Украденный дом (СИ) - Легер Дмитрий Витальевич. Страница 11

Герд усмехнулся рассказу табунщика, затягивая подпругу и проверяя стремена своей лошади. Достал из-за пояса и длинные перчатки для верховой езды, надел. И, протянув Копыто руку на прощание, произнес:

– Благодарю, староста.

Коневод почтительно пожал протянутую руку.

– Доброго пути. – пожелал он.

– Чуть не забыл, – вспомнил Герд, продолжая сжимать кисть старосты. – Ваша дочь. Она сказала, что Огненная Фея работала на Вас. Спасла от разбойников, вернула табун. И у нее был медальон. В форме капли.

Копыто слегка побледнел. Серые глаза собеседника, не мигая, смотрели на него. Словно у кота в засаде, неотрывно глядящего на маленькую птичку, которой через мгновение предстоит оказаться в его острых когтях. Пожилой табунщик знал – у Трицы полно недоброжелателей. Таковы уж особенности ее ремесла. И помнил, какой сыр-бор разгорелся из-за подвески в виде капли: Боров готов был сменять ее на жену и дочь коневода. Видать не малая ценность у побрякушки.

– Дочка моя та еще сказочница, господин Герд. – ответил Копыто, пытаясь унять дрожь в голосе и придать ему беззаботные нотки. – Огненная Фея ее любимый сказочный герой. Вы же знаете этих детей.

– Знаю, – холодно произнес собеседник, не отпуская руки табунщика. – Маленькие, глупые, но искренние. Я всегда вижу, когда мне лгут.

Староста проглотил ком, застрявший в горле. А Герд приблизил свое лицо к лицу коневода и продолжил:

– Ваша дочь очень славная. Настоящее горе потерять такого ребенка.

Копыто попытался вырвать свою кисть. Но рука в длинной перчатке для верховой езды, держала крепко, продолжая сжиматься все сильнее. Пальцы коневода пробила острая боль. Еще чуть-чуть и раздастся хруст тонких косточек.

– Где Огненная Фея и капля? – тихо спросил Герд. – Не вздумай еще раз солгать мне.

– Утром уехала, – простонал староста, скрежеща зубами от боли. – По главному тракту, в сторону Тильбона. С ней парень – капля у него.

Рука собеседника разжалась, боль ушла. Копыто тут же отошел в сторону, растирая онемевшую кисть. Герд ловко вскочил в седло, развернул лошадь и, обернувшись через плечо, приказал:

– Если в деревне появится незнакомец в белых одеждах – задержи его. Он может обладать еще одной каплей. – пояснил он. – Эти подвески принадлежат мне. Узнаю, что не выполнил поручение – уничтожу твою семью. Веришь мне?

– Верю. – в ужасе выдохнул Копыто.

Всадник плотнее надвинул на голову охотничью войлочную шляпу с пером, чтобы не сорвало встречным потоком воздуха. Отсалютовал старосте и ударив кобылу по ребрам пятками, пустил в галоп по дороге. Вскоре он скрылся за поворотом и более никогда не возвращался в деревню Большое Дно.

К вечеру прошел мелкий дождик, замочив путников, коим не повезло в это время оказаться в дороге. Когда он закончился, облака раздвинулись, открыв взгляду чистое умытое дождем небо. Наскучивший своим однообразием лес, тянувшийся вдоль обочин большака, сразу преобразился: сквозь мокрую листву, пробились яркие полоски солнечных лучей; птичий гомон смолк, мошкара перестала виться над лошадьми. Наступила та самая волшебная тишина, которая бывает только перед закатом.

Трица натянула повод своей кобылы и свернула с тракта, по одной ей заметной тропинке.

Очень скоро на маленькой полянке, скрытой от взглядов с большака, затеплился небольшой костерок. Над огнем медленно закипала вода и сохла промокшая одежда. Коней напоили у ручья, почистили и стреножили, оставив пастись рядом с лагерем.

Утомленный дорогой Аргилай с трудом дотащил седло Упрямца до костра, бросил на землю и сел сверху, вытянув ноги. Тело нещадно ныло от усталости, глаза слипались. Но Лаи сделал над собой усилие, чтобы не отключиться. Ведь впереди его ждало самое главное в любом путешествии – горячий ужин.

– Я нанялась сопроводить тебя, а не готовить. – огорошила юношу Трица. – Сегодня, я так и быть готовлю на двоих. Но завтра – готовишь ты.

Парень тупо похлопал длинными ресницами:

– А я… – начал, было, он, но не закончил. Женщина перебила.

– Научишься! – отрезала наемница.

Еда не отличалась ни вкусом, ни запахом. Лаи даже затруднялся подобрать название данному блюду. Вяленое мясо слегка разварилось, но осталось почти таким же жестким. Недоваренная крупа хрустела на зубах. При всех своих недостатках ужин имел и свои достоинства – горячий и сытный. Закончив трапезу, юноша помыл посуду в ручье и оттер котелок, используя в качестве тряпки – траву с песком. Когда он вернулся к догорающему костру – уже стемнело. Трица расстелила свою подстилку из войлока и готовилась ко сну. Аргилай вытащил точно такую же подстилку из седельной сумки и с сомнением посмотрел по сторонам. Ночной лес дышал какой-то своей собственной, неведомой простому человеческому глазу, жизнью. В серебряном свете луны между деревьями метались тени. Из густой чащобы слышались шорохи и звуки. Тьма пугала неизвестностью, а воображение поддерживало ее в этом и всячески помогало: дорисовывая любой непонятной фигуре: рога, клыки и длиннющие когти.

– А мы не будем стоять на страже? – боязливо спросил юноша. – Час ты, час я. Или как это делается?

– Хочешь – стой. – не стала спорить женщина. – Я спать.

– Думаешь тут безопасно? – не унимался Лаи.

– Глухомань. – сухо ответила Трица, заворачиваясь в одеяло и подкладывая под голову кулак.

– Вот как раз в глухомани и водятся всякие, – предположил Аргилай, таращась в темноту. – Рогатые, клыкастые, волосатые, когтистые твари.

Женщина зевнула и перевернулась на другой бок, чтобы не видеть собеседника. Лаи подбросил в костре еще пару веточек. Раздул пламя поярче. Огляделся. Заметил какое-то движение между деревьями. Вздрогнул и выхватил из огня горящую головню.

– Прекрати, – проворчала Трица. – Спалишь все.

– Там есть кто-то! – пожаловался юноша, указывая горящей головней.

– Мы в глуши, – объяснила еще раз рыжая. – Тут некого бояться. Дикие звери к костру не пойдут. А если пойдут, то лошади услышат и предупредят. Вот когда ближе к столице будем, там да, там – люди. Придется и стражу нести. Спи.

Аргилай вернул головню на место и завернулся в одеяло. Объяснения Трицитиана не слишком помогли. Вернее, сделали еще хуже. Теперь юноша лежал и прислушивался – а не заржут ли кони.

– Три. – шепотом позвал он.

Женщина не ответила. Лаи повторил громче.

– Я просила не называть меня так! – раздалось злое шипение с соседней подстилки. – Дай поспать.

Наступила тишина. Было слышно лишь, как потрескивают угли в костре.

– Извини, – нарушил затянувшуюся паузу юноша и добавил: – Мне просто страшно.

– Поверь, единственное существо, которого тебе стоит бояться – это я, если не высплюсь. – прорычала Трицитиана.

– Да, – согласился собеседник страдальческим тоном. – Ты можешь за себя постоять. А вот я…

– Что ты?

– Если на нас нападут, то я стану лишь мешаться тебе. – парень тяжело вздохнул. – Не умею драться.

– Спи! – угрожающе повторила воительница.

– А может, ты научишь меня драться, а? – попросил Лаи. – Дашь пару уроков, как вести себя в бою.

Трица обреченно застонала.

– Если я соглашусь, ты заткнешься? – уточнила она.

– Конечно! – обрадовался юноша, привстав на подстилке.

– Согласна. – сдалась наемница. – А теперь заткнись и спи.

– Заткнулся, сплю! – отозвался Лаи и уснул только через несколько часов.

Солнце еще не поднялось над горизонтом, а Аргилая уже растолкали и заставили подняться с подстилки.

– Что такое? – сонно проворчал юноша, кутаясь в одеяло от утреннего холодка. – Если на нас напали, то я еще сплю – пусть приходят позже.

– Ты учиться хотел. – напомнила Трица.

Девушка выглядела до неприличия бодрой и выспавшейся. Словно бы и не спала на жесткой земле в холодном лесу.

– Хотел. – согласился Лаи, растирая кулаками глаза. – Сейчас?

– Передумал?