Тот самый гость (СИ) - Астафьева Александра. Страница 5

В очередной раз я откладываю поиски настоящего хозяина Снежка. Этот вопрос остается все еще открытым. А совесть поедает меня изнутри. За несколько дней я прикипела к этому псу. Как будто всю жизнь он был моим верным другом, а я — его преданной хозяйкой. Но всякий раз, при виде Снежка, понимаю, что долго отвергать подобный факт не стоит, поскольку, все хорошее когда-нибудь заканчивается.

Сегодня я пробуду на работе до вечера, поэтому оставляю Снежку две миски с едой и водой, чтобы он не был голодным. Пёс очень разумный, и я не переживаю за него. Вчера знакомый ветеринар осмотрел его, ничего не обнаружил подозрительного, единственное, я и раньше замечала, как пес прихрамывает на одну лапку. Ветеринар также обратил внимание и сделал снимок. Чуть позже констатировал ушиб. Лапку пришлось плотно перевязать бинтом и запретить на какое-то время прыжки с бегом, чтобы не нагружать ее. Я не в состоянии контролировать активность собаки, пока нахожусь на работе. И это еще одна причина, по которой необходимо дать объявление о находке.

Всякий раз, когда я вижу перебинтованную его конечность, я вспоминаю о пациенте Гурове и его руке. Мысленно провожу параллель: все же, последнему досталось больше.

Жалко двоих. И пса, и мужчину: одного за то, что потерял дом, когда второй и вовсе мог потерять жизнь.

— Неужели, это вы?

Голос Гурова кажется таким знакомым и будоражащим, что щемит в области сердца. А ведь ещё пару дней назад, я готова была нагрубить за его проявленный ко мне интерес.

Зайдя в его палату, я наблюдаю мужчину в сидячем положении на кровати с приподнятой спинкой. Он осматривает меня, когда протягиваю ему градусник. Его глаза все такие же яркие и светлые, тёмные волосы вьются на концах, чёлка игриво спадает на лоб, из-под которой смотрят на меня все тот же голубой взгляд. Больничная одежда пациента — белого цвета футболка и такие же штаны — выделяет смуглый тон его кожи, что очень удивительно, сейчас ведь зима. Либо он только что вернулся из далеких тропических стран, либо, таков его натуральный оттенок.

— Это я. Вы ожидали увидеть кого-то другого? — отвечаю ему запоздало.

Мысленно даю себе оплеуху, поскольку позволила вытаращиться на него, и Гуров это заметил.

— Кого-то другого я видел вчера и позавчера. И должен сказать, это были не вы.

— Какая жалость, — подыгрываю ему. — Или счастье?

— Счастье свершилось. Сегодня я вижу вас и от этого чудесно на душе, — сердцеед улыбается белозубой улыбкой.

Принимая градусник, он кладёт его на тумбочку рядом с кроватью. Словно зачарованная наблюдаю за движущейся рукой, отмечаю широкую ладонь и крепкое предплечье. Его здоровая рука кажется сильной и привлекательной. Не воображала себе, что обыкновенные мужские руки могут заинтересовать наряду со смуглой кожей.

— О чем вы думаете? — вопросы моего пациента определенно распространяют вибрации по телу.

— О том, что вам необходимо измерить температуру, — отвечаю ему тем, за чем пришла сюда.

— Все нормально. Я ни разу не лихорадил, как очутился здесь.

— Тогда измерите чуть позже, у меня нет времени ждать, вы не единственный пациент в отделении этой больницы.

Я слишком дезориентирована, и по привычке проявляю холодность по отношению к нему, но, кажется, Гурова мало интересует мой тон и мое настроение.

— Как вы себя чувствуете? — все же стараюсь вести себя более приветливо, и в моей компетенции поинтересоваться вначале о здоровье, а не поддаваться бесполезным дискуссиям.

— Немного лучше.

Я подхожу ближе и присаживаюсь на стул, который стоит рядом с кроватью больного.

— Боли в руке?

— Приемлемые.

— Нога?

— Айболит сказал, обыкновенная царапина, но вот пригласить вас на танец у меня пока не выйдет.

Я останавливаю на нем взгляд, и мужчина громко сглатывает.

Танцевать со мной ему уж точно не придётся. Неделя-другая, и Гурова выпишут, как всех пациентов с переломами до него. У заведующего отделением к нему особенный подход и внимание, я пытаюсь не отставать, хотя, зачем мне это нужно?

— Может быть, вас что-то беспокоит?

— Вы, — не задумываясь отвечает он. — Вы меня беспокоите.

Я резко вскакиваю со стула, он продолжает наблюдать за мной и ждать реакции на свои слова.

Сработало. Поздравляю.

В какой-то степени я зла на пациента. Зачем он так говорит? Чего он добивается, и что ему нужно от меня?

— Олег Викторович, давайте договоримся о соблюдении приемлемой дистанции в общении пациент-медсестра, без перехода на личный интерес и затрагивания тем индивидуального характера. Вы здесь, чтобы лечиться, я здесь — чтобы лечить вас. Вы выполняете все назначения Анатолия Анатольевича, я же вам в этом помогаю. Чем быстрее вы оправитесь от случившегося с вами, тем быстрее выпишитесь отсюда, вернётесь домой и забудете все как страшный сон.

Моё дыхание частое, сердце стучит, ударяясь о ребра, отдаваясь пульсом в горле и висках. Барабанит настолько громко, что, уверена, самому Гурову слышно.

Не помню, чтобы кто-то заставлял меня нервничать и злиться на саму себя за то, что не в состоянии игнорировать подобного рода флирт или… не знаю даже, как это назвать.

— А если… — нарушив тишину, мужчина решается продолжить наш диалог. — А если я не смогу забыть…

— Тогда, будьте готовы, через десять минут вас доставят на УЗИ и процедуры, — отчетливо проговариваю, сбегая от Гурова. — Отдыхайте.

В коридоре за дверью его палаты я прислоняюсь к стене и буквально сползаю по ней, поскольку от волнения ноги не держат.

Да, он привлекателен и пользуется своими прекрасными внешними данными. Однозначно подруг у Гурова столько, что и не сосчитать. Но моя работа — это далеко не то место, где позволено вести себя подобающим образом и пудрить мне мозги.

— Чего это ты румяная такая, температуришь? — пересекаюсь в коридоре с Олей из процедурки. Ее глаза игриво сверкают, глядя на меня.

Она видела, как я вышла из VIP-палаты и теперь будет жужжать повсюду назойливой мухой.

— Давление, — всего-то отвечаю ей, намереваясь пройти мимо.

— Мы тут кое-что услышали, пока ты была на выходных, — все же тормозит меня, приговаривая шепотом. — Олега сбили умышленно.

Ах, Олега.

Смотрю, здесь много, чего произошло, пока меня не было. Я недовольно скрещиваю руки на груди, но все же интересуюсь.

— И кто? Почему?

— Ты-то и узнаешь, — откровенно смеётся Литвиненко.

Она опять за свое. Не дай бог мне закатить глаза к потолку и цокнуть языком.

— Я помогаю ему в лечении, а в ваших с Жанной авантюрах не участвую, — пытаюсь не раздражаться при ней, но у меня едва получается.

— Германова, ты к нему чаще заходишь, чем в сестринскую, давай откровенно…

— Что? Не поняла? — отвожу ее за локоть в сторонку.

Я на самом деле не понимаю, что за бред Литвиненко несёт. Какой, чаще? Один раз за сегодня зашла. Ладно, два. Первый раз — он ещё спал, тогда я решила проведать больного позже.

— Знала бы ты, сколько раз он спрашивал о тебе, пока ты была на выходных, — зачем-то продолжает она шёпотом щекотать мои и без того расшатанные нервные клетки.

— Сколько? — черт дёргает меня за язык переспросить.

— За все время я была у него в палате раз шесть…

Зачем так много?

— И каждый раз он спрашивал о тебе. Когда твоя смена и все такое. Ты явно ему нравишься, Вера. Тебе-то он сможет открыться.

— Детский сад, — уж не выдерживаю, не зная, что ответить на её предположения.

— Не детский сад. Влюблен наш Гуров, это видно невооружённым глазом. Никто из пациентов не интересовался тобой так, как он.

— В следующий раз, как будешь заходить к нему, передай: больница — это не место для …свиданий и тем более влюбленности, — говорю ей, собираясь заканчивать тему Гурова и его чувств.

— Эх, Верка, Верка…

Оля машет на меня рукой, дескать, все со мной понятно, а я разворачиваюсь и быстрым шагом иду на пост, пока она не попыталась вдогонку еще чего добавить.