Взаперти - Свечин Николай. Страница 13

– «Смерть наступила от внутреннего кровотечения вследствие разрыва селезенки, а также воспаления брюшины, вызванного разрывом тонкой кишки. Помимо застарелого перелома третьего ребра, полученного, видимо, несколько дней назад, имеется перелом четвертого ребра… Повреждения брюшной полости являются следствием сильных ударов в живот. Надломленный же конец четвертого ребра, загнувшись внутрь, ткнулся в сердечную мышцу и повредил ее. Все эти раны в совокупности и повлекли за собой смертельный исход». Однако… Лупили его бесчеловечно.

– Именно так. Эта поистине звериная жестокость заставляет прокурорский надзор непременно выявить и наказать злодея. Которым пока, по предварительным результатам следствия, является статский советник Лыков.

– Это не Лыков, а сокамерники. Теперь мне кое-что понятно. Ах, сволочь… Кайзеров с Дригой сводят со мной счеты. Вы допросили всех пятерых?

– Всех. Мы сейчас дойдем до этого, а пока скажите, лишь у двух упомянутых вами лиц есть на вас обида?

– Трех других я не знаю. А эти… Запишите в протокол, когда я с ними познакомился. Сведения легко проверить. Именно я засадил их обоих на каторгу, а там несладко. Вот вам самый настоящий мотив, повод для мести. Оговоры сыщиков – обычное дело в уголовной среде, не мне вам объяснять, Максим Васильевич.

Судебный следователь усердно заскрипел пером. Внеся слова допрашиваемого в протокол, он отодвинул его в сторону. Порылся в портфеле и извлек из него пять знакомых сыщику бланков.

– Вот их показания. Ни Кайзеров, ни Дрига не отрицают факта знакомства с вами. Но оба утверждают, что отнюдь не удивлены тем, что их сокамерник Мохов после разговора с Лыковым скончался. Ибо испытали в свое время на себе, какие у Лыкова тяжелые кулаки. По словам арестантов, вы бесчеловечно избивали их на допросах, что в тысяча девятисотом году в Киеве Луку Кайзерова, что в тысяча девятьсот восьмом году в Москве Степана Дригу. Что скажете на это?

– Максим Васильевич, давайте будем честны друг перед другом. Арестованных в полиции всегда бьют. Кроме как в Петербурге, конечно. Хотя и здесь бывает, но все же такие случаи пытаются скрыть… А в остальной России со сбродом разговор короткий. Чего их жалеть? Если особенно на руках у сброда – кровь невинных жертв.

– И что? – напрягся князь Чегодаев-Татарский. – Убивать их поэтому на допросах? Так, по-вашему?

– Бить, а не убивать, – поправил следователя сыщик. – И не всякого, а лишь виновного. И не всегда, а лишь когда это необходимо, чтобы пресечь дальнейшие преступления. Вот представьте: взяли мы члена банды, на которой девятнадцать убийств. Включая женщин и грудных детей! – последние слова сыщик выкрикнул. – А он молчит. Сообщников не выдает. На вежливые допросы судейских смеется им в лицо. Тем временем его подельники продолжают резать людей. Что, в вашей практике не было подобного? А в моей, представьте, десятки раз. Десятки! Что остается? Только одно: взять подлеца и начать спрашивать как следует. С кровью, с визгом. Сдирать с него три шкуры. Пока не заговорит. Вы думаете, мне это нравится? Доставляет удовольствие мучать беззащитного человека? Не доставляет, конечно. Самому тошно. Просто нет другого способа, понимаете вы это, законники-чистоплюи?!

Опять сорвался, запоздало понял Алексей Николаевич, и замолчал. Следователь сидел и снова что-то строчил в протокол. Ну, теперь пойдет свара… Черным по белому сыщик подтвердил, что часто использовал силовые приемы на допросах. Это же фактически признание своей вины. Ах он, дурак! Сорвался, как гимназист. Эмоции захлестнули немолодого уже полицейского чиновника, регулярно наблюдавшего дно жизни. Умнее ничего сказать не мог?

– Повторяю вопрос, господин Лыков, – поднял голову от бумаг следователь. – Били ли вы прежде свидетелей Кайзерова и Дригу?

– Нет, не бил ни того ни другого. Луку крепко трепали в киевской сыскной, но без моего участия. Там свои мастера развязывать языки, обошлись без меня.

– Но, может быть, заплечных дел мастера действовали по вашему приказанию? Тогда это то же самое, как если бы вы лично истязали. Даже хуже: вы остались чистеньким, а человеку сломали жизнь.

– Он сам себе ее сломал, когда пошел убивать людей, – ровным голосом возразил сыщик. – И вообще, между теми, кто ловит преступников, и теми, кто их потом оформляет в суд, спор тянется уже десятилетиями. Полицейский и судебный следователь всегда смотрят на права арестованных злодеев по-разному. Ничего нового, так ведь?

– Есть новое, господин Лыков. Сейчас спор между нами перешел из теоретической в практическую плоскость. И от того, как он разрешится, зависит ваша судьба.

В камере следователя повисла тягостная тишина. Первым ее нарушил Чегодаев-Татарский:

– Ну-с, а второго тоже не вы били?

– Дригу? Им занимались люди Кошко. Насколько я знаю, с приходом в МСП Аркадия Францевича лупить на допросах там перестали. Хотя в бытность его в Риге, вы помните, рижские застенки неоднократно склоняли в либеральной прессе.

Лыков напомнил князю о прошлых грехах нынешнего начальника МСП. Будучи шесть лет назад начальником сыскного отделения Рижской полиции, Кошко широко практиковал избиения арестованных.

– Кстати, о либеральной прессе. – Надворный советник опять полез в портфель и вытащил том очерков журналиста Дорошевича. – Читали у него известную статью «Пытки»? Здорово он в ней вас… и вам подобных пригвоздил к позорному столбу? Согласитесь, что здорово.

Алексей Николаевич скис. Очерк про пытки в полиции действительно наделал шуму в 1907 году. Дорошевич описал, как вышибали признания в Одессе, дознавая убийство банкира Лившица. Преступление совершила банда Томилина, но ответили за него неповинные люди. Истязаниями сыщики довели их до того, что они сознались в том, чего не совершали. И лишь на суде это вскрылось. «Убийцы» не смогли даже описать внешность якобы задушенного ими банкира. И хотя их уличили во лжи, в зале суда многие повторили ложное признание. Поскольку сыщики им заранее сказали: откажешься – опять к нам попадешь. И тогда то, что мы делали с тобой в первый раз, покажется мелочью по сравнению с новыми мучениями… Дорошевич напомнил о похожих случаях в Москве, когда сыском там командовал большой друг Лыкова Эфенбах. Да чего говорить? По всей России такое было в ходу. И часто доставалось не убийцам и разбойникам, а ни в чем не повинным людям, на которых по каким-либо причинам падало подозрение. Полицейские могли бегать, собирать улики, искать свидетелей – а это долго и муторно. Проще было взять подходящего субъекта, безответного, не имеющего покровителей, а еще лучше в прошлом судимого, и заставить его признаться.

– Максим Васильевич, вы же знаете, что я такими делами никогда не занимался, – с упреком сказал следователю статский советник. – Другие занимались, но не валите всех в одну кучу.

Чегодаев-Татарский слегка смутился, но быстро вывернулся:

– Книгу Дорошевича вам пересылает сам Щегловитов.

– С какой же целью?

– Его превосходительство велел передать, что так, как там, в вашем случае не будет.

– Что значит «как там»? – с раздражением поинтересовался Лыков. – Где это – там?

– А в очерке про пытки Дорошевич указывает, что факты избиений всплывали на суде постоянно, однако никаких прокурорских проверок по ним не назначалось. Так вот, теперь пойдет по-другому. И беззаконных действий полиции мы не допустим. Начали уже людей убивать! Про вас многое рассказывают, господин Лыков. Слишком часто ваши подозреваемые погибали при аресте. В Одессе последний раз – помните? Вы искали, причем долго искали, рецидивиста Балуцу. А потом его вдруг нашли исколотого ножом в парке. Кто убил, за что – местная полиция так и не выяснила. Но подозрение падало на вашего помощника Азвестопуло, у которого Балуца казнил родителей. И на вас как его сообщника. Продолжить? Вот, пожалуйста: Ростов-на Дону. Там погибли три брата Царевых. Младшего вы, не стесняясь, отдубасили до смерти…

– Он напал на нас с женой! – возмутился Алексей Николаевич. – Постыдитесь собирать сплетни! Запросите лучше ростовскую полицию, они вам расскажут, как было дело. Антип Царев и с ним еще трое пытались ограбить нас. С оружием, кстати [36]. Все это есть в документах, поднимите их, а потом только говорите такие резкости.