Ваятель фараона - Херинг Элизабет. Страница 21

«Нет, все это было не так», – говорили третьи. Джхути и Интефу удалось скрыться от преследований воинов, а жрецам – спрятать священную статую Амона в безопасном месте. Рассказывали также, что с южных и северных частей города изо всех переулков сбежались люди. С громкими криками: «Амон – это Ра! Амон – это Pa!» – устремились они на западную сторону реки, к царскому дворцу. Дворцовой страже не удалось сдержать разбушевавшуюся толпу. И только меджаи, черные люди из Куша, сумели навести порядок. Верно ли, что боевые колесницы, которые легко могли бы рассеять толпу, были использованы лишь в последнюю очередь, когда один ливиец оттеснил колесницей своего военачальника Рата и въехал в толпу? Мыслимо ли, что чужеземцам пришлось защищать царя от его подданных? А известно ли, сколько было убитых, сколько раненых?

Ночь опустилась на город. Утром на улицах не слышно больше криков, не видно возбужденных людей.

Безмолвный ужас охватил город. Что произошло? Как могло все это случиться? Что будет дальше? Это беспокоило каждого жителя.

Всех волновал вопрос: накажет ли царь жителей своей столицы? Прольет ли потоки крови в их жилищах?

Потоки крови? Сердце Тутмоса сжалось при этой мысли. Неужели сын Атона может устроить кровавую резню? Всем сердцем стал Тутмос молить бога: «О великий, не осуждай людей в их заблуждении, не казни тех, кто осмелился тебе противоречить! Дай им время одуматься! Не убивай их! О Атон, подскажи своему сыну, чтобы он поступил не так, как его предшественники! Иначе разве мог бы он быть твоим пророком?.. Твоим пророком! О Атон! Пророком бога, совсем не похожего на всех остальных богов!.. Люди никогда не представляли себе такого бога, до тех пор, пока ты не открылся царю, своему сыну!»

В этот день работа у Тутмоса еле двигалась, он снова и снова ловил себя на мысли о том, что вовсе не думает о рисунке. К тому же он не удавался ему. К счастью, ни Бака, ни Ипу сегодня не было в мастерской. Только изредка показывался здесь старый Неджем, но он ничего не мог поделать, видя, как мастера, вместо того чтобы работать долотами, собирались группами и возбужденно беседовали.

– Так и должно было случиться! – говорил один неуклюжий парень. – Уж слишком снисходительно относился царь к жрецам Амона! Ему нужно было разогнать жрецов, запереть храмы, а тех, кто осмелился противоречить царской воле, посадить на кол. Всех – от юга до севера страны! В сердцах людей должен быть страх перед царской властью! Только тогда будут бояться и того бога, которому поклоняется царь!

– А слыхали вы… – сказавший это понизил свой голос так, что Тутмосу пришлось приблизиться на несколько шагов, чтобы расслышать, – что царь Гебала Рибадди прислал письмо с просьбой о помощи против Азиру, посягающего на его земли? И что Ваэнра вместо объявления войны Азиру и похода на него отправил в ответ только посланца? Разве не должен быть стерт с лица земли каждый, кто осмелится пойти против вассала нашего Доброго бога?

«Они не понимают царя, – подумал Тутмос удрученно. – Даже те, кто внимает учению царя, не могут понять сущности его бога. А ты сам, ты уверен, что постиг ее? Я… я изобразил его как нечто самое совершенное и прекрасное. Я сделал его красным, потому что так он выглядит, когда озеро полей Иару смоет с него темный цвет ночи и он воссияет на восточном небосклоне. Я изобразил его лучезарные руки, много рук, дарующих нам благодать, несущих жизнь. Да, жизнь, а не смерть! А смерть? Откуда же тогда приходит смерть? Не от него ли? Не от Амона ли, твоего бога?» Тутмос обхватил голову руками и застонал.

День и ночь царские боевые колесницы ездили по улицам города, который отныне назывался не городом Амона, а носил имя «Город воссияния Атона». Рядом с каждым возницей стоял лучник. На тетиве его лука лежала стрела, готовая мгновенно сорваться, если где-нибудь собралась бы группа недовольных. Однако улицы были пустынны. Чужеземцы, приехавшие торговать перед прекрасным праздником Опет, покинули город.

Правда ли то, что семьи некоторых старожилов, породнившихся с жрецами храма Амона, тоже скрылись? Правда ли, что и сам верховный жрец исчез? Ходили слухи, что он умер как раз в эти дни и что Небамун погрузил тело своего отца на барку и поплыл вверх по течению реки, что опасности ночной реки меньше пугали Небамуна, чем те, которые грозили ему среди белого дня в стенах города.

Торговля и движение замерли. Редко кто отваживался выйти за пределы своего дома. Люди жили своими запасами. А те, кто их не имел, голодали.

Даже царь больше не показывался перед людьми. Больше никто не видел его ни на балконе, ни в покрытой светлым золотом колеснице, в которой обычно выезжал он вместе со своей молодой супругой. Стало известно, что царь усилил охрану дворца. Не только усилил охрану, но и изгнал всех уроженцев столицы из числа дворцовой стражи. Более того, ни одного человека из страны Кемет, ни одного египтянина не осталось на дворцовой службе. Фараон окружил себя только чужеземцами. Вот как велико было его недоверие!

А может быть, царь вообще покинул город? Ходили слухи, будто кто-то видел, как ранним утром он выехал на великолепной колеснице в сопровождении множества боевых колесниц и направился куда-то на север. Однако толком никто ничего не знал, даже Бак и Ипу.

Тутмосу не терпелось приняться за работу над гробом для Иути. Он не знал, прислал ли ему Небамун обещанное бревно смоковницы. Неужели ему придется пойти к дому жрецов, чтобы просить об этом? Но не падет ли тогда на него подозрение?

В конце концов он все же отправился в путь. Совесть Тутмоса была чиста. Кого и почему он должен был бояться? И все же, прежде чем пройти через ворота, откуда начинались владения Небамуна, он боязливо огляделся по сторонам.

Тутмоса встретил управляющий. Господин был в отъезде. Но он уже давно отдал приказание доставить к хижине старого Иути бревно смоковницы и кормить Тутмоса до тех пор, пока тот будет работать над гробом. Бревно отвезли к хижине еще вчера.

Тутмос не стал больше ничего спрашивать. Он научился от своего мастера не задавать лишних вопросов, чтобы не обидеть Ка назойливой болтовней. Молча шел он за надсмотрщиком, который, подозвав раба, приказал ему взять хлеба, фиников и кувшин пива и перевезти Тутмоса через реку.

Вырезая на дереве изображение старого Иути, Тутмос разговаривал с мастером. Он высказывал ему то, что никогда не говорил при его жизни. И снова спал он на плоской крыше хижины, любуясь звездами, мерцавшими над его головой. Мастерские главного скульптора царя представлялись ему отсюда далекой страной.

Он был крайне удивлен, когда однажды перед ним вдруг появился Ипу.

– Царь требует тебя, – сказал он. – Царь велел главному скульптору взять тебя на большой прием, который состоится сегодня в час, когда зажигаются звезды.

Гроб был уже почти готов. Ипу долго рассматривал его и наконец сказал своему другу:

– Твой мастер был очень одинок!

– Неужели это можно понять, Ипу? – с радостью в голосе спросил Тутмос. – Неужели мне удалось это выразить на его лице?

– Да, тебе это удалось!

На этот раз тронный зал был до отказа забит придворными и другими сановниками. Тутмоса оттеснили за колонну, и он должен был вытягивать голову, чтобы увидеть царя. Он не может оторвать взгляда от царского лица, слегка склоненного вперед, как будто бы под тяжестью короны.

– Вы знаете, что произошло, – сказал царь. – Все, что случилось, хуже того, о чем когда-либо слышал мой отец. Хуже того, что знал в свое время мой дед. Мне придется наказать весь город за непослушание, за нежелание подчиниться истинному и единственному богу!

Да, именно единственному богу! Нет никаких богов ни в образе людей, ни в образе животных! Ни баран и ни ибис, ни сокол и ни кошка не заслуживают поклонения. Только сила, которая исходит от Атона, дает дыхание всем существам, им же сотворенным! Все остальное ложь!

Все это я узнал от него самого, моего божественного отца. Он поведал эти истины мне, своему единственному и любимому сыну. Тот, кто внимает моему учению, тот будет жить вечно! Тот же, кто не последует за мной, умрет, и никакой Осирис не спасет его от вечной смерти!