Настоящая попаданка (СИ) - Леви Ариана. Страница 18

Итак, у меня было в запасе еще полторы недели до поездки в город, т. к. Гиртан решил отправить меня со старостой, поскольку это — самая надежная для меня защита. Во-первых, артефакт продолжал защищать и в пути, только радиус был меньше — его специально не до конца разряжали, чтобы на дорогу хватило, а во-вторых, со старостой ехали самые сильные мужчины деревни в качестве охраны. Это было необходимо, поскольку артефакт могли просто украсть, ведь в городе — толпа народу, там приходится отключать защиту. А стоят такие штучки, как вы понимаете, недешево. Гиртан вон какой мрачный сидит: расходы увеличились, а доходов-то пока не предвидится. На зарядку артефакта скидывались всей деревней.

В общем, всю следующую неделю моё свободное время распределялось таким образом: до обеда — разминка и упражнения, после обеда — рукоделие. Да-да, я упросила Настасью научить меня какому-нибудь местному ремеслу. А что, вдруг ни одна из моих бизнес-идей не сработает? Так хоть какой-то заработок будет. В итоге вечерами мы собирались у Гламиры — Настиной подруги — и плели короба. Круто, да? Короба тут плели из того же растения, похожего на бамбук, из которого делали кувшины. Только для плетения полые стебли раздавливали под каменным прессом, разделяли на волокна — и вот из них потом и плели. Я как ребёнок радовалась своей первой корзиночке, в которую разве что гребень поместился бы. Но это была моя, своими руками созданная, корзиночка! Невероятное ощущение, не сравнится даже с чувством, когда правильно решил задачу и получил пятёрку. Оказывается, это очень волнительно — когда учишься создавать вещи, а потом — раз, и получается! В общем, это занятие меня увлекло. Хотя руки после него «вязало» от сока растения, и приходилось долго смывать коричневатую пленку, которой они покрывались от всё того же сока. Девушки подсказали, что если замочить на день-другой стебли в молоке — то они не будут так сильно воздействовать на кожу. Готовое изделие потом сутки лежало в воде, а затем — ещё трое суток на солнце. И только после этого корзинку можно было использовать.

Вечерами я по-прежнему рассказывала детям сказки, а еще у нас с Гиртаном появился небольшой ритуал: после того, как дети укладывались спать, мы с ним шли в нашу беседку и разговаривали. Не обсуждали проблемы, а просто общались обо всём на свете и ни о чём, шутили и смеялись. Недолго, так как утром надо было рано вставать, но такие беседы помогали нам снять напряжение после тяжелого рабочего дня. И это было невероятно здорово и уютно, я так никогда не общалась с мужчинами, даже с отцом. Да даже с подругами у меня не было такой легкости общения, среди парней же у меня и вовсе никогда не было друзей. А с Гиртаном мы, кажется, действительно подружились. То есть, это я с ним подружилась, а он-то меня женой считает, которую знает уже больше двадцати лет! Эх, как всё сложно. Ну ничего, думаю, я всё же признаюсь ему и Насте, что я — не Слава, вот только момент подходящий выберу. Но, чем больше я привязывалась к этим двоим, тем сложнее мне было решиться на признание….

Больше всего мне, понятное дело, нравилось расспрашивать Гиртана об этом мире, о том, как тут что устроено — хорошо, что это вполне вписывалось в легенду об амнезии. Но пару раз я поймала себя на том, что слишком расслабилась во время разговора и стала допускать проколы. Например, когда Гир рассказывал, что рыбу они ловят с помощью помещенной в клетку наживки, а сама клетка располагается в реке, возле берега, я ляпнула:

— Да ты что! А у нас… — и осеклась, поняв, что рассказать о том, что у нас для рыбалки используют удочки, я никак не могу. Мой папа — заядлый рыболов, так что о рыбалке и удочках я знала чуть больше, чем мне это было интересно. Вот только я опять забыла, что сейчас я — не Влада, а Слава, и отец мой живёт не в Москве, а в какой-то подгорной деревушке неподалеку от гномов. Кстати, вот и выход.

— А у нас, то есть в моей родной деревне, рыбу ловят так же? — спросила я, сделав вид, что именно это и хотела изначально сказать.

Гиртан, кажется, ничего не заметил, и стал рассказывать мне о том, что поблизости с деревней родителей никакой реки нет, так что рыбу мы покупали только на ярмарках в соседних городах. Я же в это время ругала себя, на чем свет стоит.

Вот это «у вас — у нас» часто у меня проскальзывало помимо воли, причем в разговорах с Настей тоже. Но, кажется, ни Гиртан, ни его сестра на мои оговорки внимания не обращали. Может, не замечали, а может, списывали на последствия травмы.

Глава 10

Слава.

— Попытайтесь вспомнить всю свою жизнь, начиная с рождения и до этого момента.

И я начала вспоминать. Как росла, как помогала матери по хозяйству, как дивилась на гномов и эльфов, иногда захаживавших в нашу деревню, даже батькину колючую бороду вспомнила, которую я любила трогать, сидя у него на коленях. Вспомнила красивого черноволосого парня, в которого влюбилась и от которого, забыв об осторожности, понесла. Свадьбу нашу вспомнила, детишек, а в основном вспоминался тяжкий труд от зари до зари, словно и не жила, а волчком крутилась. То ли дело — сейчас.

Мои названые родители так меня берегли и словно с дитятком малым нянчились. Матушка меня свезла в дивный терем, где услужницы всю меня натирали чем-то, разминали, стригли ногти, покрывая их диковинными узорами. Потом делали мне красивую причёску, у нас таких и не видал никто. Даже богачи и эльфы косы плели — так практичнее, а с такой-то прической в огороде не повозишься, да на коне не поскачешь. Впрочем, здесь мне вообще не надо было работать, а уж на коне скакать — и подавно. Вместо коней и телег тут был чуланчик на колёсах, и были специально обученные люди, которые этими чуланчиками управляли. А внутри чуланчик наш был обставлен, как хоромы настоящие: мягкое уютное сидение, прозрачные, как вода, окна… Окна, кстати, и в домах тут были прозрачные и крепкие, а мебель — мягкая и красивая. Но то в домах, а то — в повозке. Чудеса, одним словом.

Так вот, сделали мне услужницы прическу, а потом стали что-то с лицом делать, а как закончили, увидала я себя в зеркале — и ахнула! Я и так была красотка, а теперь и вовсе глаз не отвести! Словно ненастоящая какая-то стала, как картина. Я много таких картин видела в моём новом доме, так вот и я была как одна из них теперь. А уж какую мне одежду покупали, в какие богатые ткани наряжали! Я и представить себе не могла такого разнообразия! Вспомнить стыдно мои прежние «праздничные» одёжки. А тут и украшений для меня множество оказалось, и все такие яркие: переливчатые камушки в них разноцветные, но чаще прозрачные, в которых радуга на свету играет. И такая тонкая работа, что гномам и не снилось, верно. И украшения эти куда только не надевались: на шею, на пальцы, на голову, на руки, на ноги, и даже в уши вставлялись! Правда, матушка объяснила, что нельзя все сразу украшения надевать, не принято это, некрасиво. Не знаю, а по мне так — очень красиво, нарядно, только тяжело. Матушка повздыхала и приставила ко мне женщину, которая теперь помогает мне подобрать наряд на каждый день, да украшения к нему, а еще сделать «макияж» — так называется рисование на лице, которое делает меня похожей на картину. Я не возражаю: сама-то я ничего такого не умею, а красивой мне быть нравится.

Вот и сейчас сижу я такая, вся красивая, в кресле (это мягкая мебель такая для одного человека), а напротив меня сидит красавец мужчина. Это мой психотерапевт — лекарь, то есть. Хочет помочь мне «вспомнить» мою жизнь. Не понимает, глупый, что свою жизнь я и так помню, вот только она совсем другой была. Пишет что-то в своей тетрадочке, хмурится, а я рассматриваю его. Чем-то он похож на эльфа, только мужественнее, жестче черты лица, хотя сам тоже стройный и высокий. Тонкий прямой нос, тонкие губы, высокие скулы, вьющиеся каштановые, с лёгкой рыжиной, волосы — длиной до подбородка. Время от времени мужчина откидывает волнистую прядь, которая норовит закрыть ему лицо. Тонкие, но длинные, подвижные брови четко обозначают каждую его эмоцию: вот они вздернулись в удивлении, вот сошлись в недоумении, а вот расслабились — видимо, их владелец сейчас спокоен. И тут, словно почувствовав мой взгляд, мужчина поднял на меня свои изумительные зеленые глаза — не такие, как у меня в этом теле, а цвета болотной ряски, мха на деревьях, — глубокие, как омуты. Живая бровь тут же вопросительно приподнялась: