Розовые очки (СИ) - Доманчук Наталия Анатольевна. Страница 33

— Что? Мои волосы? А что с ними не так?

Она тронула их пальцами и чуть поправила, приподнимая наверх.

— Почему они такие желтые? — на губах у Кати заиграла ехидная улыбка.

Светлана Николаевна наконец поняла, что дочь над ней издевается.

— Нельзя так разговаривать с матерью! — произнесла она, поджав губы. — Я тебя воспитывала! Ночами не спала! Ты неблагодарная!

— Мама, это уже давно и всем известная аксиома. Я думала, что ты придумаешь что-то новое для манипуляции, но ты теряешь хватку.

— Катери-и-и-и-ина! Прекрати немедленно! Я — твоя мать! Тебе следует меня уважать!

— А я твоя дочь. Матери тоже должны уважать своих детей и считаться с их мнением. А если матери не могут этого, то должны хотя бы молчать и не навязывать свое.

— Работа с психологом не пошла тебе на пользу. Этот самозванец плохо на тебя влияет! — в голосе Светланы Николаевны звучала досада.

— Ты про Альберта Евгеньевича? Так я с ним года три уже не виделась.

Альберт Евгеньевич, как ни странно, был «назначен» мамой, когда у девушки третий раз случился выкидыш.

Катя тогда плакать не умела. Вернее, не могла себе позволить. Железные леди ведь не плачут. Они видят проблему — ставят цель и идут к ней.

Катя так и делала, но дойти до самой главной цели все никак не могла, постоянно падала и с остервенением начинала сначала, оголяя на ходу и без того ободранные нервы. В итоге она превратилась в стерву. Именно этим определением «одарили» ее коллеги, и тогда Катя поняла, что пора принять меры, чтобы успокоить взбушевавшиеся гормоны, которые все назначали и назначали врачи.

Альберт Евгеньевич научил Катю многому: например, что быть стервой — это нормально. Да, звучит не очень. Но на самом деле, стерва — это женщина, которая может все. И за это «все» она сама платит. И достигнуть она может все, чего только пожелает, потому что ее возможности безграничны, и цена для нее не имеет значения. В основном, вся стервозность оголялась на работе, а так как Олег работал бок о бок с Катей, то и ему частенько доставалось. Альберт Евгеньевич намекал Кате, что это вынужденная позиция, ведь если бы в семье был сильный мужчина, то она никогда бы не стала такой. Стервами становятся женщины с мужской ролевой функцией. Катя тогда была настолько поглощена этой проблемой, что ни разу не заговорила с психотерапевтом по поводу манипуляций ее родителей. А ведь от этого она страдала с самого детства.

— Кстати, надо заглянуть к нему и попросить совета, как дать отпор своей матери? Как сделать так, чтобы она прекратила терроризировать меня?

— Неблагодарная! — Светлана Николаевна встала с дивана и направилась в прихожую.

— Всего тебе хорошего, мама! Не болей! — пожелала ей в спину дочь.

Мать громко хлопнула дверью, Катя только немного вздрогнула, но потом улыбнулась, она была довольна своим поведением.

Разговоры с психотерапевтом не прошли даром. Катя интуитивно поняла, что нужно выставлять границы, нельзя терпеть хамского поведения от родного человека. Да, мама умело пользуется вводными данными, как «родила, воспитала, выучила», и сразу за ними идет в наступление — «ты мне обязана».

Последние два с половиной года Катя совсем отгородилась от родительницы и чувствовала себя прекрасно. Только Светлана Николаевна позволяла себе унижать ее. Самый родной, казалось бы, человек, но именно от нее исходил весь негатив. И когда Катя отгородилась от «воспитательницы», то сразу поняла: лучше так, чем унижения. Лучше она ее совсем не будет видеть, чем слушать ее упреки и потом страдать, что она «нелюбимая дочь».

Кате не хотелось больше анализировать, и к тому же она вспомнила, что до прихода матери она искала старые списки желаний. Надо ведь проверить, как там с ними обстоят дела.

Но первым на глаза попался свадебный альбом.

Катя вышла за Олега уже после окончания университета. Хотя предложение он делал ей раз десять: и просил, и умолял, один раз даже поставил ультиматум. Но от Кати тогда ничего не зависело. Она была слишком послушной дочкой и не могла перечить своим родителям. А те пытались ее не только вразумить, но и выдать замуж за более выгодных претендентов.

Одним из них был сын старого друга отца — Кирилл. Кате тогда только исполнилось двадцать, а Кириллу было далеко за сорок, точного возраста жениха она так и не узнала.

— Ну да, чуть старше, и что? Муж должен быть мудрее жены! — заявила мама после званого ужина.

Кирилл принес девушке букет из ста красных роз, Светлане Николаевне преподнес хризантемы, а отцу Кати — бутылку коньяка.

На ужин мужчина пришел в костюме малинового цвета.

Тогда как раз настало время костюмов от известного итальянского модельера Джанни Версаче. Еще на Кирилле была толстая золотая цепь и печатка на мизинце. Безымянного пальца на правой руке у гостя не было. Катя пялилась на его руку и холодела от страха. Кирилл заметил, что девушку смутило отсутствие одного пальца, и признался:

— Я бывший пианист. Но я воспитывался в жестокой семье. Мой отец искалечил мне все детство и… — он глубоко выдохнул, — и мои музыкальные руки.

— О боже! — воскликнула Светлана Николаевна. — Как? Вас били?

— О, да! Отец меня не просто бил, он надо мной издевался. Если я играл на фортепиано с помарками, на мои кисти опускалась крышка пианино. Пару раз я не успел убрать руки… И вот… палец спасти не удалось…

От его вранья Катя вся скукожилась, и сославшись на головную боль, убежала к себе в комнату.

После ужина, когда жених покинул их квартиру, Катя заперлась у себя в спальне. На завтрак тоже не вышла. Тогда отец пригрозил выбить дверь, если она не откроет, и девушка впервые в жизни устроила скандал родителям.

Она пыталась раскрыть им глаза на то, чего они не видели или не хотели замечать: что этот Кирилл никакой не музыкант, а бандюган, которому в разборках отрезали палец.

Матушка закатывала глаза и причитала, что ее дочь сумасшедшая, ведь у Кирилла в собственности целый аммиачный завод в Сибири.

— Почему не консерватория Чайковского? — чуть ли не рыдая поинтересовалась Катя.

— Прекрати! — приказал Дмитрий Эдуардович. — Я знаю его мать! Это чистейшая женщина! И у нее замечательный сын.

— Я очень рада за ее чистоту и богатого сына, но если он еще раз появится в этой квартире, я уйду жить в общежитие!

В квартире Кирилл больше не появлялся, зато его один раз принесли черти к подъезду, когда Катя возвращалась домой. Девушка понимала, что грубить таким типам не стоит, соврала, что Кирилл для нее слишком хорош, и попросила отца поговорить с «чистой женщиной», чтобы ее сын их больше не тревожил.

Потом были более достойные кандидаты: художники, режиссеры, смотритель одного из московских кладбищ и владелец ресторана из Питера.

— Ты представляешь, у Андрея есть квартира в Санкт-Петербурге на Таврической, 35! — восхищалась Светлана Николаевна.

— Я очень рада за Андрея, — спокойно ответила Катя, — надеюсь, вы понимаете, что жить на Таврической, 35, я не буду?

— В этом доме во времена Серебряного века был литературный салон Вячеслава Иванова, куда приходили звезды того времени: Александр Блок, Анна Ахматова и Николай Гумилев!

— Очень рада за них, — не сдавалась Катя, — если тебе, мама, так хочется там жить — разводись с папой и выходи замуж за Андрея. Он как раз примерно твоего возраста.

Когда Олег и Катя окончили институты, родителям пришлось смириться с «ужасным выбором дочери». Видимо, им к тому времени стало понятно, что за другого мужчину их дочь не выйдет.

— По крайней мере, мы сделали все, что могли. И если ты так и не готова прислушаться к нашему мнению… что ж… гробь свою жизнь. А мы посмотрим.

К тому времени, когда родители дали согласие на свадьбу, Олег уже отчаялся и не верил, что Катя когда-то будет его.

Молодые хотели скромную регистрацию и медовый месяц на Мальорке. Путевку на море они купили сами, но вот со скромной регистрацией ничего не вышло. Светлана Николаевна заявила, что дочь у них одна, и гулять на ее свадьбе будет «вся Москва».