Служанка фараонов - Херинг Элизабет. Страница 4

И тогда начался торг. Параху и Ити были ненасытны. Они хотели получить все, что видели их глаза. Но чужеземные торговцы не уступали. Они поставили весы, взвешивали смолу и слоновую кость и назначали цену за каждый кинжал и каждое украшение. Все новые и новые сокровища выгружали они из своих кораблей, и чтобы купить их, уже не хватало тех товаров, которые мог предложить Параху.

После этого подошли и другие люди, которые тоже хотели что-нибудь выменять. Одному когда-то удалось убить пантеру, другому – слона, женщины набрали в корзины смолу ладановых деревьев. Все они мечтали теперь получить хотя бы малость от великолепия чужеземцев. Когда же зашло солнце, те зажгли яркие факелы, и торг продолжался до поздней ночи.

Тем временем в большом шатре чужеземцев были накрыты столы. Туда принесли различные блюда, приготовленные на кораблях, а в больших глиняных кувшинах поставили вино. Из наших людей на этот пир пригласили только Параху с его ближайшими родственниками и Ити, которая верхом на осле доехала до самого входа в шатер, находившийся в каких-нибудь ста шагах от столов с товарами: ноги Ити уже не выдерживали тяжести ее тела.

Чужеземные торговцы оставались у нас несколько недель. Они хотели увезти не только смолу ладановых деревьев, но и сами деревья с корнями. Для этого деревья сначала выкапывали, а затем вместе с землей помещали в большие кадки, которые чужеземцы предусмотрительно привезли с собой.

Когда все было закончено, а ветер оказался благоприятным для обратного путешествия, Параху устроил прощальный пир. Ели и пили вдоволь, ведь накануне забили много скота и нажарили мяса. Гости сидели за столами, пили вино и шумно веселились, и так случилось, что один из чужеземцев в задоре выбросил из шатра обглоданную кость. Слонявшиеся поблизости собаки уже было кинулись к ней, но моя обезьяна оказалась проворнее. Приученная приносить брошенные предметы, она тут же подскочила, схватила кость и поднесла ее удивленному чужеземцу с забавным поклоном, которому я ее научила.

Потом раздался громкий смех и начался спор, потому что чужеземцам непременно хотелось получить обезьяну. Увидев это, Параху запросил за красивое животное высокую цену. Я протиснулась поближе к входу в шатер и, хотя и не понимала слов чужеземцев, очень хорошо слышала Параху, который своим резким голосом превозносил достоинства обезьяны и ставил свои условия.

Я и сама не знаю, каким образом мне удалось пробраться через плотную толпу зевак внутрь шатра. Но я была маленькая и худенькая и, вероятно, сумела проскочить между ногами, а когда я, наконец, оказалась внутри, то крикнула самым громким голосом, на какой только была способна:

– Обезьяна моя! Я не отдам ее!

Ни один мужчина даже не заметил меня, а мой тонкий голос не мог перекрыть их громких голосов, но животное учуяло меня, прыгнуло и прижалось ко мне. Вероятно, это выглядело забавно, потому что все посмотрели на нас и засмеялись, а опьяневший Параху крикнул:

– В придачу отдаю и девчонку, которая обучила обезьяну!

Тут поднялась настоящая суматоха. Меня подняли, поставили на стол и принялись разглядывать. Мне же стало невероятно стыдно, и теперь я не понимала, как хватило у меня духу войти сюда. Я спрятала лицо в густой шкуре обезьяны и заплакала.

Не знаю, долго ли разглядывали и ощупывали меня эти люди, – мне это показалось вечностью. Но внезапно я услышала, как у входа в шатер раздался пронзительный женский крик, перекрывший мужской рев, который прекратился, как отрезанный. Я подняла голову и увидела свою мать.

Может быть, ты еще помнишь ее, Рени? Когда ты ее знал, она была уже старая и ее спина согнулась от тяжелой работы. Но в то время она была еще сильной, высокой женщиной, может, чуточку молчаливой из-за жизненных невзгод, но не сломленной. Она что-то крикнула Параху, что – я не совсем поняла. Она была не рабыней, а женой рыбака, которую только нужда заставила после смерти мужа поступить в услужение к Параху вместе со всеми детьми. Когда она услышала, что меня хотят продать, она, как пантера, стала бороться за свое дитя. Но это лишь подзадорило нашего господина в его пьяной причуде.

– Можете забирать с собой и мать! – крикнул он вне себя. – Посмотрите на ее мускулы! Ведь она сможет растирать зерно еще много лет! А ее сыновья! Повсюду они самые сильные! Вы получите целый род! А в придачу еще и других! Наших рабов и их детей! Только отдайте мне ваши топоры, ваши кинжалы, ваши драгоценности!

Я видела, как стоявшая рядом с ним Ити что-то шептала ему. Но он прервал ее:

– Глупая женщина! Неужели нам не хватит рабов, когда у нас будут такие острые кинжалы и боевые топоры?

В этот момент во мне произошла удивительная перемена. Когда я поняла, что не расстанусь ни с матерью, ни с братьями, ни со своей обезьяной, меня сразу же оставил всякий страх, и я с любопытством осмотрелась. Что же это были за люди, имевшие такие шатры, умевшие строить такие корабли, владевшие такими богатствами? Как же все это выглядело в их собственной стране? И вот туда-то и хотели меня увезти? Так почему же нет?

Слезы мои высохли, а глаза заблестели.

– Не плачь, мама, – сказала я и взяла ее за руку. Позвали братьев они тоже не противились. Они ведь были молоды, а разве в юности не кажется неизвестное и новое более заманчивым, чем нередко до скуки надоевшее старое?

На следующий день началась погрузка. Чужеземцы сложили на берегу чудовищное количество товаров. Видя их, с трудом можно было представить, как все это разместится на кораблях. Но в ненасытных трюмах парусников исчезал один груз за другим, и в конце концов чужеземцы заботливо погрузили все, что сумели наторговать. Рабов разделили на пять партий и тоже развели по кораблям.

Меня разлучили с братьями, но оставили вместе с матерью. Обезьяна вслед за мной прыгнула на палубу и принялась лазить по снастям, как будто корабль всегда был ее домом. Она забиралась на самую верхушку мачты и с таким довольным видом раскачивалась на хитроумном переплетении канатов и перекладин парусника, что вызывала смех у зрителей.

Параху расстался даже с частью своего стада и с борзыми собаками, обученными для охоты. Поэтому корабли сидели глубоко в воде, но, к счастью, на помощь гребцам пришло много сильных рук, так как не всегда дул южный ветер, который был нужен парусникам для возвращения на родину.

Моя мать стала на корабле еще молчаливее. Ведь, кроме меня, она мало с кем могла разговаривать. Казалось, что она закрыла уши, чтобы не слышать чужого непонятного ей языка. Но скоро она нашла зернотерку, или, вернее, зернотерка нашла ее. Мать опустилась на колени и принялась за свой тяжелый труд, как за молитву.

Когда корабль отошел от берега и целиком оказался во власти морских волн, а хижины нашей деревни становились все меньше и меньше и умолкали крики провожавших нас людей, мне все же немножко взгрустнулось. Обезьяна прижалась ко мне, как будто хотела утешить меня и сама искала утешения. Не эта ли вода проглотила моего отца? И разве ее духам не дано было играть, как с ореховой скорлупой, с самыми гордыми судами людей? Но слева берег оставался все еще так близко, что мы не теряли его из виду. Темная полоса берега как бы предлагала нам убежище.

Скоро все люди на корабле знали мою обезьяну, а вместе с ней и меня. Редко кто проходил мимо, не сказав несколько шутливых, слов. Сначала я не понимала их, но очень скоро научилась в них разбираться и без труда повторяла. Поначалу незнакомые слова, вероятно, странно звучали в моих устах, потому что всякий раз, когда я пыталась заговорить с людьми, они смеялись надо мной. Но вскоре язык у меня развязался, и не успел корабль дойти до места, как я уже понимала почти все, о чем они говорили, и. хотя и с ошибками, отвечала на их вопросы.

На корабле я ела лучше, чем когда-либо раньше. Ведь я была единственным ребенком среди многочисленных мужчин и нескольких женщин, и мне перепадало много лакомых кусочков.

Когда подул свежий южный ветер и корабли быстро побежали вперед, на палубе оказалось много ничем не занятых людей, которые были не прочь посмеяться и пошутить. Они учили меня не только говорить на своем языке, но и петь свои песни. Всякий раз, когда утихал ветер и им приходилось садиться за весла, они, соблюдая строгий ритм, повторяли одни и те же слова: