Он меня достал. Она меня достала (СИ) - Блашкун Елена. Страница 88

— Я всегда знал, кто же на самом деле твой любимчик! Ни дня не можешь прожить без меня! — самодовольно произнес Сережа, вставая напротив Суворова. Вся его поза была расслаблена и показывала явное неуважение к старшему родственнику. — Если так соскучился — зачем же приставил ко мне своих горилл? Знал же, что ничем хорошим это не кончиться, — приспустив очки, произнес мужчина.

Суворов недовольно поджал губы, после чего холодно произнес:

— Хватит паясничать! Больше ты ничего подобного не провернешь, уж об этом можешь не волноваться!

— А что ты сделаешь? На этот раз под кожу маячок засунешь? — с вызовом произнес Сережа, и в его глазах появился нехороший блеск. — Знай — я его и оттуда достану, лишь бы больше никогда не видеть твою поганую рожу! Ты и твой контроль уже у меня в печенке сидите!

— Не смей говорить со мной так! Ты болен, и только поэтому я… — Алексей Николаевич резко втянул носом воздух от возмущения, но закончить фразу ему так и не дали.

— Болен-болен-болен! А ты у нас, что ли, здоров?! Посмотри вокруг — нормальный человек такого не сделает! — На этих словах Сережа бросил быстрый взгляд на Нику, но почти сразу отвел его, будто боясь встретиться с ней глазами. — Тебе плевать на то, что происходит в мире и вокруг тебя, если только ты по-прежнему остаешься на коне! Пока люди пляшут под твою дудку и исполняют твои желания, ты будешь счастлив, но только кто-то пойдет против твоей воли — сна уже не видать. Появляется враг номер один, не так ли? Такого стерпеть ты не можешь, но я понял это только сейчас. Алекс был любим тобой, но когда не захотел становиться продолжателем великого рода — стал изгоем. Хотя, не удивлюсь, если ты и сейчас лелеешь мысль о скором примирении. Бедная маленькая Алиса до сих пор остается среди фаворитов, потому что никогда не станет дерзить и перечить — она слишком предана и кротка для этого. Я же… признай — я стал постоянным напоминанием о самой большой твоей слабости. За это ты и решил со мной поквитаться. Что бы не делал — ты был недоволен, потому что это сделал и придумал я. И сейчас, прикрываясь желанием защитить меня, ты на самом деле просто хочешь получить власть надо мной — безграничную и абсолютную. Может, хоть так ты сможешь потешить свое ущемленное эго и почувствовать, что даже такие ошибки могут стать тебе полезны.

Но знаешь что? Я не хочу этого. Я здесь только потому что ты нашел, как надавить на меня. Нашел любимую мозоль, если хочешь. Если тебе угодно держать меня под замком — будь по-твоему, но по собственной воле я оставаться с тобой не намерен. Сбегу, как только появиться малейшая возможность, так и знай. Я ненавижу тебя и вряд ли это когда-то измениться. Впрочем, к ненависти тебе не привыкать — каждый в этой комнате ненавидит тебя, и причин для этого может быть куда больше, чем ты даже способен вспомнить.

Сережа все говорил и говорил, будто выплевывая каждое слово и наслаждаясь тем, какой эффект создает его речь. Он не мог остановиться — поток давно сдерживаемой чистой ярости и ненависти, которые накапливались в нем долгие годы, наконец выплеснулся наружу.

Маша прижалась плотнее к Нике, а девушка понимала, что впервые видела бывшего жениха таким. Он не был хорошим или плохим — перед ней стоял сильный мужчина, который уверен в одном — сейчас его поставили на колени, но он не сдался, а сделал так только по собственному желанию. Он знал, на что шел, и принял сложное решение, даже понимая, что лишится свободы.

Его уверенность и отсутствие страха и уже привычного преклонения заставляли Суворова в который раз за день злиться и нервничать. Он верил, что, заполучив внука, увидит сломленную и слабую личность, для которой, пусть и со временем, но станет спасителем, избавившим его не только от зависимости (во что, кстати, слабо верилось), но и от серьезного конфликта с братом и бывшей невестой. Мужчина бледнел, а его руки начинали все сильнее дрожать. Адреналин в крови и злость сковали тело, не давая даже малой возможности сказать или сделать что-то.

— Ты… — только и смог произнести старик, но даже это короткое слово получилось совсем тихим и утонуло в потоке яростных слов младшего внука. Алексей Николаевич уже давно перестал понимать, о чем же именно говорит Сережа — знал лишь, что тот вряд ли осознает, что говорит — не может это быть правдой. В висках появилась острая боль, и мужчина скривился, но, на удивление, не смог прикоснуться к ним даже кончиками пальцев — рука отказывалась слушаться и почти ничего не чувствовала. Картинка перед глазами начала расплываться, и Суворов уже даже не мог точно сказать, кто же находиться в комнате кроме него — сознание будто разом покинуло его, хотя он по-прежнему бодрствовал.

— Алексей! — вдруг прервал Сережу Дмитрий Викторович. — Вот черт! — он первым понял, что со стариком что-то не так, и вскочил на ноги. — Да не стойте же — быстрее вызывайте скорую! — мужчина подбежал к бывшему тестю и нащупал пульс — тот был слабым, но вряд ли в таком преклонном возрасте вообще может быть другой.

Не прошло и нескольких минут, как в зале появились доктора, которые начали быстро суетится вокруг мужчины, попеременно то измеряя пульс, то проверяя зрачки, то вкалывая какие-то лекарства.

Громовы стояли растерянные от того, что увидели. Еще утром Алексей Николаевич был уверен в том, что никто не сможет пошатнуть его трон, но уже спустя несколько часов попал в реанимацию, не выдержав жестких слов Сережи. А ведь он всегда считал младшего внука самым слабым звеном своей семьи.

Как только это стало возможным, Алекс подскочил к Нике и обнял ее. С некоторым вызовом он взглянул на охранника, который тогда еще стоял рядом с ней, но тот ничего не сказал — все условия сделки были выполнены.

Прижавшись лбом к ее лбу, мужчина тихо прошептал:

— Прости, я даже подумать не мог, что он сможет зайти так далеко.

Девушка прижалась к нему плотнее и почувствовала, как щеки становятся влажными от слез. Одной рукой она обнимала Алекса, другой же прижимала к себе испуганную Машу. Девочка уже поняла, что они в безопасности, но большое количество посторонних людей в комнате ее пугало.

Шум привлек внимание Ники, и она приоткрыла глаза. Каждый присутствующий в комнате выглядел растерянным или испуганным — всех волновала судьба Суворова, какой бы сволочью он ни был. Но был среди них и тот, кто отрешенно наблюдал за всем, просто констатирую произошедшее как факт. В его взгляде не было жалости или страха — скорее интерес обывателя, хотя это, пожалуй, лучше, чем ликующие искорки победителя в глазах. Сережа старательно избегал любой возможности случайно посмотреть в сторону бывшей невесты. Он отворачивался, смотрел в окно или даже делал вид, что их просто не существует в комнате, но только не смотрел на Нику. Виной тому, как догадалась девушка, был стыд, ведь теперь она знала обо всех его ужасных тайнах. Впрочем, сейчас она была даже рада этому, ведь и сама не хотела говорить с ним — куда легче было сделать вид, что они не знакомы. Но это было не так, и оба прекрасно это понимали.

Кто-то из охранников указал на Сережу, и старший врач бригады подошел к парню, объясняя ситуацию. Тот рассеянно кивал, соглашаясь со всем, о чем говорил медик, и очень скоро он и все охранники Суворова покинули зал, чтобы направиться в больницу.

Дмитрий Викторович первым нарушил неловкое молчание.

— Похоже, на счет Суворова нам больше не стоит волноваться — он еще долго не сможет вмешиваться в чужие жизни, — старательно избегая слова «никогда», произнес он. Даже Громову хотелось верить, что тесть будет жить, хотя характер у того был отвратительный.

— Будем надеяться, — согласился Алекс, после чего посмотрел на Машу и спросил: — а тебя, значит, надо отвезти снова к папе? — конечно же, девочка не ответила, и спряталась за тетю, но этого было достаточно.

Мобильник старшего Громова зазвонил, и тот сразу же ответил. В голосе была слышна радость и облегчение от того, что он наконец-то может спокойно поговорить со своей женой. Разговор шел на английском, но было понятно одно — то, что произошло с Суворовым, заставило его в короткие сроки серьезно пересмотреть свои взгляды на работу и образ жизни.