Калейдоскоп моего сердца (ЛП) - Контрерас Клэр. Страница 11

— Это мы называем 3D сердцем, так как оно не плоское, а имеет множество граней.

— Круто, — сказал Майк.

— Это действительно красиво, — соглашается Дэнни.

— Спасибо. Это моя фишка. У большинства художников есть своя особенность, которой они известны. Уорхол использовал промокшие чернила, чтобы подписывать свои работы. Ромеро Бритто использует эксцентрические цвета, и когда вы смотрите на одну из его скульптур или картин, не возникнет сомнений, чья это работа. Даже если они создают что-то другое, благодаря намеку, вы узнаете автора. Моя особенность — сердца. Я рисую их... создаю скульптуры ... Это мой «Калейдоскоп сердец». Это моя отличительная черта.

— Ооо, — восклицает Мэй. Она тянет руку, чтобы прикоснуться к сердцу, но передумывает и опускает ее.

— Возьми его, — говорю я.

— Нет, я не хочу его разбить. Оно такое красивое.

— Возьми. Ты можешь оставить его себе.

Глаза Мэй расширились.

— Ты мне его даришь?

— Да.

— Но, что, если я разобью его? — спрашивает она, нерешительно поднимая сердце, поворачивая его много раз, при этом создавая небольшие радуги по всей комнате.

— Ну, — говорю я, поднимая свой взгляд на Оливера, пристально наблюдающего за мной. — Это сердце. В какой-то момент оно обязательно разобьется. Рано или поздно кто-нибудь придет и разобьет его, это можешь сделать и ты. — Я замолкаю, мое сердце бешено бьется в груди, поскольку пристальный взгляд Оливера становится серьезным, а я стою загипнотизированная им, пытаясь освободиться от его чар. — Кроме того, я знаю девушку, которая сделала это сердце, и, если оно разобьется, она сделает новое. — Подмигивая ей, обращаюсь ко всему классу. — А теперь поговорим о картинах.

Взгляд Оливера прожигает во мне дырки в течении следующего часа, но я отказываюсь смотреть на него. Дети рисуют разные вещи: Мэй рисует сердце, Майк — эмблемы Лос-Анжелес Лейкерс, Дэнни — рыб. Все они освоились с кистью и холстом перед ними. Подхожу к каждому, помогая им усовершенствовать их движения, изучить и управлять весом своих рук. Когда заканчивается урок и наступает время вернуться каждому в свою палату, они благодарят меня, говоря уже о следующем уроке. Чувствую облегчение и тепло, которое длится всего лишь три минуты, прежде чем Оливер подходит ко мне, пока я убираю класс.

— Разбитые сердца, — говорит он, скрипя зубами. — Это логично.

— Это не разбитые сердца, это «Калейдоскоп сердец», — поправила его я.

— Какая разница, ты делаешь их из осколков.

Я медленно подхожу к нему, достаточно близко, чтобы почувствовать его теплое дыхание на своем лице, наклоняя голову, впиваюсь в него ожесточенным взглядом.

— Разница в том, что они уже сломаны, и я использую осколки, чтобы восстановить сердца. Каждое сердце должно иметь второй шанс, возможно, оно опять будет разбито. Но поскольку оно уже разрушено, большая вероятность, что будет не так больно, когда оно разобьется во второй раз.

Его глаза всматриваются в мое лицо, как будто в поисках другого ответа. Мы смотрим друг на друга долгое время, достаточно долго, чтобы мое сердцебиение ускорилось. Достаточно долго для того, чтобы он обхватил меня руками за шею и притянул к себе, обрушая свои губы на мои. Моя решимость покидает меня, когда мои руки погружаются в его волосы. Я тяну его ближе к себе, наши языки сплетаются в страстном танце. Он глубоко стонет мне в рот, и горячая волна проносится по всему моему телу, стремясь в сторону бедер. Не могу вспомнить, когда у меня был такой поцелуй. Я чувствую, что плыву и тону одновременно.

Когда мы отстраняемся друг от друга, оба тяжело дышим, и я чувствую, что все мое лицо пылает. Еще мгновение я смотрю на него — на его взъерошенные волосы, мой взгляд скользит по его губам и слегка кривоватому носу, на ямочку на подбородке. Смотрю в его ярко–зеленые глаза, которые меня уже давно очаровали. И тогда реальность обрушивается на меня, словно мяч брошенный из ниоткуда, и я отступаю от него.

— Этого не должно было случиться, — говорю я, бросаясь мимо него, прежде чем он сможет среагировать. Он не последовал за мной, и это хорошо. И даже если часть меня хотела, чтобы он побежал за мной, я не ждала, что так будет. Он никогда так не делал.

Глава 10

Оливер

Прошлое…

Теперь я могу многое рассказать об эволюции и о том, какими прекрасными могут вырасти гадкие утята. Вот, что я чувствовал по отношению к Эстель, когда приехал домой на летние каникулы. Я только развез пьяные задницы Дженсена и Джуниора по домам, паркуясь у дома Вика. Он был не в лучшей форме, чем они. Я же бросил пить, когда узнал, что может сделать алкоголь с печенью. Парни напоминали мне об этом дерьме всю ночь, делая ставки, сколько ещё я продержусь, пока я попивал пиво, которое мне дали несколько часов назад. В то время, как они были заняты, напиваясь и подкатывая к сомнительным девушкам, я строил планы, которые касались Триш и её головы между моих ног. Она была моделью и практически мечтой любого мужчины.

Вздохнув, я поднял Вика, зная, что он не доберётся до своей комнаты без моей помощи. Раздражало, что я должен нянчить трёх парней, которые знают, как обращаться с выпивкой, но этой ночью, они действовали как неопытные девчонки, которых мы раньше высмеивали на вечеринках. Я открыл дверь, и Вик, невнятно пробормотав благодарности, направился к своей комнате.

Покачав головой, я повернулся и запер за собой дверь, убирая ключ в один из цветочных горшков, которые его мама держала снаружи. Спускаясь по ступенькам, улыбнулся мысли о Триш, о её больших сиськах, упругой заднице, о том, как она сосала мой член. Когда я дошёл до конца дома, остановился и понял, что идти домой мне придётся пешком. Дом моей матери был всего в нескольких кварталах отсюда, но я все ещё думал вернуться в дом и остаться на ночь. Мое внимание привлекли звуки тихого плача. На мгновение я подумал, что мне показалось. Было темно и поздно, время, когда нормальный человек уже спит. Но потом, откинув свои длинные волосы назад, которые порыв ветра бросил мне в лицо, я услышал плач снова и остановился.

Осмотревшись, понял, что звуки доносились со стороны дома Вика. Я замер на мгновение, надеясь, что это была не миссис Рубен. Прошлый раз, когда мне пришлось успокаивать плачущую мать лучшего друга, мне пришлось удирать из Доджа. Неохотно, я поднял глаза и увидел маленькую фигурку, сидящую на крыше дома. Открывшийся мне вид, почти сбил меня с ног, отчасти это из–за того, что мне пришлось задирать голову, чтобы рассмотреть получше, но в основном, потому, что я мог поклясться, что это Эстель, только этого не могло быть. Девушка, сидящая там, была не ребёнком. Но потом меня осенило, когда я в последний раз видел Эстель? Я прищурился, пытаясь рассмотреть получше, но не смог. Подойдя к задней части дома, я залез на дуб, по которому поднимался миллион раз, и шагнул на крышу. Она сидела с поникшей головой, её длинные волнистые волосы, падали ей на плечи, закрывая лицо.

Когда я сел рядом с ней, она подпрыгнула с визгом. Удивление и страх отобразились на ее печальном лице. Я знал Эстель с тех пор, как мне исполнилось тринадцать, я никогда не видел её такой. Даже когда она не получила главную роль в "Щелкунчике", репетируя несколько месяцев. И сразу предположил, что причиной её слез был разрыв с парнем. Моя кровь вскипела при мысли о том, что какой–то неудачник делал это с ней.

— Что случилось? — спросил я, она вытерла слезы и покачала головой. Её лицо больше не было мокрым, за исключением слез, собравшихся у ее губ. Я никогда не замечал, насколько они были пухлыми. Я никогда не замечал, как порозовели её скулы или как она хмурит брови, когда смотрит на меня. Я бы никогда не заметил, как очаровательны её глаза. Множество оттенков делали их похожими на кусочки мрамора, которые я собирал, будучи ребёнком. Мой взгляд медленно опустился к её шее, я заметил, как она сглотнула, затем к груди, которая теперь была полной, не такой, как в прошлый раз, когда я видел её в купальнике, тогда она была плоскогрудой. Иисус Христос, эта девушка горяча.