Дань смельчаку - Хиггинс Джек. Страница 25

Удовлетворенный проведенным осмотром, он снова уселся на край стола, вытащил сигарету и прикурил, оставив меня наедине с собственными мыслями. Довольно-таки мрачными, надо заметить. По правде сказать, с какой стороны ни глядеть на мое положение, оно представлялось совершенно безнадежным.

Через несколько минут появился полковник. Он быстро подошел к столу и тоже присел на край. Дружелюбно улыбнулся.

— Итак, Эллис, все открылось, как любят говорить персонажи мыльных опер.

— Что именно?

— Сейчас я совершенно точно представляю себе ситуацию. Она очень проста. Пришлось всего лишь переброситься парой слов с доктором Сен-Клер. Объяснил, каковы будут для тебя последствия, если она откажется говорить правду. — Он покачал головой. — Вы двое — единственные, кто знает о Пэндлбери и этом месте. А ты, Эллис, оказывается, скрытен.

Говорил он словно старый добрый учитель, выговаривающий расшалившемуся ученику. Сказал бы я ему пару ласковых, да проку от этого ждать не приходилось.

— И что дальше?

— Девушка отправится со мной. Преподнесу сюрприз ее братцу. Но с тобой, Эллис... — Он в очередной раз вздохнул. — С тобой на сей раз покончат. Завершат то, что когда-то не довели до конца.

— С самого начала идейка попахивала гнильцой, — сказал я. — Да и шансов было пятьдесят на пятьдесят.

— Зато сейчас они все на моей стороне, — усмехнулся Чен-Куен. — Пусть уж лучше Сен-Клер считается официально мертвым и лежит где-нибудь — тихо, мирно... Нас поторопили — и вот результат: неприятности. В нужных местах надавили, и пришлось действовать опрометчиво, но это, как говорится, совсем другая история, и тебе она неинтересна.

— Скажи только вот что: кого вы подкинули заместо Сен-Клера?

— Он служил боцманом на панамском пароходе. Сюда его привезли нелегально, из Антверпена. Никто не станет его искать, потому что он никогда здесь не был.

— А Шейла Уорд? — Спрашивать об этом было очень больно.

— Четыре года она работала на нас.

— И все-таки вы ее убили.

— Для нас она более полезна — не знаю, может быть, ты сможешь подобрать эпитет получше — в мертвом виде, чем в живом.

— Сволочь ты, — сказал я. — Ведь в конце концов твоя идея не сработала, а девушку убили...

— Но генерал все еще у меня, а больше ничего и не требовалось. На войне как на войне. Наши стороны вовлечены в нее, хотим мы этого или нет; на войне люди умирают, а как они это делают — не валено. Мы победим, вы проиграете. И все потому, что история на нашей стороне.

Как странно: эти слова я уже слышал однажды, но тогда их говорила Мадам Ню. Те же фразы, та же напыщенность, та же неколебимая уверенность в идее.

Полковник встал, затушил сигарету и официальным тоном произнес:

— Сейчас же, боюсь, должен буду вас покинуть.

В других обстоятельствах мы могли бы стать друзьями, но сейчас мы враги.

Он быстро вышел, а Пай-Чан следом. Я беспомощно сидел в кресле, безуспешно напрягая кисти рук и стараясь высвободиться. В комнату вошел Пэндлбери. На нем были брюки и свитер-поло. Когда он наклонился за сигаретой, я заметил трясущиеся руки.

— Не стоило вам сюда приезжать, — сказал он. — Очень глупо.

— Что они собираются со мной сделать?

С некоторым трудом ему удалось закурить, а потом, выпрямившись, он стал пялиться на меня с неподдельным ужасом.

— Слушай, ради Бога, скажи мне самое худшее. Только соберись с духом и не наложи полные штаны.

— Хорошо, — ответил он. — По ту сторону рощи, что за домом, есть озеро. Шестьдесят футов глубиной. На дальнем его конце — старая каменоломня.

— Все, можешь остановиться, — оборвал я. — Дай-ка самому догадаться. Вы с Пай-Чаном отвезете меня на лодке на середину, а затем перекинете через борт. С пятьюдесятьюфунтовой цепью, намотанной на лодыжки. — Я рассмеялся ему в лицо. — Дурень ты все-таки первостатейный. Знай, милок, что после меня порешат тебя. Сам слышал приказ Чен-Куена.

Лицо Пэндлбери побелело.

— Ложь.

— Можешь считать как заблагорассудится. — Я пожал плечами. — Я бы сказал, что это вполне логично. Ты слишком много знаешь.

Он медленно проговорил:

— Не могу поверить. Нет, неправда. — Затем в голову ему, видно, пришла какая-то мысль, потому что лицо его осветилось. — Ты действительно лжешь. Я знаю. Потому что если бы они переговаривались, то на китайском. Так всегда делают.

— Это очень полезное приобретение я подцепил в Северном Вьетнаме, — произнес я на кантонском наречии. — Как произношение?

В полном ужасе он уставился на меня: рот открылся, слова застряли в глотке. И в этот момент появился Пай-Чан. Подняв меня из кресла, он вытолкнул в коридор. По узкому проходу мы двинулись в глубь здания, а когда зашли достаточно далеко, китаец отворил одну из дверей и пихнул меня внутрь. Я успел увидеть крошечный чулан, но дверь моментально закрылась, оставив меня в полной темноте. Подождав несколько минут, пока привыкнут глаза, я принялся аккуратно обследовать помещение, делая зараз всего один шаг. Оказалось, что шкаф, стоящий в чулане, пуст, поэтому я присел, прислонившись к стене, и принялся напрягать кисти рук.

Примерно через час дверь в чулан снова распахнулась, и на пороге объявился Пай-Чан. На нем была голубая морская анарака, и выглядел он вполне компетентно, когда вышвырнул меня в коридор и принялся пихать в спину, гоня перед собой.

В холле нас поджидал Пэндлбери, выглядящий крайне нелепо в старой штормовке, которая была ему явно велика. Нелепо и напряженно.

Он нервно посмотрел на меня, затем опустил глаза, когда Пай-Чан выпихнул меня из дверей на дождь. Пэндлбери зашаркал позади, и китаец с непроницаемым лицом подождал его у подножия лестницы, прежде чем отправиться через лужайку перед домом.

Дождь лупил без перерыва: когда мы подошли к озеру, я учуял гнилостный запах разложения, а затем из тьмы выплыл неясный силуэт старого лодочного сарая. Отодвинув засов, Пай-Чан открыл одну створку массивных деревянных ворот. Он прошел вперед, раздался щелчок, и из проема выскользнул луч света.

Сарай нависал над водой, а узкий пирс выдавался еще дальше. На самом его конце горела единственная лампочка, зажженная, видимо, тем же самым выключателем, одновременно с лампой в сарае.

В поле зрения оказалось несколько весельных яликов плюс накопившаяся за годы рухлядь. Но Пай-Чан схватил меня за руку и отправил дальше, к самому концу пирса.

Там была принайтована старая лодка с веслами, положенными внутрь, наполовину наполненная водой, насколько я мог судить. Дождь хлестал по мокрым доскам, и наши шаги звучали гулко и протяжно.

Пай-Чан швырнул меня на кучу старого гниющего тряпья и приказал Пэндлбери:

— Смотри за ним. Я за лодкой.

Когда он отошел, я едва слышно обратился к Пэндлбери:

— Неужели не понимаешь, что никогда больше не увидишь своего дома? Я единственный человек, который может тебе помочь.

В болезненном желтом свете лампы он выглядел просто ужасно. Так, будто мог в любую секунду умереть от страха. И снова его руки тряслись.

— Что же мне делать? — спросил он хрипло.

— Осталось примерно полминуты, чтобы решиться, — бросил я с отвращением. — Советую их не терять.

Пай-Чан спустился по шестифутовой лестнице в лодку и снова стал подниматься, гремя подошвами по ступеням. Пэндлбери припал на колено за моей спиной. Послышался щелчок открывающегося выкидного ножа, я заметил, как его рука пошла вверх-вниз, и мои путы спали.

Пай-Чан быстро кинулся вперед:

— Что тут происходит?

В полутьме он наклонился, чтобы проверить, и я взвился вверх, схватив его за глотку. Это было страшной ошибкой, ибо кровь в онемевших руках практически перестала циркулировать и настоящей силы в них не было. Хватать за горло вообще занятие неблагодарное, и делать это нужно тогда, когда ничего другого не остается, поэтому Пай-Чан совершенно не растерялся, что и продемонстрировал, сграбастав меня за отвороты полупальто, и, упершись ногой в живот, швырнул через себя.