Игра для героев - Хиггинс Джек. Страница 35

Он был прав. Настроение толпы изменилось, появилось больше улыбок, чем я замечал прежде, всех охватило приятное возбуждение.

Салазки обвязали канатами, руки добровольцев ухватились за них. Фитцджеральд, держась за канат, обернулся ко мне с сияющим лицом и крикнул:

– Тянем все, Морган, каково? Ей-богу, самое лучшее дело из всех, что мне довелось делать.

Именно этого ему не хватало, этого жаждала его душа – единения человеческих существ, величественного самопожертвования, совместной работы во имя достойной цели. Совсем не похоже на войну, где с виду все вместе, а на деле – каждый за себя, и вовсе ничего общего с каторжным трудом во вражеском плену.

В полной готовности, с командой и такелажем на борту «Оуэн Морган» весил пятнадцать тонн, но и сейчас вес был слишком велик, чтобы легко протащить его по узкой дороге. Когда шлюпка выдвинулась наружу, толпа издала восторженный крик, но сразу же стало ясно, что ей ни за что не развернуться в узком проходе.

– Дом на углу! – крикнул Эзра. – Ломайте его!

С полета человек набросились на дом с ломами, кирками, лопатами и кувалдами; когда в тесноте и давке пробили переднюю стену, несколько человек получили незначительные ушибы от обвалившихся камней. И снова – подъем; шлюпка, легко огибая поворот, прошла в следующую улочку, где был угловой сад за пятифутовой стеной.

Шелленберг атаковал стену с другой группой людей, и к тому времени, как мы добрались туда, она была разрушена до основания.

Теперь возникла новая трудность – крутизна дороги, ведущей к дому Сеньора. Дорогу размыло обильным дождем, и ее поверхность была так разбита, что грузовики нельзя было использовать. Они порожняком ехали впереди, а мы ухватились за канаты и тянули шлюпку волоком. Поскальзываясь, мужчины неистово ругались; не обошлось без потерь – один человек истошно выл, салазки съехали на сторону, и полозом ему раздробило ногу.

Наверное, ему оказали помощь, но останавливаться времени не было. Мы вынуждены были непрерывно двигаться. Уцепившись за канат, я шел спиной вперед, с усилием передвигая ноги шаг за шагом, и видел в отдалении форт Виктория, а за ним – пролив Ла-Манш. Зрелище было безрадостное: высокие волны с крутыми гребнями, огромные потоки пены, брызги плотные, как пелена тумана, гонимые завывающим ветром. Нетрудно было догадаться, что нас ждет там.

Мы поравнялись с домом Сеньора; из ворот хлынула толпа встречающих. Медицинский персонал, больные – все устремились помогать, вставали под канаты, искали место. Поразительно! Люди словно опьянели от желания быть полезными – многие из них впервые в жизни сознательно включились в общее дело и знали, чему служат.

Здесь находились Падди Райли и Симона, одетая в солдатскую шинель. Грузовики стали разворачиваться, мы бросили тянуть. Тросы закрепили к грузовикам. Я стал пробираться к Симоне, но Штейнер оказался около нее раньше. Она схватила его за руки и смотрела на него с таким выражением на лице, которое я видел лишь однажды, и было это очень давно – тогда оно было обращено ко мне. Я отвернулся. Тросы натянулись, и грузовики медленно двинулись вперед.

Теперь дело пошло легче. Люди шли по бокам, придерживая шлюпку на поворотах, отскакивая в сторону, когда она начинала угрожающе качаться на своих салазках. Общее возбуждение достигло точки кипения, когда мы миновали взлетно-посадочную полосу; теперь путь лежал под гору, к Шарлоттстауну.

Мы подвели шлюпку ближе к грузовику, чтобы ее нос касался заднего борта, и тронулись вниз, держась за тросы, чтобы она, упаси Боже, не свалилась. Грузовик несколько раз ехал юзом, скользя на мокром булыжнике мостовой и увлекая за собой салазки, так что корму заносило в сторону, а люди кидались врассыпную. По пути шлюпка здорово ободралась, краска с бортов летела клочьями; несколько магазинных витрин мы вдребезги разнесли. Но вот, наконец, повернули за последний угол и увидели внизу бухту.

То, что произошло потом, было разрядкой общего напряжения. Приблизившись к пирсу, мы сняли шлюпку с грузовика и на руках отнесли вниз по сходням нижней пристани. В дальнем конце, у южного причала, пологий каменный спуск уходил под воду. Штейнер и бранденбуржцы поднялись на борт, а мы общими усилиями спихнули шлюпку на воду и сразу отшвартовали.

Шлюпка на плаву. Она гулко бьется бортом о причал. Не могу поверить. Все как прежде. Все вроде бы как прежде.

Шелленберг распорядился прикатить из склада бочки с бензином, и они с капитаном Варгером проследили за заправкой баков. Великий миг настал. Эзра запустил моторы – они завелись с ходу, хотя молчали много лет. Эзра ухаживал за ними, как за грудными младенцами.

Напомню: «Оуэн Морган» – моторная спасательная шлюпка типа «Ватсон». Длина – 41 фут. Разделена на восемь водонепроницаемых отсеков и заполнена 145 воздушными емкостями. У нее два винта, приводимые в движение двигателями по 35 лошадиных сил, причем каждый двигатель – водонепроницаемый: он будет работать, даже если машинное отделение зальет. Скорость – восемь узлов, обычная команда – восемь человек. В шторм она может принять на борт пятьдесят человек. Имеет два кокпита, катапульту для троса и прочие полезные штуки.

Вместе с Эзрой нас было одиннадцать человек. На три больше, чем надо, однако это неплохо, учитывая недостаток опыта у большинства. Эзра выдал каждому желтый дождевой плащ и спасательный жилет – казенное имущество Королевского общества спасения на водах. В момент отправки, смею сказать, вид у нашей команды был вполне уставной.

Я был помощником рулевого и передавал команды Эзры. Мы отшвартовались и отошли от пристани. Штейнер взял на себя обязанности впередсмотрящего, а Фитцджеральд – матроса у лебедки. Когда он прошел на корму и нашел меня в кокпите, глаза его сияли.

Он сказал что-то и улыбнулся, но слов я разобрать не смог, так как их отнесло ветром. Бедный Фитц, он не знал, на что идет. Никто из них не знал.

Глава 14Крушение «Гордости Гамбурга»

Люди, с которыми я, говорил позже, те, кто наблюдал все с берега, уверяют, что ничего подобного никогда не видели. Я им верю. Когда мы вышли за волнолом, ветер достиг ураганной силы, и море штормило вовсю: высота разгулявшихся волн доходила – на глазок – футов до сорока; взлетая на гребень, мы словно стремились к небу, а скатываясь в ложбину, низвергались очертя голову в ад.

Одолеть подъем на гребень волны казалось невозможным, шлюпка застывала, потом мы вновь оказывались наверху, тяжкая водяная гора прокатывалась под днищем, винты бешено крутились на воздухе, и снова мы стремглав летели вниз по водяному склону, вцепившись в леера и замирая сердцем.

Варгер наблюдал с волнолома: много лет спустя он рассказывал мне, что каждый раз, когда мы исчезали, он не чаял увидеть нас вновь.

Я видел страх на лицах людей вокруг меня. Нас постоянно захлестывало огромными зелеными массами воды с носа до кормы, приходилось буквально бороться за жизнь.

Хагена смыло за борт огромным накатом, однако в следующее мгновение другой накат вернул его обратно. Фитцджеральд и Грант втащили Хагена в кокпит – лица его я никогда не забуду.

Эзра прокричал из иллюминатора ходовой рубки:

– Проследи, чтобы все обвязались страховочными леерами! Толку от них мало, но хуже не будет!

Мне надо было подумать об этом раньше. Штормовые леера обычно не используются спасателями. Я стал пробираться по шлюпке, проверяя, чтобы каждый был обвязан. Штейнер находился в носовом кокпите вместе с Ланцем, Обермейером и Шрейбером. Ланца все время тошнило, хотя при таком обилии воды это не имело значения, а Шрейбер был скован страхом. Храбрость – вещь относительная. Было ясно, что ему море невмоготу. И все же он вел себя достойно.

Команды Эзры я кричал на ухо Штейнеру. Он кивал, давая понять, что расслышал, затем двинулся проверить штормовой леер Шрейбера. А я стал пробираться обратно к кормовому кокпиту, где были остальные; на пути зачалился у иллюминатора рубки, чтобы поговорить с Эзрой. Мы были уже на удалении четверти мили от волнолома, когда разразилось бедствие.