Велейская империя. 2. Враг, который не забудет (СИ) - Елисеева Валентина. Страница 9

Закон здесь действительно был един для всех: богатого рейта, как и бедного вора, ссылали на каторгу за кражу – конечно, не за вооруженный грабеж (какой рейт станет заниматься подобным), а за сокрытие налогов, за обкрадывание собственных крестьян и рабочих путем завышенных пошлин и сборов. Если похотливый богатей насильно склонял девушку к сожительству, то его не только на каторгу сослать, но и казнить могли при наличии доказательств жестокости такого принуждения, а в магическом мире за доказательствами дело не вставало: в сыскной службе полно менталистов, способных и память прочитать, и заставить правду сказать. Когда народ жаловался на охочих до девиц рейтов, то речь всегда шла о том, что сами девушки в поисках легкой и красивой жизни сдаются на сладкие посулы богатых повес, а потом горько плачут о своей печальной доле брошенных любовниц. Если все было по взаимному согласию, то мужчину по закону не преследовали, и он не нёс ответственности ни за соблазненную им девицу, ни за появившихся в итоге их связи детей. Алесю данный пункт сильно возмутил, но другой мир – другие нравы и правила. В случае добровольного согласия девушки на незаконную связь все дружно говорили: «сама виновата, никто насильно в койку не укладывал».

Частенько внебрачных детей признавали, но так бывало не всегда. Впрочем, девушка в любом случае могла наладить дальнейшую жизнь: в отделе трудоустройства одиноким матерям и молодым девушкам, попавшим в сложную жизненную ситуацию, всегда шли навстречу в поиске работы на полдня, а их детишек на эти полдня устраивали в местные аналоги яслей и детских садов под присмотр опытных в уходе за детьми пожилых женщин. Причем незамужним матерям эти услуги предоставлялись совершенно бесплатно, включая питание детей в этих яслях!

Алеся все больше убеждалась в верности собственных слов, сказанных при первой встрече Рису: «Вернемся к телесным наказаниям на работе, к непосильному и детскому труду: одно то, что ты считаешь это невозможным, немыслимым, свидетельствует о том, что управляют империей отнюдь не плохо и у власти сидят не отпетые злодеи».

Сейчас Алеся прекрасно понимала, почему Лоурес так строго спрашивал, не заставили ли ее к нему прийти: в Велейской империи принуждение к проституции – это смертная казнь без права помилования. Ник Дирас был прав: если бы она даже в последний момент сказала первому дознавателю решительное «нет», то он бы ее отпустил, Алеся начала верить в это.

Увы и ах, все замечательные законы Велейской империи распространялись только на граждан этой империи. Как некогда в Америке, рабы не считались здесь гражданами и не имели никаких прав. Как насильно вывезенные из Африки чернокожие, так и обманом украденные из своих миров маги обязаны были вкалывать на своих господ. Эти господа могли творить с ними что угодно и спокойно убить их при желании (или ради эксперимента). Про иномирных магов в своде законов вообще упоминаний не было и их самих будто бы не существовало, будто бы сотни узников Греблина – бездушные магические батарейки, без чувств, мыслей, нормальных человеческих желаний.

«Сколь много людей на Земле и в моей родной России считали себя благородными людьми высоких моральных принципов, но при этом позволяли существовать рабству и крепостному праву в своих владениях, – думала Алеся. – Интересно, сколь многих восхваленных историей великих деятелей проклинали их рабы, считая своих хозяев исчадиями ада? Почему люди упорно не хотят задумываться над ужасной судьбой тех, кого лишили свободы ради их благополучия? Всем известно, что иномирных магов содержат, как полезный скот, что над ними проводят опыты, из них выкачивают магию и саму жизнь, но... об этом просто не говорят вслух, об этом не рассказывают детям, все упорно делают вид, что магия в амулетах появляется сама по себе. Если бы я попала сюда не в качестве беглого раба, то могла бы долго не догадываться о той мерзости, что кроется за внешним благополучием этого мирка-паразита».

Но она попала сюда рабыней и не может надеяться на чью-либо защиту: Хальер в самом деле имеет полное право сделать с ней, что вздумается.

«Удивительно, что он не использует свою несомненную огромную власть, чтобы творить, что вздумается, со всем населением страны. Или об этом просто не пишут в книгах и газетах? Поживем – увидим».

Увидеть довелось довольно скоро.

Время летело быстро: Алеся обустраивала свой домик, приобрела много милых вещичек, которые давно ей приглянулись, а теперь, наконец, заняли законное место в ее постоянном обиталище. Она читала книги и газеты, бродила по городу, присматриваясь и прислушиваясь, но пока главной новостью, не сходившей с уст горожан, была свежая сплетня, что великий и ужасный ир Хальер присмотрел себе невесту – какую-то девицу из восточных провинций. Имя девицы до официального объявления о помолвке не разглашали, но в газетах писалось, что девушка с отличием закончила школу, что красива, умна, прекрасно воспитана, словом – классическая невинная жертва для главного злодея империи. (Само собой, про невинную жертву в официальных газетах не писали, в них велеречиво писалось о том, что юная прелестница растопила лед в сердце главы тайной канцелярии и могущественный ир женится по велению сердца на низкородной бесприданнице.)

Спустя шесть дней после эпохальной кражи секретных бумаг, Алеся направлялась к отделению почты, чтобы оставить Рису первую из обещанных ему статей. Она спешила: был уговор, что Рис станет приходить за материалами после полудня в день выхода следующего номера, а солнце почти добралось до зенита. Подходя к почте, Алеся (а точнее – служанка Аля) заметила в конце соседнего переулка марширующего в ее сторону Риса: товарищ беззаботно шагал, сунув руки в карманы и, прищурившись, посматривая на солнце.

Тоска по их дружескому общению, по улыбкам, шуткам, по совместным бурным обсуждениям насущных проблем всколыхнулась в Алесе, заставляя ее замереть на пороге почты и всмотреться лишний миг в добродушное знакомое лицо. Да, она еще в своем мире привыкла жить одиночкой, но как же разбередили душу несколько дней, проведенные в доме Ника: дружеское отношение к ней всех парней и рейта Дираса, ощущение собственной нужности, причастности к группе – как ей не хватало этого сейчас.

«Тот, кто не знает лучшей жизни, легко мирится с убогостью своего существования. Сложнее тем, кому есть с чем сравнивать», – вздохнула Алеся, задумавшись, стоит ли платить за покой и безопасность абсолютным одиночеством. Она поступала так в родном мире, так жили ее мать и бабушка, и счастья ни ей, ни им это не принесло.

Она уже занесла ногу через порог почты, когда раздался оглушительный свист и по переулку разнесся лай собак. Ее толкнули выскочившие из дверей почтового отделения люди, горящие желанием узнать, что происходит, Алеся отшатнулась и замерла в шоке, смотря, как Рису преграждают путь ищейки в форме, а со спины на него несутся во весь опор злые собаки.

Собаки прыгнули, и Алеся завизжала в ужасе, уронив запечатанное письмо на пыльную мостовую.

– Его загрызут, спасите! – завопила она, порываясь бежать на помощь другу.

Ее не пустил стражник, ухвативший за руку и раздраженно гаркнувший:

– Это служебные собаки, глупая девица, угомонись! Не видишь, что ли, – сыск работает!

Алеся готова была высказать всё свое накипевшее мнение о сыске, но ее потрясенный взгляд метнулся к Рису в ожидании жуткого кровавого зрелища... и наткнулся на более мирную картину того, как ее товарищ лежит на земле, две собаки держат его руки вытянутыми, вцепившись зубами в растянутые рукава рубашки, а третья собака стоит на его спине, придавливая передними лапами голову к земле. Собаки не демонстрировали свирепости и злобы, как и намерения рвать клыками – они просто удерживали Риса в неподвижности в лежачем положении. Подошедшие ищейки оттащили собак в сторону, надели на Риса наручники и повели его в сторону улицы Роз – в свое городское управление.