Возвращение призраков - Герберт Джеймс. Страница 52

Они стояли в комнате, их тела были неподвижны, в то время как стены вокруг словно закачались и закружились. Губы обоих были все еще прижаты друг к другу — на самом деле прошло всего несколько мгновений с тех пор, как они соприкоснулись, но время потеряло свое значение в этом единении душ.

Эш заблудился в калейдоскопе понятий и образов и упивался ими, хотя свою роль играл и трепет, ибо никогда еще Эш таким образом не получал доступа 6 чужое сознание. Он вздрагивал от ее эмоций, — таких сильных, таких всеобъемлющих, — но с радостью поддавался им. Он позволил себе уступить этому деликатному и утонченному вторжению, и в то время как она проникала в его мысли, он еще глубже погружался в ее.

И когда он погрузился в самую ее глубину, то услышал тонкий голосок, и этот голос принадлежал Грейс, не теперешней Грейс. Это была детская жалобная мольба, но ее источник был неясен; почему-то Эш не мог направить к нему свои мысли.

Его губы еще крепче прижались к ее губам, пытаясь уловить ускользающий внутренний голос, и Грейс отклонилась назад под его напором, обхватив его руками за плечи.

И наконец он определил направление в ее душе: откуда доносился тоненький, испуганный голосок и бросился туда. Но что-то вцепилось в него, затруднило движение, и он обнаружил, что бесцельно плывет куда-то. Однако он уже был почти на месте, голос слышался так ясно! И вскоре Эш оказался перед огромной пустой областью и, приблизившись, увидел — осознал — что область эта серая и неровная, словно эту часть сознания заняла какая-то мрачная туча. Эш понял, что не проникнет в эту массу, потому что это тайна Грейс, тайна, о которой не знает даже она сама. Он повернул назад, ошеломленный силой сопротивления, и помчался наверх, стремясь, как тонущий, вырваться из глубин океана души Грейс.

Они отшатнулись и в оцепенении уставились друг на друга, смущенные этим необыкновенным опытом.

Но прежде чем кто-то успел что-либо сказать, послышался крик, а потом грохот падения на лестнице.

28

Грейс метнулась к двери, и Эш схватил ее за локоть. Она обернулась с тревогой, страхом и замешательством в глазах.

— Погоди, — сказал он, преодолевая собственное замешательство.

— Отец...

Она попыталась вырваться, но он держал крепко.

— Пусти сначала меня.

Он оттолкнул Грейс в сторону — грубо, потому что она сначала сопротивлялась, — и бросился к двери. Грейс устремилась следом.

Эш перешагивал через две ступени, но наверху остановился, осознав, что не имеет понятия, где находится комната викария. Однако другой вопль подсказал ему это.

Дверь была закрыта, и на мгновение Эш решил, что она заперта, так туго поддавалась ручка. Он нажал крепче, налегая двумя руками, и дверь открылась. Эш ворвался внутрь и отшатнулся от увиденного.

Хотя шторы были опущены, освещение позволяло рассмотреть на полу фигуру преподобного Локвуда, вжавшегося спиной в угол. Прижимая к груди простыни, он смотрел в противоположный угол, и жалкий страх оттянул его челюсть, так что рот перекосила гримаса, а на тонких губах заблестела слюна, струйкой стекавшая по подбородку. Его белые волосы упали на лицо, зрачки так расширились, что их пугающе-бездонная чернота заняла почти всю радужную оболочку. Викарий дрожал, как припадочный, и не отрывал глаз от пустого угла.

Эш почувствовал, как за его спиной в комнату вошла Грейс. Глядя на отца, она взяла его за плечо.

—Не приближайся ко мне!

Крик вырвался у викария так неожиданно, что оба вздрогнули, но тут же поняли, что предостережение относится не к ним, а к какому-то видению в пустом углу комнаты.

— Папа! — воскликнула Грейс, не сознавая, что с детства не произносила этого слова.

Она попыталась обойти Эша, но тот снова схватил ее. Силясь вырваться, она еще раз позвала отца. Никогда еще он не казался таким старым и больным, таким сломленным; даже месяцы его болезни не подготовили ее к этому. Грейс едва не закричала, когда затравленный взгляд отца обратился к ней, и Эш почувствовал, как она прислонилась к нему.

Голос преподобного был таким же дряхлым, как и его внешность:

— Уйди отсюда, Грейс, уйди из этой комнаты, из этого дома... сейчас же... пожалуйста...

Слова звучали все тише и затихли совсем. Внимание Локвуда снова обратилось в пустой угол, и он застонал, стон перешел в долгий вздох и закончился несчастным всхлипом. Дрожащими, пораженными артритом руками викарий поднял простыни и уронил на них голову, закрыв лицо.

— Прости меня... пожалуйста, прости меня... — умолял он.

Они подумали, что эти слова относятся к тому, кто мерещился ему в углу, пока Локвуд не произнес имени Грейс:

— Прости меня, Грейс... Это тебя... Это тебя они...

Она чуть не упала в обморок, и Эш удержал ее. Он обхватил ее, хотя собственные ноги ослабли, и опустился на одно колено, держа Грейс руками за плечи и талию, прижимая лицом к себе.

И услышал тихий, издевательский смех, исходивший из пустого угла.

29

Как ни душно оказалось на улице, а было приятно выйти на воздух. Эш поспешил прочь от гостиницы, от прохладного, но удушающего заключения в ней. Ему не нравилось, что Грейс осталась одна со своим обезумевшим отцом, но выбора не было: нужно посмотреть на эти церковные записи или хотя бы на те из них, что оказались не сильно повреждены. Кроме того, Грейс, когда отошла от потрясения, настояла, чтобы он сходил в церковь Св. Джайлса один.

Когда Эш добрался до своей машины, его рубашка уже промокла от пота, и походка утратила первоначальную резвость. Он завел мотор и включил кондиционер, потом сел и некоторое время не двигался, обдумывая происшедшее в доме. Что за демон явился преподобному Локвуду в углу занавешенной комнаты? Если бы сам он не слышал этого жестокого, глумливого смеха, исходящего с другого конца комнаты, то мог бы заключить, что викарий в бреду и галлюцинирует.

Эш взял с заднего сиденья оставленный там пиджак и порылся в карманах, ища сигареты, потом закурил и бросил обгорелую спичку на пыльную дорогу.

Демон -это не совсем то слово; видимо, начало сказываться переутомление. Демоны — это из дешевых романов и еще более дешевых фильмов. Лучше называть это спиритуальным явлением. Да, такое можно допустить; и даже можно допустить зловредность подобного существа. Эш потрогал тонкий шрам на щеке и выпустил дым в открытое окно.

Но почему Локвуд просил прощения у дочери? Что, черт возьми, он сделал ей? Эш вспомнил, что произошло между ним самим и Грейс, прежде чем они услышали крик наверху. Каким-то образом они смогли проникнуть в закоулки сознания друг друга, их души слились в каком-то сверхчувственном объятии, образовали телепатический сплав переживаний и восприятии. Это было сильное и ошеломляющее ощущение, и Эш знал, что выдал секреты, долгое время подавляемые в глубинах сознания. А его собственное погружение в ее сознание оказалось заблокированным каким-то барьером. И теперь Эш гадал, есть ли связь между мольбой Локвуда о прощении и тем, что укрывало душу Грейс не только от других, но и от нее самой.

И являлось ли это частью тайны преподобного Локвуда? Почему он так перепугался? Зачем он пытался уничтожить церковные записи? И что за чертовщина происходит в Слите?

Эш сердито нажал на газ и выкрутил баранку, так что машина рванулась на другую сторону узкой дороги. Заехав на заросшую травой обочину, он быстро перешел на третью скорость, и машина устремилась в деревню. Эш последний раз оглянулся на гостиницу, потом надавил на педаль и направил машину к церкви Св. Джайлса.

Через несколько секунд он был уже у церкви, ему стоило усилий не проехать мимо, чтобы выехать из деревни, пересечь холмы и вернуться в грязный город, где единственной угрозойбыли сумасшедшие и бандиты. Но пришлось свернуть к церковным воротам и остановить машину.

С недокуренной сигаретой, по-прежнему рассерженный, Эш вылез и прошел через ворота с навесом, где в старину ставили гробы, прежде чем внести их в саму церковь. Только у двери в притвор он выплюнул окурок и растоптал его.