Служанка фараонов - Херинг Элизабет. Страница 29
Хотя он и отдал должное вину, но пьяным не был, потому что его крепкая натура выдерживала больше других. Я еще никогда не видела его таким разговорчивым, и он не страшился мертвых царей!
Не боялся он и здравствующих! Как бы Хатшепсут ни подчеркивала свою власть! Как бы ни хотела запугать его своей надменностью!
Ложью было все то, что она приказала высечь на стенах храма! Начиная с изображения ее рождения вплоть до коронования! Будто бы сам Амон в образе ее отца приблизился к ее матери и зачал ее? Ну и умен, должно быть, тот жрец, который придумал эту легенду о рождении царицы! А сколько золота дали за это цари его храму! И возвысился Амон над всеми богами державы, и возвысился дом царя над всеми великими домами державы. Есть ли еще кто-нибудь, кто не получает свое дыхание от царской милости? Где теперь род тех царьков, которые хозяйничали в своих владениях и ни в чем не отчитывались перед фараоном? Кто еще вспоминает о них, о тех, кого нельзя было сместить, кто всегда наследовал своим отцам и кто сделал царя первым среди равных?
Хорошо, что их время прошло! И наступило время царей! Хорошо, что люди верят сказкам жрецов!
Но он – разве и он должен был позволить затуманить свой ясный разум такими вот историями? Позволить убедить себя, что Хатшепсут тоже получила Нефру-ра от самого Амона? Ну что ж, если это правда, то ему остается только надеяться, что бог приблизился к ней по крайней мере в образе ее супруга, его отца, а не в образе Сенмута, друга детства и домоправителя!
Сказав это, он громко рассмеялся и произнес такие богохульные слова, каких мне еще никогда не приходилось слышать. Мне казалось, что слушать их было еще неприличней, чем произносить, и я попыталась отвлечь его песней, но властным жестом он заставил меня замолчать.
– Неправда, – сказал он громче, чем это было нужно, – что она была коронована еще своим отцом! Кого он назначил своим наследником, так это сына – моего отца, а она была лишь великой царской женой – великой, но не любимой, потому что сердцу отца была ближе моя мать!
Будто бы мой дед сделал ее фараоном и сказал:
«Тот, кто ее прославит, будет жить. Тот же, кто опорочит Ее Величество, умрет. А тот, кто услышит, что кто-то неподобающим образом отзывается о Ее Величестве, должен тотчас же сообщить об этом царю, как это делается по отношению Моего Величества!..»
Она сама провозгласила себя царем, а слова эти угрожают мне! Ну что же, теперь иди и сообщи, что я тут говорил! Иди же к ней и выдай меня!
Не опьянел ли он в конце концов? Что он, не знает, с кем говорит?
– Произошло чудо! Амон вышел из своей ладьи и повел ее к трону царей, где собственноручно возложил ей на голову красную и белую корону?
Все это выдумал Хапу-сенеб, которого она вскоре и вознаградила, сделав его первым пророком храма Амона, а также Сенмут, ее любимчик, который поднялся вместе с нею – правда, не на престол, но чуть ли не выше! Ведь это с ее согласия он руководит ею, она всего-навсего женщина и даже царская борода на ее лице не способна сделать ее мужчиной!
О, как я его ненавижу, этого любимца, который в своей заносчивости зашел так далеко, что приказал устроить тайную гробницу здесь, под храмом царей, отошедших к Осирису! Или ты думаешь, я не знаю, где мы с тобой находимся? Я вижу его насквозь! Он и после смерти, как и при жизни, хочет быть рядом со своей госпожой, вкушать вместе с ней жертвы, которые ей приносят, а теперь пробирается по этой подземной штольне в то священное место, которое принадлежит только царям! Но он мне за это заплатит! Я уж позабочусь о том, чтобы он никогда не попал в это Вечное жилище!
А теперь я еще должен жениться на Нефру-ра? Божественная супруга царской крови, чей супруг становится царем? Я этого не хочу! Я хочу иметь жену, которая станет божественной супругой как супруга царя, как моя супруга!
Голос Тутмоса эхом отдавался от стен. Когда же внезапно наступила тишина, она испугала меня больше, чем громкие, страстные слова. Казалось, что теперь должен прозвучать ответ на все эти язвительные речи. Может быть, раздастся смех Сета, рыжеволосого Сета, бога ненависти? Ведь мы находились в его владениях и вокруг нас была пустыня!
Те ладановые деревья, которые сохранили жизнь благодаря росе Хатхор и распространяли свой аромат в долине смерти, не могли разубедить меня в том, что ни один росток жизни не способен произрасти там, где властвует Злодей.
Пока Тутмос говорил, я невольно отодвинулась от него. Какое-то время мы сидели молча, отделенные друг от друга полоской холодной земли. Но теперь нас окружала глубокая тишина, и неожиданно он сказал мне более мягко:
– Спой, Мерит-ра!
И взял меня на колени.
Ты знаешь, Рени, что жрецы живут не возле храма, а на берегу Реки, в собственных больших домах, окруженных прекрасными садами. Тутмосу же не отвели один из этих домов, его поселили во флигеле во дворце, «чтобы было легче наблюдать за мной», как он говорил.
Ему выделили слуг, кравчего, стольника, опахалоносца, главного смотрителя за платьем и кого-то там еще, кто неизменно находится при царях. Сенмут сумел устроить на службу к царевичу многих из своих людей, чем Аменет была весьма недовольна. Не могу сказать, испортились ли отношения между царицей и ее любимцем после переезда Тутмоса, ибо Сенмут делал хорошую мину при плохой игре и поддерживал в царице убеждение, что все то, о чем она распорядилась в его отсутствие, отвечало его намерениям. Этим он еще раз выбил оружие из рук своих противников.
К столу царицы Тутмос не приглашался. Я очень редко встречала его во дворце. Но и эти столь желанные для меня встречи всегда были мукой. Склоняясь перед ним, я никогда не могла хотя бы мимоходом поймать его взгляд. Я бы много отдала, чтобы мое сердце билось спокойно, а лицо было так же невозмутимо, как его собственное. Но я совершенно терялась при нем, и чем больше самообладания он от меня требовал, тем сильнее я переживала, и это душевное напряжение причиняло мне огромные мучения.
Тутмоса не могли обойти только в совершенно торжественных случаях, когда собирались все сановники столицы, чтобы показать свою преданность правящему дому или решить важное государственное дело. Тогда он восседал на своем троне, стоявшем ниже трона его царственной мачехи, и высокая двойная корона Обеих Земель украшала его голову. Но распоряжений он не отдавал.
Однажды во время такого торжественного собрания случилось, что заболела певица царицы, а поскольку она не могла выступить, ей стали подыскивать замену. Как обычно, я стояла за стулом Нефру-ра, ожидая ее знаков, и не смела поднять глаза и взглянуть на оба трона, но я с мучительным удовольствием представляла себе волевое лицо царя: его широкий нос, полные губы, властные глаза. Поэтому я не сразу поняла, что брошенное Сенмутом замечание: «Мы можем не искать далеко, вон там стоит певица Амона» – относится ко мне.
Я покраснела, почувствовав обращенные на меня взоры. Какое-то мгновение я стояла в растерянности, и Сенмуту пришлось еще раз сделать мне знак, прежде чем я решилась покинуть свое место. Но тут я ощутила такое вдохновение, меня охватил такой дерзкий порыв, что у меня закружилась голова. Казалось, кто-то диктует мне свою волю. Я пробежала между рядами гостей, изумленно смотревших мне вслед, мимо арфистов и флейтистов, которые уже взялись за свои инструменты и приготовились сопровождать мое пение, а когда я вернулась, то держала в руках лютню.
Я жестом отклонила услуги музыкантов, которые с удивлением покачали головой и опустили руки, провела по струнам своего инструмента и запела: