Ваятель фараона - Херинг Элизабет. Страница 3

Однажды Тутмос видел и крокодила. Он лежал на отмели и грелся на солнце, а птицы сидели на его спине. Аи быстро сделал несколько взмахов веслами, дабы избавиться от опасного соседства. Тутмос смотрит глазами, полными страха, на это неопределенного цвета чудовище, от которого мать всегда предостерегала его. Может быть, это Себек – бог глубины?

Страшны ли боги? Сильны и страшны? А как их задабривают? Это знают только жрецы? И поэтому надо все делать так, как они хотят? Поэтому и нельзя им противоречить, как это сделал его отец, чтобы они не обратили на непокорного гнев богов?

Тутмос боязливо оглядывается, не наблюдает ли за ним Аи. Он берет большую рыбу, которую сегодня достал из верши, и бросает ее в воду.

– Для тебя, Себек! – шепчет он, но бог на песчаной отмели не шевелится.

Как-то раз, когда стая диких уток опустилась на мелководье, Аи послал за ними Тутмоса. Даже мальчику вода доходит только до коленей. Он обвязывает голову пучком тростника и ползет по илистому дну. Недалеко от него плавает селезень. Он то исчезает в гуще тростника, то снова появляется. Тутмос останавливается и замирает. Птица подплывает ближе. Ныряет. Вот она совсем рядом. Тутмос задерживает дыхание. И вдруг, как стрела, спущенная с тетивы, мальчик выпрямляет ноги и бросается на селезня. Обычно он пытался схватить лапы плавающей птицы под водой, но тут ему удается подмять селезня под себя.

Птица очень сильна, она бьет крыльями по воде. Но Тутмос крепко держит ее двумя руками и борется с ней. Внезапно мальчик видит нечто такое, чего он никогда раньше не замечал: он видит, что птица очень красива!

Как переливается ее оперение! Как сверкает изумрудами ее шея и вдруг становится блеклой, коричневой! Как трепещут ее крылья! Как играют их тени на зеркальной воде!

Невольно Тутмос разжимает пальцы, и селезень вырывается из рук. И вот уже мальчик любуется его полетом: длинная вытянутая шея, тяжелые взмахи низко посаженных крыльев. Гневный крик Аи разрушает очарование.

Что случилось? Разве мир стал другим? Медленно выходит Тутмос из воды, пропуская мимо ушей ворчание раздосадованного Аи.

С того дня Тутмос не поймал больше ни одной птицы. Они всегда улетали прежде, чем ему удавалось их схватить, и дротик его теперь не достигал цели.

В конце концов Аи пришлось пожаловаться надсмотрщику. В руках у того быстро появляется кожаная плетка. Красные полосы горят на спине мальчика, когда его ведут в кирпичную мастерскую. Здесь изо дня в день наполняет он формы вязкой, смешанной с соломой глиной, вынимает сырые кирпичи и раскладывает их для сушки. Купание не освежает теперь его тело, и он изнывает от жары. Мальчика не укрывают теперь заросли тростника и цветущая, бурлящая жизнь не вносит перемен в бесконечное однообразие его жизни. Усталым становится тело тупыми – мысли, истощенной – душа.

Позже, через месяцы, попадает он в гончарную мастерскую. Сидит перед гончарным кругом, приводя его в движение левой рукой, в то время как правая придает форму кому сырой глины, который благодаря вращению круга приобретает правильные очертания.

Тутмосу доставляет удовольствие смотреть, как в руках его вырастает сосуд. Здесь мастеру предоставлена полная самостоятельность: по его усмотрению сосуд становится узким или широким, низким или высоким. От его глазомера зависит, будет ли он неуклюжим или изящным, красивым или безобразным. Мастер может сделать его темным или светлым. Он может покрыть поверхность особым составом, который после обжига делает сосуд водонепроницаемым. И он может отделывать сосуды всевозможными способами.

Тутмос неутомим в изобретении орнаментов. Вначале он повторяет те узоры, которые ему показывают. Но вскоре ему кажутся мертвыми их однообразные формы и линии – эти бесконечные треугольники и четырехугольники или круги и спирали, – и он начинает создавать свои, полные жизни рисунки. Каждый листок, каждый цветок сплетаются в орнаменте. Тут рыбы и птицы, змеи и скорпионы и всякие другие животные. Уверенными движениями проводит молодой мастер линии по еще сырой глине и, перед тем как отдать сосуды в обжиг, заполняет углубления, как его научили, разноцветными пастами. Его хвалят, и он краснеет от радости.

Не только сосуды делали в этой гончарней мастерской. Здесь изготовляли амулеты и различные похоронные принадлежности, которые покрывали цветной глазурью. Вскоре Тутмос научился и этому ремеслу. Больше всего ему нравилось делать из глины «ушебти» – магические фигурки, которые клали умершему в могилу, для того чтобы в потустороннем мире, когда покойный будет призван на какую-либо работу, они отвечали за него: «Здесь я!» – и выполняли ее.

Между двумя подогнанными одна к другой формами спрессовывалась сырая глина. Когда обе половины раскрывалась, получался сырей слепок. Затем, прежде чем подвергнуть его обжигу, слепок покрывали глазурью. Фигурки имели глаза, нос, рот, уши и волосы. Такие «ответчики» изготовлялись в мастерской в большом количестве, так как жрецы храма Амона были тоже не бессмертны, и если уж в этом мире они стремились избегать тяжелой работы, то совсем не испытывали желания трудиться на тростниковых полях в мире важности.

Со временем Тутмос научился большему, чем просто быстро и хорошо работать. Он научился жить среди людей. Когда в мастерскую входил надсмотрщик, Тутмос опускал глаза и поднимал их лишь в том случае, если тот к нему обращался. Когда смеялся кто-нибудь из мастеров, Тутмос смеялся вместе с ним. Однако сам он не решался шутить, боясь задеть кого-либо своей шуткой. Он ведь здесь самый маленький и ничтожный.

Тутмос был на неплохом счету у своего мастера, и ему иногда разрешали посетить мать. Она работала в ткацкой мастерской, день за днем сидя перед своим станком, ее волосы поседели, а спина согнулась.

Однажды, когда Тутмос шел к матери, он увидел у колодца двух молодых служанок. Одна из них только что зачерпнула воду кожаным ведром и наполняла глиняные сосуды, другая сидела рядом на камне и пила из ладони. Все это было очень обычно и, может быть, не привлекло бы его внимания. Но когда он уверенным шагом проходил мимо, сидящая на камне девушка крикнула:

– Эй, парень! Разве ты не хочешь напиться? Ведь сегодня жарко!

И она брызнула в него водой. Капли попали в лицо и на грудь. Тутмос смотрел на девушку разгневанный и в то же время обрадованный. Его взгляд падает на большие черные глаза, и он видит, что веки обрамлены длинными ресницами, а нос и лоб представляют собой как бы одну линию. И ему кажется, что он никогда раньше не видел такого женского лица. Тонкие крылья носа, губы, раскрывающиеся, как лепестки цветка, нежное закругление подбородка. И хотя непреодолимая сила тянет его к девушке, что-то еще более властное заставляет бежать, бежать без оглядки. И уже издали до него доносятся слова второй девушки:

– Оставь его в покое! Что ты хочешь от него? Ведь он еще совсем ребенок!

Запыхавшись, прибежал Тутмос в ткацкую мастерскую. Мать только мельком взглянула на него. Сегодня она еще не выткала столько локтей полотна, сколько ей было положено. А ведь скоро стемнеет.

Тутмос сел на корточки подле нее и следил за челноком, который скользил взад и вперед, все время взад и вперед.

– Мама, – говорит он внезапно, – у тебя не найдется для меня немного полотна, чтобы я мог сделать из него передник и не ходил голым, как ребенок?

Но у нее, которая каждый день ткет полотно локоть за локтем, нет ни кусочка, чтобы прикрыть наготу своего сына! Она утешает его:

– Если мне удастся сделать больше, чем положено, я попробую попросить надсмотрщика, чтобы он разрешил подарить тебе кусок полотна.

Тутмос остается в ткацкой мастерской и ужинает там. Служительница, которая работала на кухне, знала его. Она сунула мальчику теплую лепешку. Но как он ни вглядывался в лица входящих и выходящих женщин, он не находит ту, которую ищет.

Тутмос не встретил ее ни на следующий день, ни позднее. Ее не было ни на камне возле колодца, ни в житнице, где работали его сестры. Он видит это лицо только на ночном небе, между луной и вечерней звездой. А когда он днем сидит за своей работой и раскрывает форму, чтобы вынуть фигурку «ответчика», он видит это улыбающееся лицо на невыразительной глиняной головке. И вот молодой мастер берет ком глины, мнет его и лепит, лепит и опять мнет: длинные прямые волосы, прямая линия лба и носа, большие, цвета темной ночи глаза, губы, подобные лепесткам цветка. Только веки с длинными, оттеняющими глаза ресницами у него не получились.