Гнев Божий - Хиггинс Джек. Страница 9

Наши беды начались с того места, где нам предстояло свернуть с основной дороги. Сначала пришлось потратить полчаса на то, чтобы отыскать поворот на ту самую дорогу, о которой говорил Тачо. Как только мы на нее съехали, я понял, что основные трудности ждут нас впереди.

Даже при свете автомобильных фар видимость здесь была практически нулевой. С большой осторожностью мы медленно, со скоростью не более десяти миль в час, продвигались вперед, продираясь сквозь густые заросли колючих кустарников и кактусов. Если бы не быстрая реакция Ван Хорна, мы дважды могли бы оказаться на дне высохшей речушки.

В конце концов священник затормозил, отключил двигатель и погасил фары.

— Да, ты был прав. Я даже не уверен, не заблудились ли мы. Продолжим путь, как только рассветет.

Я взглянул на девушку, сидевшую сзади.

— Как ты? Все нормально?

В ответ она слегка коснулась моей руки.

— Могу ли я теперь спросить, что тебя заставило взять ее с собой? Неужели без этого нельзя было обойтись? — недовольно произнес Ван Хорн.

— Федералы по очереди надругались бы над ней.

— Если не в Гуэрте, так где-нибудь еще с ней все равно это произойдет, — заметил он. — Какой же смысл брать ее с собой?

— По ту сторону гор живут родственники ее матери. Они примут ее и позаботятся о ее судьбе. У племени яаки сильно развиты родственные чувства. Они ее не отвергнут.

С зажженной спичкой в руке Ван Хорн повернулся и с удивлением посмотрел на меня.

— Так ты говоришь, что она яаки?

— Нет, ее мать. А отец принадлежал к очень знатному роду и был одним из крупнейших землевладельцев.

— Сын мой, в этом что-то есть. В ней течет кровь индейцев. Яаки ничем не хуже апачей, поверь мне. В первую же ночь, если ты не угодишь ей в постели, для нее не составит труда взять нож и оскопить тебя.

— Это мои проблемы, не ваши, святой отец.

— Раз уж мы вместе, это касается нас обоих. Как только переедем горы, мы сразу же ее высадим. Понял?

— Там посмотрим.

— Нет. Поступим именно так, — твердо сказал он, а затем, желая прекратить эту тему, произнес: — На рассвете похолодает еще сильнее. Там сзади, у нее под сиденьем, лежат пледы.

Он повернулся к девушке и раздраженно повторил ей то же самое, но уже по-испански. Виктория приподнялась и принялась шарить руками в темноте. Вскоре она протянула мне толстый шерстяной плед.

— Нет, это для тебя, — запротестовал я.

В смехе Ван Хорна я уловил иронию.

— Теперь она присосется к тебе, как пиявка, Киф. Помяни мое слово, — сказал он и, потянув за конец пледа, расправил его, укрыв наши колени. — Там осталось еще два, и она может прекрасно устроиться. Однако я не буду возражать, если тебе захочется погреться под ее пледом.

Думаю, ему очень хотелось задеть мое самолюбие. Но я не стал поддаваться на провокацию и, повернувшись к Виктории, сказал ей:

— Укройся хорошенько и усни. На рассвете тронемся в путь.

Ван Хорн включил освещение приборной доски, отыскал бутылку текилы, которую прихватил с собой из бара, и откупорил ее. Сделав большой глоток, он вздохнул:

— Одному Богу известно, как эта дрянь действует на печень, но только она поможет мне пережить эту ночь. Тебе бы тоже стоило хлебнуть.

Я набрал полный рот текилы и, задержав дыхание, сделал глоток. Алкоголь обжег мне внутренности, и я поспешно вернул бутылку священнику.

— Думаю, старый Тачо сам изготовил ее где-нибудь в задней комнате.

— Охотно верю. В этой проклятой стране готов поверить во что угодно, — сказал Ван Хорн и поежился. — Боже, если можно было бы повернуть время вспять.

— Что-нибудь изменилось бы?

Я услышал, как горлышко бутылки звякнуло о его зубы. Затем раздалось продолжительное бульканье. Наконец, вздохнув, он произнес:

— Да нет. Но эта долгая зловещая ночь у порога в неизвестность, Киф. А мы оба так далеко от дома. Такова наша реальность.

— А какая она?

— Это очень старый вопрос, — смеясь, произнес он. — Поверишь ли, Киф, если скажу, что я четыре года провел в духовной семинарии? И что меня действительно учили богословию?

— Сегодня утром в Бонито вы уже достаточно убедительно это доказали, проводив обреченных в последний путь.

Похоже, этой фразой я разбередил ему старые раны.

Он резко повернулся ко мне:

— Им предстояло умереть, Киф. У них оставались считанные минуты. Они легче приняли смерть, зная, что рядом священник. И не важно, где они теперь.

— Так вы полагаете, что они сейчас в более счастливом месте?

Это был глупый и неуместный для данной ситуации вопрос, на который я получил от священника заслуженный ответ:

— Не умничай, мальчишка.

— Хорошо, не буду. Прошу прощения.

Он сделал еще один глоток из бутылки и протянул ее мне.

— Что вы делаете, когда на вас нет сутаны? — спросил я.

— Скажем, занимаюсь банковскими делами, — ответил он и громко рассмеялся.

Несмотря на большое количество выпитой текилы, его голос звучал удивительно трезво.

— Да, мне нравится этим заниматься. Ты знаешь, когда-то я жил в маленьком городке штата Арканзас. Так вот, там для ношения огнестрельного оружия местной полиции требовалось представить веские доводы, зачем оно вдруг вам потребовалось.

— И что вы им сказали?

— Я сказал, что мне часто приходится перевозить большие суммы денег. Правда, я не уточнил чьих.

— Понятно. Вы — грабитель.

— Да, граблю банки, если угодно. Но поверь, тебе с этим лучше смириться.

— Вот почему вы колесите по всей Мексике, изображая из себя благочестивого священнослужителя?

— Совершенно верно. Пару дней назад в маленьком техасском городке под названием Браунсвилл я в одиночку взял «Нэшнл бэнк». Удивительно, но все почему-то слепо верят священникам и монахиням. За полчаса до закрытия я постучал в дверь, и охранники банка не колеблясь открыли мне.

— Сколько же трупов вы там после себя оставили?

— Трупов? — удивленно переспросил он. — Скажу тебе, я проделал все чисто и гладко. После себя я оставил четверых, лежащих на полу со связанными за спиной руками, и пустой сейф. Только и всего. — Он подался ко мне, словно желая разглядеть мое лицо. — Между прочим, а скольких ты, Киф, отправил на тот свет? Вот вопрос.

Священник был вправе задать мне этот вопрос. Я был уверен, что мой ответ его шокирует.

— Более одного, — сказал я.

— Ты и твои политики всегда так отвечают, даже если у вас есть чем оправдаться. Мы во многом схожи, Киф: ты и я, хотя и отличаемся друг от друга. И я скажу, в чем наша схожесть. Все очень просто — наши души закостенели.

Вероятно, это были самые суровые слова, которые мне пришлось услышать в свой адрес, и скорее всего, потому, что они обнажали истину, которую каждый из нас хотел скрыть.

— Как ты тогда назвал это место? — спросил Ван Хорн. — Последнее, что сотворил Господь на этой земле? Это многое объясняет. Моя старая бабушка всегда говорила, что я кончу так, как этого заслуживаю. Она и мой отец были голландцами. Бабушка приехала в штат Вермонт, когда отец открыл в Алтуне типографию. Для нее религия была всем. Поверь мне, юноша, никто так серьезно не относится к религии, как голландские католики. В духовную семинарию меня отдали по настоянию этой глупой старушенции, которая скончалась через полгода после того, как я закончил обучение. Следом за ней умерла и мать. Для меня Гнев Божий и день Страшного Суда слились воедино. С тех пор я с этим и живу.

Священник некоторое время еще что-то бессвязно бормотал себе под нос, а потом затих. Он не был сильно пьян, но винные пары все же действовали. Начал накрапывать дождь, который становился сильнее и сильнее. Тяжелые капли холодной воды забарабанили по открытой машине. Мы с Ван Хорном, поспешно выскочив из «мерседеса», подняли брезентовый верх. И надо сказать, вовремя, так как буквально через секунду на автомобиль обрушились сплошные потоки воды.

— Боже мой, — промолвил с досадой Ван Хорн, — только этого нам не хватало.