Чужой выбор (СИ) - Кос Анни. Страница 34

Вдвоем они наслаждались величественным зрелищем, однако вскоре огненное великолепие погасло, и Сабир вернулся в реальность.

— Сядь, Арселия. Расскажи мне, как твое самочувствие и как мой сын?

— Благодарение небу, с Адилем все в порядке. Он сильный мальчик, хорошо есть и крепко спит. Кормилица говорит, что он скоро станет таким же пухлым малышом, как и все дети, рожденные в срок.

— Слава небесам, — согласно кивнул Сабир. — А как ты?

— Мне не на что жаловаться, — названная Арселией, наконец, подняла глаза и улыбнулась. — Слабость ушла, я чувствую, как силы возвращаются в мое тело, вам не стоит беспокоиться о моем здоровье.

— Приятно слышать, — коротко ответил император. — Как тебе новые покои?

— Они прекрасны, благодарю, — на чуть смуглой коже женщины проступил легкий румянец. — И сад изумителен, маленькому очень нравится спать на свежем воздухе.

— Я навещу вас в ближайшие дни.

— Это будет честью для нас с ребенком.

Сабир встал, женщина тут же поднялась со своего места, но император махнул ей рукой, позволяя сидеть.

— Я благодарен тебе, Ари, — тон его внезапно стал мягче, — ты зажгла луч надежды не только для меня, но и империи. Твое дитя — дар, который мы обязаны хранить. Я обдумаю его судьбу и решу в ближайшее время, признавать ли Адиля законным, но в любом случае будущее его будет обеспечено, можешь быть спокойна. Впрочем, как и твое.

Он потянулся к каким-то бумагам в красивом красном переплете, лежавшим на столе.

— Здесь — дарственная на твое имя. Я решил, что тебе, как матери моего первенца, следует получить в личное владение поместье под Дармсудом. Прежде оно было моим. Однажды, возможно, ты передашь его Адилю или придумаешь ему иное применение. В любом случае, это моя благодарность за твое терпение, в особенности, в последние месяцы. Догадываюсь, что все это было непросто.

— Мое сердце переполнено признательностью, — голос женщины звучал, как ручей, бегущий по камням в знойный день. — Но я лишь выполнила свой долг перед вами и государством.

— Скромность — одно из твоих главных достоинств, — Сабир невольно улыбнулся. — Поэтому я не стал ограничиваться одним поместьем, а передаю тебе в полное владение также обширные земли к западу от столицы. Они дают неплохой доход, который ты сможешь тратить по своему разумению.

— Это огромная милость. Но более, чем щедрость, я ценю ваше внимание и доброту.

— Доброту? — император вновь опустился на мягкий диван напротив женщины. — Ну, пусть будет доброта, — внезапно по лицу его пробежала гримаса боли и сиятельный невольно поднес руки к вискам, сдерживая стон.

— Боли снова вернулись? — Арселия встревожилась совершенно искренне. — Позвольте помочь?

Сабир чуть заметно кивнул и женщина, обогнув диван, положила свои тонкие изящные пальцы на виски императора, мягко массируя, расслабляя и успокаивая. Через несколько минут лицо сиятельного разгладилось, он задышал ровнее, но Арселия не спешила убирать руки.

— Твои прикосновения целебны, Ари. Не иначе, как твоя магия делает чудеса.

— Император щедр на похвалу, но магия ни при чем — меня обучали, как снять боль тревог и волнений, — руки ее скользнули ниже, коснулись шеи, разминая уставшие мышцы.

— Помню-помню, школа Мушараффа бен Рушди. Славится на всю империю. Мне повезло, что он нашел тебя в той пустыне.

— Такова была моя судьба — служить вам.

Сабир расслабился и откинувшись на спинку дивана, решительным движением поймал руку Арселии и прижал ее ладонью к своему лицу. Затем тихо выдохнул:

— Ты — единственная во всем этом дворце, кто смотрит на меня и видит именно меня, Арселия. Не титул, власть и величие, а человека. Как так выходит, что только тебе одной я могу показать свои слабости и не чувствовать ни твоего осуждения, ни тайной корысти?

Женщина мягко освободилась из крепкого захвата и провела кончиками пальцев по лбу Сабира.

— Наверное, потому, что я действительно не жду от вас того, что вы не можете дать. Как женщина — пылкой любви и власти над императорским сердцем, как верная раба — милостей и почестей. Мне достаточно того, что иногда я могу быть рядом с вами и облегчить тяжесть вашего бремени.

— Ты любишь меня? Любила ли хоть мгновение?

На краткий миг она замерла, словно застигнутая врасплох. Но уже в следующую секунду глубоко вздохнула и ответила:

— Я люблю вас так, как верный и преданный слуга должен любить своего господина. Я почитаю вас, как отца моего сына. Я всей душой предана вашим интересам и покорно приму любое ваше решение.

— Стало быть, в тебе нет той слепой всепоглощающей страсти, что заставляет забыть себя, гонит вперед, словно дикое животное, подчиненное инстинктам?

— Мне жаль, если мои слова причинили вам боль. Но я обещала всегда говорить вам правду, — тихо ответила она.

Сабир вздохнул и встал. Краткая минута слабости прошла, перед женщиной вновь стоял властитель — гордый, надменный, сильный, беспощадный.

— Ценю твою честность, — в глубине его глаз проскочило и тут же исчезло затаенное разочарование.

— Мне уйти? — Арселии явно испытывала неловкость.

— Нет, отчего же, останься, — его губы скользнули по ее щеке, нежно прикоснулись к самому уголку рта. — То, что между нами нет любви, не означает, что меня не тянет к тебе. Ты — как пьянящий аромат весенних цветов, и ты принадлежишь только мне — без остатка.

Когда страсть императора, наконец, насытилась, на небе уже горели звезды. Арселия тихо встала с роскошного ложа, покрытого прохладным цветным шелком, стараясь не потревожить спящего. Во сне Сабир нравился ей больше, чем днем — с его лица исчезало высокомерие, морщинки между бровями разглаживались, губы переставали кривиться в презрительной усмешке. Он был красивым, по настоящему, дикой, звериной красотой. Крепкое тело, четкие линии скул, носа, подбородка. Самый желанный и недостижимый мужчина во всей империи.

Арселия знала, что завтра утром он примет из ее рук чашку крепко сваренного, темного, горького, бодрящего напитка. Проведет пальцами по ее хрупкой шее, груди, талии, уже почти такой же тонкой, как до беременности. Подарит поцелуй, возможно, вновь овладеет ее телом, ведь оно принадлежит ему по праву сильного, по праву господина.

И забудет о ней, лишь только шорох ее одежд растает за дверью. Завтра ночью на его ложе взойдет другая, а на следующую — третья. Так было, так будет, так должно быть. И во всем мире, возможно, лишь круглая луна могла понять всю тоску первой наложницы императора.

31. Любимый брат

В кабинете императора было тихо, тепло и по-своему уютно. В камине потрескивали дрова, в которые слуги заботливо подкладывали тонкие щепки, дающие пряный терпкий аромат. На столах горели свечи, окна были плотно зашторены — сиятельный не любил ночные ливни и шумный ветер, это отвлекало его от раздумий.

На небольшом столике у камина слегка парил чайник с бодрящим напитком, на серебряном подносе рядом лежали нетронутые сладости.

Сабир любил работать по ночам, когда поток обязательных встреч, наконец, иссякал, а три назойливых секретаря растворялись в дворцовых недрах. Охрана у дверей знала, что императора не стоит беспокоить всем подряд, а потому в ночные часы в святая святых доступ был лишь у пары самых близких человек, да и те появлялись редко.

Среди дворцовой стражи пост у кабинета считался почетным, но хлопотным. Ни отлучиться, ни переброситься словом, ни поддаться искушению опереться плечом о стену и вздремнуть было нельзя ни при каких обстоятельствах. У Сабира было какое-то удивительное чутьё. Стоило кому-то из стражников хоть на секунду отвлечься от созерцания картины напротив кабинета, как раздавался негромкий удар в гонг — сиятельный вызывал охрану к себе, чтобы немедленно отправить боги знают куда со странными поручениями.

Иногда приходилось мчаться через весь город и поднимать на ноги заспанного старика-стихийника, давно покинувшего пост дворцового мага, но по прежнему пользовавшегося благосклонностью императора. В другой раз требовалось срочно собрать какие-то неведомые документы в архивах, в третий — немедленно принести горячего вина. Для подобных поручений в конце концов выделили штат из нескольких посыльных, камердинера, дежурного библиотекаря и повара, разместив их всех тут же, в небольшой каморке рядом. Император требовал — его пожелания выполнялись немедленно.