Девочка на спор (СИ) - Ксения Васёва. Страница 14

— Как ты? — его пальцы осторожно, почти невесомо погладили по щеке. — Вызвать врача? Они ничего тебе не сделали?

Я лишь молча облизала губы. Он был таким милым сейчас, с искренней тревогой в глазах, что хотелось смотреть и смотреть.

— Что?.. — глупо переспросила я, когда у Ивана обозначились скулы: — Нет-нет, всё в порядке. Только по лицу ударили.

Спохватившись, я тщательно ощупала нос и щёку. Вроде бы на месте — уже хорошо. Этот отморозок бил не по прямой, а как-то наотмашь. Видимо, боялся повредить товарный вид.

У меня закружилась голова.

— Не переживай, они ответят и за твоё лицо, и за испуг, — скрипнул он зубами, — точно ничего не сделали?..

Вцепившись пальчиками в стол, я аккуратно поднялась. Тело подчинялось неохотно, но травм у меня не было — значит, это страх. Нужно выпить что-нибудь успокоительное. Я поморщилась от света старой люстры, такой, с бахромой на плафоне, и только сейчас оглянулась.

— А где мы? — изумлённо спросила я, изучая обстановку. Лет десять назад я гостила у питерской подруги, в квартире её бабушки. Это был бывший доходный дом — высокие потолки, лепнина по плинтусам, огромные двери. Помнится, я ходила по квартире, как музею — никогда такого не видела. Старинные буфеты на кухне, высокие стеклянные шкафы с маленькими чашечками и огромный советский телевизор. Скрипящая кровать на пружинках мне вообще запомнилась на всю жизнь. Так вот — квартира Ивана представляла собой нечто подобное. Даже старая клетчатая скатерть имелась, совсем как у аниной бабушки.

— Это моя квартира, — пожал он плечами, осматриваясь по сторонам, — досталась в наследство. Пока руки не дошли привести её в нормальный вид. Я в основном за городом живу.

— Понятно, — сделала несколько шагов на пробу и замерла напротив Иван, — Я… я не знаю, как тебя благодарить и… — руки вновь затряслись, — ты очень вовремя приехал и с пистолетом… рисковал…

— Так! — он сжал мои плечи и хорошенько встряхнул: — Поблагодаришь меня, когда в себя придёшь. Успокойся. Сегодня здесь переночуешь, хорошо?

Я мелко закивала, сглатывая ком в горле. Иван чертыхнулся и быстрым шагом вышел из столовой. Вернулся через минуту, с широким полосатым пледом. Я почему-то решила, что плед тоже часть старой квартиры, но от него пахло Иваном — чем-то пряным и пьянящим, а совсем не затхлым. Укутавшись в плед, я почувствовала, как тревога медленно разжимается внутри.

— Тебе бы выпить что-нибудь, — резюмировал Иван, — вся дрожишь. Посидишь одна, я до аптеки сбегаю?..

— Нет! — вцепилась в его рукав и сама себе устыдилась: — То есть, давай я лучше с тобой схожу. Не оставляй меня одну, пожалуйста!

— Ни за что, тише-тише, — прошептал он, — ты говори, если холодно, больно, неприятно… Просто в этой квартире никаких таблеток нет, разве что коньяк оставался. Выпьешь?

— Давай! — я радостно кивнула: — Ой, а кофе есть? Я один коньяк пить не могу, только с кофе.

Оставив меня, мужчина захлопал ящиками. Да уж, охотно верится, что он редкий гость в этой квартире. Пока он искал кофе, я налила воды в чайник и поставила его на плиту. Когда-то давно у нас был такой же, пузатый, с красивыми рисунками. Чайник, к моему удивлению, сверкал отмытыми боками. Да и в целом, несмотря на затхлость и нежилой вид, на кухне было чисто.

Чтобы отвлечься, я сразу пускала в дело то, что доставал Иван. Сполоснула чашки, набросала кофе, сахар и залила кипятком. Овсяное печенье пересыпала в вазу и поставила на столик. Иван сначала порывался заменить меня, но был отправлен за стол. Эти нехитрые действия успокаивали.

— А тебе что? — я повернулась к Ивану.

— Давай кофе и коньяк. Гадость, конечно, но на безрыбье!..

Я тихонько засмеялась. Вот эстет! Растворимый кофе и коньяк ему не по нраву. Между прочим, коньяк дорогущий — наверное, тоже кто-то привозил.

М-м-м, вкус, конечно, не фонтан, но зато мягко, тепло и приятно. Обжигая нёбо и пальцы, я выпила почти половину и потянулась за печеньем. Ну как, потянулась… Рука замерла, наткнувшись на тяжёлый взгляд Ивана.

— Знаешь, — потянул он, выпрямляясь, — в третий раз это точно не совпадение.

Честно говоря, я не сразу поняла, о чём он… а потом захохотала как сумасшедшая. Кофе же я готовила. Господи, бедный Иван!

— Могу вывернуть карманы, — продолжая всхлипывать, предложила я, — на предмет запрещённых веществ. Но если найдешь чего-нибудь, ты хоть поделись!

— Однако ж, ты прекрасно поняла, что я имею в виду, — он медленно поднялся, — и только после твоего кофе у меня… проблемы.

— А может, что-то в твоей голове не так, Иван? — с ироничной улыбкой я подняла бровь. — Ну мало ли…

— Я хорошо себя контролирую! — рявкнул он, хлопая дверью кухни. У меня слегка покраснели щёки. В самом деле, Иван ни разу не приставал ко мне. Ну пошлил, ну смотрел пристально — это ведь не домогательства. Я сама не образец примерного поведения.

Промаявшись минут пять, я догрызла печеньку и отправилась на звук льющейся воды. Дверь в ванную неожиданно легко поддалась — я распахнула её настежь и узрела Ивана. Мокрого и абсолютно голого.

Ой! Закрываться же надо! Но вопреки собственной логике, уходить я не спешила. Макс любил щеголять красивым торсом, без футболки, но мне никогда не хотелось его трогать. У него был просто торс, бритый, с кубиками, эстетически приятный, как у модели с фотографии. А Иван… Массивный, широкоплечий, слегка волосатый… Подтянутый, но не искусственно вылепленный, каким мне казался Макс. Но руки-и-и… Мощные, сильные, и не удивительно, что он тех мужиков уложил на раз- два… Я от волнения облизала губы и посмотрела ниже, на чётко очерченные бёдра и… Второй раз ой!

Собственно, по габаритам Ивану такой член очень даже подходил.

— Насмотрелась? — шумно выдохнул он: — Слушай, София, ты ведь нарвёшься однажды.

— На что? — задумчиво уточнила я, прикусывая губу.

— На любовь и ласку! — выпалил он и неожиданно сгрёб меня в охапку. Я завизжала, но уже не от страха, а от чувства… предвкушения. Но коварство Ивана было не передать. Этот псих запихнул меня под душ и вовсю врубил ледяную воду.

Надеюсь, я его оглушила.

— Почему-у-у холодная т-т-то?! — простучала зубами. Иван злодейски ухмыльнулся:

— Чтобы взбодрилась! — и чертыхнулся, глядя куда-то в район моей груди. Ну да, сегодня я надела тонкий лифчик с лёгкой блузкой, и после ледяной воды соски стояли торчком. Иван смотрел, смотрел, а потом выматерился и забрался ко мне под ледяную воду.

Но сейчас она показалась не такой уж ледяной, рядом с батареей за спиной.

Я толком не поняла, когда произошла эта химия и у кого первого помутилось в голове. В один миг он незаметно расстегнул верхнюю пуговицу на моей блузке, затем вторую… и остановившись на животе, дёрнул тонкий шёлк вниз. Горячее дыхание согрело шею, даже холодная вода уже не спасала. Иван покрывал поцелуями мои плечи, аккуратно стягивая лямочки. Его сильные руки буквально впечатали меня в твёрдый пресс, вызывая сладкий туман в голове. Чёртова вода теперь мешала, и он ударил по регулятору, продолжая ласкать меня.

Его пальцы скользнули под лифчик, поглаживая торчащие соски. Я часто задышала, откинув голову ему на плечо. Не стеснённый ничем член упирался мне в поясницу — от осознания этого горели щёки. И одновременно… Внизу становилось жарко.

— София… — вкрадчивый шёпот, производящий нечто разрушительное в мозгу. Иван вдруг резким движением стянул с меня блузку. Лифчик полетел следом. Мужчина быстро перепрыгнул через бортик ванной и подхватил меня под попку. Я нервно охнула, прижимаясь к нему, и в следующую секунду меня впечатали в стенку, накрывая губы поцелуем. Жадным, требовательным, как будто он выбрался из пустыни и впервые добрался до воды. Я отвечала, вцепляясь ему в спину от избытка эмоций и чувств. Словно он разбудил что-то новое, спавшее во мне до сих пор.

Мы еле добрались до дивана в гостиной. Губы, кажется, распухли, а я уже ничего не соображала.

— Боже… — простонала я, когда он втянул мой сосок и коснулся кончиком языка. Пока губы мужчины были заняты, его руки вовсю хозяйничали у меня между ног, поглаживая через трусики. Там уже всё безнадёжно вымокло, но эта ласка через тонкую ткань заводила сильнее и сильнее. Пока в конце концов, он не отвёл трусики в сторону и не коснулся клитора. Моя тело выгнулось, а с губ сорвалось его имя.