Темная история в третьем роддоме (СИ) - Нарватова Светлана "Упсссс". Страница 33

— Моя сладкая девочка, — шепчет Стас. — Моя сладкая Феечка.

Но «девочка» неожиданно отодвигается, а в руку Стаса вкладывается презерватив. Желание женщины — закон. Особенно после того, как она позволила его нарушить. Дежнев в два движения справляется с мерами предосторожности и укладывается на кушетку следом за Феей. Она подается бедрами вперед, навстречу изнывающему члену, и небеса смыкаются над Стасом. С трудом сдерживая стон, он погружается до упора, вдруг по-новому осознавая слово «счастье». Даже не счастье. Эйфорию, когда каждое нервное окончание поёт от наслаждения, и эти вопли сливаются в дикий, неуправляемый, многоголосый хор. Стас, потрясенный ощущениями, совсем забывает о своих мужских обязанностях, но Фея выгибается под ним, протяжно выдыхая, а член охватывают спазматические сокращения, словно тысячами иголочек, и Стас словно срывается в пропасть, и летит… И падает сверху на Феину грудь в чертовом халате, который столь целомудренно остался на девушке. У такого положения есть еще одно преимущество: теперь, для того чтобы сбежать, Тане нужно выбраться из-под него. Это должна быть Таня. Обязана. Никто другой не может так довести его до белого каления. Дежнев аккуратно упирается лбом рядом с ее головой. Лишние пару минут рядом — совсем не лишние. Напротив, самые важные и ценные. Почему она не хочет открыться?

Глава 35

Таня была выжата: психологически, сексуально… Физически — всё же Станислав Борисович не пушинка, а крепкий, такой, мужик, хорошо за сто восемьдесят росточком. А она в халатике, между прочим. И он — халатик, — сейчас, как из того места, которым обычно интересуются проктологи.

Интересно, как Татьяна будет объяснять состояние спецодежды своим коллегам? А уж если Станислав Борисович соизволит ее встретить в коридоре, то тут хоть сразу пиши заявление о смене места практики. Как, ну, как ее угораздило вляпаться в это… всё. Как она могла поддаться на слова этого… золушкА? Вот и пусть бы сидел на своем ящике. В следующий раз, когда она будет общаться с Дежневым, ей нужно будет закрыть уши и зажмурить глаза. И рот, рот заткнуть. И пальцы пообрубать для гарантии. Не в той она весовой категории, чтобы играть с ним в игры. Он же просто играет в то, что играет по ее правилам. А на самом деле в любой момент может развернуть, как ему пожелается, и отыметь, как ему заблагорассудится. Таня шевельнулась, пытаясь вылезти из-под тушки завотделением.

— Я не хочу, чтобы ты уходила, — прошептал он где-то возле уха.

Волоски на шее поднялись, и волна мурашко-дрожи промчалась по Таниному телу. А сердце расплющилось, как перезрелая груша, истекая сладким соком. За что же вы так со мной, Станислав Борисович?

Татьяна дернулась сильнее, выбираясь-таки на свободу. Дежнев огорченно промычал (к счастью, не во весь голос) и развернулся на спину, словно приглашая продолжить.

— Я не хочу, чтобы ты уходила, — прошептал он снова.

Гад! Вот гад! Ведь знает, что она не может ответить. Или наоборот, просто добивается, чтобы она проговорилась? Не дождется.

Татьяна наклонилась в поисках трусов. В темноте и без очков — тот еще квест. Куда он их забросил? Рука Стаса поползла по ее бедру. Таня резко оглянулась, испугавшись, что он снял повязку. Вроде, нет. Вроде, повязка на глазах.

— Я буду скучать, Фея, — тихо произнес Дежнев.

Хоть плачь: трусы не находятся, Станислав Борисович отдавил всю жалость и сердце в придачу. Он сейчас еще что-нибудь скажет, и Таня сядет у его ног, как верная собачка, и будет подавать голос по команде. Хрен с ними, с этими трусами. Не съест же их Дежнев. Вернет. Правда, если кому-то приспичит заглянуть ему в стол, он (она, оно) будет в шоке: акушер-гинеколог ворует трусы у пациентов. Или у персонала. Еще неизвестно, у кого лучше. Зуева почти на ощупь пробралась к стулу, где оставила очки, взяла свои, обула балетки и выскользнула из кабинета. Приглушенный ночной свет после темноты кабинета ударил по глазам, как прожектор. Татьяна окинула взглядом свой наряд. Да, помято, но не ужас-ужас-ужас. Скажет, что вздремнула. Сейчас главное до сестринской добраться. И трусы надеть. И она будет чувствовать себя почти человеком. В очередной раз судьба улыбнулась Тане: в сестринской было пусто. Она взглянула на себя в зеркало. Губы отцелованные, глазищи горят, румянец во всю щеку… Просто вздремнула, да. Мало ли, что может присниться молодой незамужней женщине в половину двенадцатого ночи?

Татьяна уронила лицо в ладони. Боже, до чего она докатилась! И куда покатиться дальше. Стас прет, как танк. Еще бы знать, куда и зачем. Но ведь не спросишь же: Станислав Борисович, а дальше что? Он скажет: «Приходи ко мне». А там?.. А там Таня — вовсе не Фея, а ботаничка-ординаторка в очках и с глупой косичкой. Разве так должна выглядеть Фея? Придет она, а он, такой: «Вы, Татьяна Егоровна, по делу пришли, или просто по носу получить?» Нетушки, Станислав Борисович, спасибо.

Таня сунула руки в карманы халата, где еще недавно лежал презерватив, и прошлась до окна. И до двери. И снова до окна. Дверь в сестринскую открылась, застав Таню врасплох, словно свет — таракана посреди кухни. Куда бежать, где прятаться?

Вошедшей оказалась та самая Варвара Григорьевна, которая на днях отмечала свой юбилей.

— Ушел, — обрадовала она. — Что человеку среди ночи дома не сидится? Женился бы уже. Чай, не шатался бы по ночам на работы, невесть знает зачем.

Таня кивнула. Знает, знает невесть, зачем он ходит на работу посреди ночи. Чтобы поджениться за отсутствием жены.

Варвара Григорьевна проковыляла до кушетки, показывая, что по старшинству в комфорте полагается спать ей, а молодежи пора на пост. Таня не спорила. Она и сидя спать умеет. Но уснуть ей не дали. Сначала у одной пациентки начались схватки. Потом у другой подскочило давление. У третьей началось кровотечение — у той самой со второй палаты, про которую они говорили с Мамой Фридой.

В общем, ночка удалась на славу.

Утром Татьяна добралась до дома с одной мечтой: завалиться спать. Поставила будильник на девять. И даже по нему встала. Но проснуться не смогла. Она уже собралась писать слезное сообщение наставнице, как телефон пиликнул, показывая входящее. Фрида Марковна успела раньше. «Татьяна, доброе утро. Ты сегодня идешь в консультацию к часу. Поступаешь в распоряжение Горской Елизаветы Сергеевны. Она хороший специалист». Похоже, ее опять сдали в аренду. Нет худа без добра. Зато не придется краснеть и бледнеть перед Дежневым за свои трусы.

Глава 36

Таня доспала еще целых три часа и почувствовала себя почти нормальным человеком. Хотя сон урывками и Станислав «Эмоциональные качели» Дежнев не способствовали психическому здоровью. Но где вы в современной России видели психически здорового человека? Тем более — врача? Разве психически здоровый человек пойдет в России в медицину?..

На этой глубоко патриотической и самокритической мысли Таня внутренний монолог прервала, поскольку оказалась перед дверью кабинета номер двадцать два, в котором принимала та самая Елизавета Сергеевна, сегодняшний Танин арендатор. Зуева постучалась и вошла в кабинет. И испытала неуместный — и крайне неприятный — укол ревности. Она узнала симпатичную брюнетку в белом халате. Имя-отчество со временем стерлись, а вот ее фамилию Таня помнила точно: Бестужева. Как у декабриста. Тогда, когда Таня была на первой практике в роддоме, ей казалось, что между этой красивой женщиной со знаменитой фамилией и Дежневым что-то есть. Слишком уж легко они общались. И направляясь на вторую практику, уже обучаясь в вузе, Татьяна боялась обнаружить Дежнева с кольцом на пальце, а брюнетку — с его фамилией. Однако ее страхам было не суждено сбыться: Станислав Борисович всё так же открыто и искренне улыбался своей коллеге, и оба они не были связаны узами брака. Теперь (аллилуйя!) новая фамилия Елизаветы Сергеевны свидетельствовала о том, что ее семейное положение изменилось. Но из этого не следовало, что между брюнеткой и Дежневым ничего не было. Возможно, «валенок» просто своевременно спрятался в нору, и Бестужевой пришлось сменить объект охоты. А до того, возможно, они с Морозкой, как называли брюнетку между собой медсестры, так же «зажигали» по ночам в пустых кабинетах роддома. От мысли о кабинете УЗИ и Бестужевой на ее месте Тане стало совсем печально, и приветствие вышло скомканным.