Я помню...(Автобиографические записки и воспоминания) - Фигуровский Николай Александрович. Страница 29

Не всегда, однако, дело ограничивалось лишь мелким беспокойством. Когда игра была «маленькой», нанимался всего один сторож, который стоял лишь у одних дверей. Инспектор же мог войти и через другую дверь. В этом случае иногда действовало «товарищество». Кто-либо за спиной вошедшего инспектора шикал, и дело кончалось как обычно. Инспектор, почти накрывший игроков, делал вид, что ничего не заметил. Зря шикать не полагалось, виновных просто избивали.

Бывали, однако, исключительные случаи. Как говорилось, помимо двух дверей в спальню имелась еще и третья дверь, крепко запертая. Она находилась почти напротив моей койки. Помощник инспектора, живший за этой дверью (фамилию его забыл, он вскоре должен был уйти из семинарии «от греха»), был ярым сыщиком-службистом. Он «из кожи лез», чтобы продемонстрировать перед начальством свое рвение. Семинаристы его дружно не любили, особенно его перестали терпеть после одного случая.

Однажды, около часу ночи, когда большинство ребят уже спало, а картежники большой партией расположились в середине спальни, вдруг неожиданно открылась боковая дверь из квартиры помощника инспектора. Он вошел в спальню с торжествующей физиономией и стремительно направился к игрокам. В это самое время они о чем-то спорили и громко ругались. Казалось, все пропало. Сторожа стояли далеко у дверей и не могли подать сигнала. Но зато неожиданно во всех концах спальни раздалось тревожное: «Ш-ш-ш». Немедленно потухла лампа. И тут же со всех концов спальной послышались голоса с угрозами по адресу ретивого сыщика. Очевидно, это вывело его из себя, он вернулся в свою квартиру и через минуту вновь вышел, неся перед собою большую лампу с абажуром из матового стекла. Мы вновь увидели его торжествующую физиономию. И хотя бояться нам было особенно нечего (он мог заметить лишь кровати, на которых велась игра), проявление товарищества и ненависть были настолько велики, что как только помощник инспектора вытянул вперед руку с лампой, чтобы рассмотреть место, где происходила игра, в лампу полетели из разных концов спальни волосяные жесткие подушки. Как будто ребята заранее сговорились. Раздался звон разбитого стекла, лампа потухла и наступила полная темнота. С разных сторон, не поймешь, откуда, снова раздались угрозы в адрес ретивого инспектора, но уже в более резких тонах. Семинаристы остры на язык, особенно на «русский» — ругательный.

Помощнику инспектора пришлось снова вернуться в свою квартиру. Но он был настолько глуп, что через некоторое время вновь появился в спальне с другой небольшой лампой, явно защищая ее от возможных ударов подушками. Он быстро подошел, почти подбежал к месту, где велась игра. Но на этот раз в лампу полетели уже десяток подушек, и она была потушена. Чудак, вздумавший совладать с оравой молодых ребят, свято соблюдавших «товарищество», принужден был, наконец, ретироваться окончательно, о чем мы узнали по звуку поворачиваемого в замке двери ключа. Тогда я понял, почему было организовано такое соседство квартиры помощника инспектора с нами. За нами велась тайная слежка. Все наши разговоры, иногда небезынтересные для семинарского начальства, помощник инспектора постоянно подслушивал через дверь. Случай этот закончился без последствий. Помощник инспектора, вероятно, рассудил, что докладывать обо всем этом ректору для него небезопасно. Репрессии привели бы к избиению помощника инспектора «в темную». Вскоре он исчез из семинарии, видимо, догадавшись о таком варианте разрешения конфликта.

Однако не всегда дело обходилось так благополучно. Однажды произошел такой случай. Игра в карты шла на койках на проходе. Мимо играющих то и дело проходили в уборную семинаристы. Это было обычно. Я уже спал и проснулся от громкой ругани между играющими. Оказалось, что должна была играться варка, но кто-то из играющих не поставил на кон своей ставки. Спорили отчаянно, ничего не замечая вокруг. Сторожей не было. Старшеклассники, проходя мимо играющих в накинутых на плечи шинелях, останавливались и некоторое время наблюдали за игрой.

Инспектор П.Д.Иустинов, которому, конечно, хорошо были известны и по собственному опыту, и по доносам тайных фискалов все тонкости нашей жизни, решил накрыть играющих, применив хитрость. Накинув шинель на плечи, как семинарист-старшеклассник, он вошел через дверь, которая вела в уборную, и тихими шагами подошел к спорившим игрокам, остановился и стал смотреть на игру. Никто не обратил на него внимания. Была уже поздняя ночь. Вдруг раздался его голос: «Так, это что такое?» Все обернулись на голос и замерли, увидев инспектора, от которого нечего было ждать пощады. Началась паника. Один из игроков, вскочив на кровать, бросился бежать прямо по кроватям, задевая спящих, которые от внезапных толчков вскакивали в недоумении. Один из играющих почему-то полез под кровать. Остальные разбежались. Потушить лампу не успели. Впрочем, это было бесполезно, так как инспектор по крайней мере одного-двоих заметил. И только один из игравших, кажется, Миша Добров (не солигаличский) — чудаковатый, но добродушный парень, настолько «опупел» (семинаристы для описания подобного состояния употребляли более выразительное, но совершенно неприличное слово), что остался сидеть на месте совершенно недвижимый, будто пораженный громом, вперив свой тоскливый взгляд на начальство, как заяц на удава, собирающегося его съесть. Инспектор возгласил далее, обращаясь к Доброву: «Карты!..Деньги!» И, забрав неполную колоду карт, частично оставшихся у убежавших игроков, сказал в заключение: «Завтра, в 11 часов все явитесь ко мне!» Положив затем конфискованные 27 копеек, стоявшие на кону, и карты в карман, он удалился.

На пару минут наступила тишина, но из-за учиненного разбегающимися игроками беспокойства все проснулись, и в спальне раздался гвалт. Семинаристам неписаные законы семинарской жизни были хорошо известны, и даже мы, первоклассники, знали, что всем «пойманным» игрокам грозит страшное наказание.

Вскоре после ухода инспектора все поднялись не только в нашей спальне, но и в соседних спальнях старшеклассников. Все они пришли к нам в одном белье. Началось импровизированное собрание, вначале совершенно беспорядочное. Но вскоре порядок наладился, и вместо неразберихи и гвалта стали выступать ораторы без помех, друг за другом. Обсуждался вопрос: идти или не идти к инспектору всем девяти игрокам, или же идти только одному М.Доброву. Вначале ораторы предлагали в интересах «товарищества», чтобы шел один Добров, взяв всю вину на себя и не выдав товарищей. Ему, конечно, грозило исключение из семинарии, может быть, даже с «волчьим билетом». Он был сиротой и совершенно не имел средств к жизни, так что поступить в другую семинарию или гимназию не мог. Стали предлагать складчину со всей семинарии, чтобы обеспечить ему поступление в другую семинарию. Только под утро старшеклассники, блюдя интересы товарищества, стали высказываться за то, чтобы к инспектору явились все игравшие и отвечали одинаково, не ставя под угрозу интересы кого-либо из товарищей. Кроме того, было принято во внимание и то обстоятельство, что инспектор обладал удивительной памятью на лица, что он сосчитал играющих, и в таких условиях запираться было бы бесполезно. Наконец, все согласились на том, что к инспектору должны явиться все 9 игроков и попытаться оправдаться неопытностью, что сели играть в первый раз в жизни и т. д. До подъема уже никто не ложился спать.

После уроков на другой день мы узнали о решении начальства. Трое были исключены из семинарии, остальные лишены казенного и полуказенного содержания и права жить в общежитии. Для них это было равносильно исключению, никто из них, ни их родители не были в состоянии оплачивать квартиру и питание в Костроме. Так печально закончилась эта история. Я сейчас уже не помню, куда девались все эти несчастные ребята, так жестоко наказанные.

Но такая расправа не прошла даром инспектору. Конечно, она не могла искоренить картежной игры. Просто стали осторожнее, и даже я, грешный, боявшийся в первом классе всего на свете, после описанного случая участвовал в игре по копейке, предварительно заработав гривенник в качестве сторожа у дверей. Для инспектора, который несомненно гордился тем, что хитростью «накрыл» игроков, дело кончилось весьма печально, и его «победа» оказалась Пирровой победой. «Товарищество» проявило к нему ту же жестокость, которую он проявил к несчастным ребятам.