Бумажный тигр (I. - "Материя") (СИ) - Соловьев Константин Сергеевич. Страница 8

— Ну а кончилось все скверно, — в противовес опасениям Лэйда Саливан быстро восстановил душевное спокойствие и, допив кофе, уже нашел в себе силы улыбнуться, — Убедившись, что дело может принять в край неприятный оборот, лейтенант распорядился вызвать Канцелярию.

Скар Торвардсон, мрачно сосавший свою сигару, скривился.

— Господи помилуй! Этих крыс?

— Крысы или нет, но только гробовщики в черных костюмах могли предотвратить беспорядок. И они его предотвратили.

— Не сомневаюсь, — пробормотал Торвардсон, грузно откидываясь на спинку стула, — Знаете, джентльмены, никто не может упрекнуть старого Скара в трусости. Меня четырежды грабили, дважды мне в Шипси едва не проломили голову, приходилось и с рыбоедами сталкиваться… Но если бы мне довелось в темном переулке столкнуться с одной из Канцелярских крыс даже при свете дня, я не счел бы зазорным развернуться и задать такого стрекача, чтоб через двенадцать часов достичь Веллингтона.

Саливан усмехнулся.

— Через минуту после того, как локомобиль Канцелярии появился на Уоллес-стрит, там сделалось так пустынно, как обычно бывает перед страшным ударом тайфуна. Даже чертовы лудильщики молча убрались обратно в Коппертаун. Ну а автоматона крысы погрузили в кузов, с чем и отбыли. Признаюсь, не имею ни малейшего желания узнать о его судьбе.

Лэйд ожидал, что Хейвуд-Трест оживится, как только Саливан закончит свой рассказ, но отчего-то произошло нечто противоположное. О’Тунн вновь принялся посасывать свою почти погасшую сигару, Торвардсон мрачно чесал в затылке, доктор Фарлоу все делал вид, что набивает трубку и даже мрачный Макензи молча пялился в окно. Один лишь Айкл Атчинсон, гастрономия, безмятежно дремал на своем месте.

Лэйд невольно ощутил, что и им овладевает эта странная апатия, тяжелая, как каучуковый макинтош, затхлая, как вонь рыбьей чешуи в подворотне. Это все Канцелярия, подумал он. Стоит произнести это название, как люди съеживаются, будто моллюски, ищущие спасения в своих хрупких панцирях. Будь ты бродяга из Скрэпси, лавочник средней руки или полисмен, едва лишь услышав про Канцелярию и ее крыс в глухих черных костюмах, мгновенно потеряешь спокойствие и аппетит, а в боку вдруг противнейшим образом защемит.

— Да уж, — сказал доктор Фарлоу, нарушая молчание, делавшееся все более неловким, — Я всегда утверждал, что прогресс — хорошая штука, но нельзя безоглядно вручать ему свою душу. Даже в тысяча восемьсот девяносто пятом от Рождества Христова нас все еще окружает гнетущая бездна человеческих предрассудков и невежества, превращающая всякое достижение мысли в потенциальную проблему или даже опасность.

Ему никто не ответил, но Фарлоу, как и многие врачи острова, обладал способностью попадать под гипноз собственного голоса, великолепно поставленного баритона с легким уэльским акцентом:

— Бросим автоматонов или все эти сложные аппараты Попова, посылающие радио-сигналы за тысячу миль, взять, хотя бы фармацевтику. В свое время, как вам известно, я одним из первых открыл в Миддлдэке дело по изготовлению и продаже пилюль и порошков, так что мню себя не последним человеком на острове в данном вопросе. Последнюю неделю торговля шла бойко, не могу пожаловаться. Хинный порошок для мисс Кларк, асафетида для маленького Блейка, стрихнин для мисс Гаррисон, пятипроцентный лаунданум для… одной молодой особы. Смею полагать, моя аптека всегда была оплотом современной медицинской науки, приходилось отпускать даже патентованные пилюли Паттерсона от мигрени и ртутную мазь от сифилиса. А два дня назад — как отрезало! За полдня — ни одного покупателя. Ни тебе порошков от подагры, значит, ни пилюль для желчи, ни свечей от несварения… Сперва я даже заподозрил неладное — вдруг в Хукахука появился конкурент, снабжающий моих пациентов собственной фармакопией?..

— Хейвуд-стрит в длину чуть больше мили, — проворчал Макензи, — Откройся здесь еще одна аптека, мы знали бы об этом еще до того, как ее первый посетитель успел бы чихнуть!

— Вот и я так подумал. Однако то, что я узнал, оказалось дикостью даже для меня. Оказывается, мою клиентуру переманил какой-то шаман-кроссарианец, торгующий всякой дрянью во имя своего покрытого тиной Танивхе! Порошки из морских раковин, пилюли из водорослей и прочая тому подобная дрянь. В наш просвещённый век, заметьте, и не где-нибудь в Клифе, где Танивхе самое место, а едва ли не в центре Нового Бангора!

Макензи закашлялся.

— На месте Эйфа я бы хорошенько вздул дубинкой этого мерзавца! Здесь, в Миддлдэке, вотчина губернатора Брейрбрука, Лукавого Жнеца, любители Танивхе могут убираться обратно в Клиф!

— Бросили бы вы оба, — миролюбиво посоветовал О’Тун, поглядывавший на них из-под густых бровей и похожий на обросший белым мхом гранитный валун, — Чего я никогда не понимал в кроссарианстве, так это того, с какой яростью почитатели Девяти набрасываются друг на друга по малейшему поводу. Да, возможно, Танивхе — не самый почитаемый из губернаторов Нового Бангора, однако и он заслуживает уважения, у него есть свои последователи…

Его уже не слушали — Макензи и Фарлоу принялись упражняться в остроумии, причем доктор сыпал остроумными прозвищами на латыни, а хозяин «Глупой Утки» бомбардировал неприятеля, используя гремучую смесь из шотландских ругательств и полинезийских диалектов.

Лэйд не вслушивался. Опыт давно приучил его держаться подальше от любых споров, которые возникают вокруг Девяти Неведомых, кроме того, его и самого уже клонило в сон — час стоял поздний. Однако же было что-то, что мешало ему откланяться, пожелать джентльменам доброй ночи и объявить о закрытии заседания Треста. Какая-то зыбкая мыслишка, мелкая, точно складка на исподнем, но будто бы слегка трущая, заставляющая распаренную сладким пуншем душу тревожно ерзать на своем месте.

Танивхе, Отец Холодных Глубин, хладнокровный повелитель Клифа… Брейрбрук, Лукавый Жнец, почитаемый за жизнелюбивый нрав и щедрость губернатор Миддлдэка… Нет, глубже, глубже…

Стоп. Он словно поймал невидимый радио-сигнал, запущенный в мировой эфир аппаратом Попова, сигнал, который вился вокруг его головы последние несколько минут, но только сейчас нашедший путь внутрь.

— Абриэль! — позвал Лэйд вслух, — Это ветер со стороны Майринка дунул мне в ухо, или вы в самом деле только что сказали, будто отпустили недавно стрихнин леди Гаррисон?

Разгоряченный спором Фарлоу не сразу сообразил, о чем он.

— Стрихнин? Да, конечно. Только продал я его не самой мисс Гаррисон, а для нее. Согласитесь, едва ли она сама могла бы явиться в аптеку. Вы же понимаете ее положение…

Лэйд мысленно с ним согласился. Конечно. Старая вдова миссис Гаррисон редко покидает свое убежище в Мэнфорд-хаусе. Неудивительно, что для столь необычной покупки она использовала свою служанку. Стрихнин — куда более интересная покупка, чем фунт ароматного китайского чая сорта «кимун».

— Не думал, что вы торгуете ядами, — пробормотал он, — Теперь я, пожалуй, трижды подумаю, прежде чем принять ваше предложение выпить чашку чая…

Доктор Фарлоу дернул плечом.

— Я держу аптеку, старина. Как говорил мудрый Парацельс, подчас всего крупинка отличает яд от лекарства. Без сомнения, стрихнин — один из сильнейших ядов, известных медицине, но его у него и другие ценные свойства, интересные для науки…

— Например, отрава для крыс, — утвердительно произнес Лэйд.

— Например, отрава для крыс, — согласился доктор Фарлоу неохотно, чувствовалось, что эта тема разговора не увлекает его, — Что ж, многие на острове действительно травят крыс стрихнином, не могу же я из-за этого не отпускать им то, что они просят?

— И много ты отпустил стрихнина для миссис Гаррисон?

— Четыре унции, если не изменяет память.

— Ауэ! — не удержался Лэйд, — Так много?

Фарлоу взглянул ему прямо в глаза. Достаточно прямо и достаточно выразительно, чтобы дать явственно понять — продолжение этого разговора его не интересует.

— А что еще я мог сделать для этой несчастной леди?