Я помню...(Автобиографические записки и воспоминания) - Фигуровский Николай Александрович. Страница 22

Другим источником мизерных заработков во время каникул был для меня любительский (как теперь говорят, «самодеятельный») хор. Учитель пения в духовном училище А.М.Красовский организовал такой хор из нескольких голосистых любителей. Весь хор состоял, вероятно, человек из 12, большею частию взрослых мужчин. Нас было человек 5 альтов и дискантов. Пели мы в праздники в соборе, иногда выступали «на курорте» (теперь — санаторий) с небольшими концертами для развлечения больных. Но за все это мы получали (мальчишки) мало — копеек по 15–20. Несколько больший заработок — 50 коп. или даже рубль удавалось добыть в случаях, например, богатых свадеб.

Бегаешь, бывало, босиком где-нибудь в районе мельницы и вдруг за тобой прибежит сестра Татьяна с известием, что надо бежать домой, одеваться, так как в соборе будет свадьба, и регент прислал за мной. Конечно, бежишь домой, моешь ноги, одеваешься и в собор. До свадьбы еще часа два. За это время мы наскоро «спеваемся», если свадьба купеческая, надо «трахнуть» что-либо особенное. А.М.Красовский любил для таких целей концерты Бортнянского¹⁹. Вот, наконец, являются попы, приезжают жених с невестой и массой родственников и любопытных, и свадьба начинается. Обычно все сходило благополучно, и мы, получив мзду, отправлялись по домам. Но однажды произошел скандал, кончившийся, однако, вполне благополучно. Свадьба подходила к концу, и мы запели концерт: «Сей день, его же сотвори Господь». На таких свадьбах главное — надо было петь громче, во весь голос. Все шло прекрасно, и регент, предвидя быстрый конец, весело махал камертоном, пританцовывая, чем обращал на себя всеобщее внимание. И вдруг на одном «фортиссимо» кто-то из певчих «соврал» и все дело сразу пошло вразброд. Спеться мы не успели и пошли, что называется, «кто в лес, а кто по дрова». В наступившей мертвой тишине регент с отчаянием бросил камертон на пол и громко выругался. Казалось, все пропало. И внезапно бас Изюмов начал с «новой строки». За ним потянулись тенора и мы. Громкая красивая мелодия вновь полилась, и концерт закончился с должным эффектом.

Помню, как старый «заказчик» с какими-то женщинами подошли к регенту и благодарили его, особенно за концерт. Перерыв в пении они поняли по-своему, думали, очевидно, что так и быть должно.

В летнее время в Солигалич съезжались в отпуск из Костромы, Галича и даже из Петербурга студенты, семинаристы, гимназисты и гимназистки, епархиалки и пр. Жизнь в городе оживлялась, устраивались гулянья на курорте и даже у нашего дома. В соборе сам собою возникал молодежный хор, в своем роде замечательный по слаженности. В нем участвовали, естественно, и молодые люди, постоянно живущие в городе. Этот хор окончательно распадался после Воздвиженья (14 сентября). Службы с участием этого хора отличались особой торжественностью. На всенощную под Воздвиженье в собор собиралось много народа. Хор пел на высоких «хорах» под потолком в задней части церкви. Особенно величественно пелся канон «Крест начертав Моисей…» Ученики духовного училища в этот день должны были петь у себя у «Воскресенья», но, помню, не раз отпрашивался я только для того, чтобы послушать этот хор.

Впрочем, неплохо пели и мы в своем храме у Воскресенья. Помню, как торжественно пелся канон «Христос рождается, славите…», который впервые звучал уже за всенощной на Введенье (21 ноября).

На рождественской и пасхальной службах, когда у нас был «роспуск», хора в соборе не было. Пели дьячки с помощью нескольких любителей. Надо сказать, что и такой «дьячковский» хор производил сильное впечатление своего рода пением «с шиком».

В большие праздники и по другим случаям в собор после обедни собирались все попы, дьяконы и дьячки города и пели иногда удивительно хорошо. Вспоминается «Тебе Бога хвалим…».

Музыкальной была служба в страстную неделю, особенно в четверг (12 евангелий). У нас в это время были также каникулы. В этот вечер всенощная длилась долго, но музыка песнопений была замечательной. То же самое было, конечно, и на пасхальной неделе.

Я описываю все это с некоторыми подробностями потому, что многое из этого прошлого безвозвратно исчезло и неповторимо… Недавно я прослушал пение у Троицы-Сергия. Я полагал, что услышу что-либо особенное. Но я ошибся. В наши дни исполнение песнопений даже в таком месте, как Троице-Сергиева лавра, опростилось, стало куда беднее по сравнению со старым Солигаличем, где сохранялась старина в ее неприкосновенности.

Вспоминаются мне в годы ученья в духовном училище и крестные ходы в Солигаличе. Один из них проходил в Духов день кругом города, вероятно, учрежденный после какого-либо сильного пожара. После обедни все попы города, шедшие между рядами хоругвей и икон, выходили из собора в сопровождении большой толпы, выходили за пределы города и обходили его «посолонь». При этом пелись тропари и разные песнопенья, связанные с памятными историческими событиями в том или ином районе. На дороге в Макарьев пели тропарь Макарию, на Чухломском тракте — Авраамию, на других дорогах — Феодосию Тотемскому и пр. Ход продолжался часа 3, приходилось идти километров с 10.

Второй крестный ход был более живописен и интересен. Он проходил, кажется, в первую неделю Петрова поста. Его целью было село Одноушево, или, как обычно говорили — Вершки. Так называлась большая деревня по соседству с Одноушевым. Дело в том, что из Одноушева происходил знаменитый Московский митрополит Иона²⁰, канонизированный при Иване Грозном. Иона был первым митрополитом, возглавившим независимую от Константинополя русскую митрополию.

Обычно в хорошее весеннее воскресенье в 5 часов утра раздавался торопливый трезвон колоколов во всем городе. Из собора, где собирались все попы города, выносили хоругви и иконы, и в сопровождении большой толпы ход направлялся быстрым шагом в Вершки за 12 верст от города. Вслед за крестным ходом шла на протяжении двух верст редкая толпа народа. Часов в 8 утра в Вершках начиналась обедня, которую служили все попы «соборне». После обедни — торжественный молебен. Ход этот, вероятно, был учрежден со времени канонизации митрополита Ионы²¹.

Существовал обычай: в этот день после обедни и молебна все попы города шли в гости к одноушевскому попу, дьяконы — к дьякону, «миряне» же шли к своим знакомым. Те же из многочисленных участников похода, которым идти было не к кому, направлялись к казенке, а у кого не было денег, шли к навесу в некотором отдалении от церкви. Здесь под навесом стоял огромный круглый бак, наполненный брагой, которая варилась для праздника на средства церкви. К стенкам бака были приколочены цепи, на которых держались жестяные кружки. Каждый мог подходить к баку и пить сколько ему заблагорассудится. Таким образом, разными путями все желающие напивались «досыта».

Часа в 4 дня крестный ход отправлялся в обратный путь в город. Это было, естественно, зрелище, которое в первый раз меня поразило. Пьяные мужики несли хоругви «на плечо» наподобие ружей. Носителей икон недоставало. Лишь благочестивые старухи, выпившие «чуть-чуть», старательно несли несколько икон. В начале обратного пути все попы шли с ходом, но они были явно утомлены. Вскоре они оставляли дежурного попа и несколько дьячков, сами же садились на тройки, видимо заблаговременно заказанные, и ехали домой. Большая часть солигаличан также вначале шла «веселыми ногами», но быстро сказывалась усталость. Многие приседали отдохнуть и сразу же засыпали. По обочинам дороги лежало множество уставших. Даже велосипедисты, которые в те времена были довольно редки, лежали и спали по обочинам дороги, причем некоторые велосипеды были поломаны. «Восьмерки» на колесах явно показывали, что ездокам на велосипедах «море было по колено».

В городе прибытие крестного хода хотя и встречалось трезвоном, но хоругви и иконы вносились в церкви весьма торопливо.

Удивительно, что почти ежегодно в Одноушеве в церкви возникал пожар. То забывали потушить свечу, то церковь загоралась от неизвестной причины. Иногда пожар удавалось ликвидировать в самом начале, но иногда после него требовался капитальный ремонт только для того, чтобы в следующем году снова возникал пожар.