К востоку от одиночества - Хиггинс Джек. Страница 27

– А что было потом? – подала голос Сара Келсо. – Что случилось с теми, кто остался?

– Никто толком не знает, – пожал плечами Расмуссен. – Следующие триста лет – сплошное белое пятно. Когда в восемнадцатом веке тут высадились первые миссионеры, они обнаружили только эскимосов.

– Невероятно!

– И тем не менее это так.

– Вы правда считаете, – нарушил краткую паузу Стрэттон, – что первооткрывателями Америки были норвежцы, или это детские сказки?

Лучшей темы для продолжения разговора и искать не надо было. Расмуссен прямо загорелся.

– В этом не может быть никакого сомнения. Все, что описано в древних норвежских сагах – по преимуществу чистая правда. Они поднимали паруса именно здесь, в этом самом фьорде. И первым был Лейф Счастливчик, сын Эрика Рыжего. – Расмуссен сыпал именами и событиями, эхо его голоса отдавалось в стропилах огромного зала. Все слушали затаив дыхание. – Он открыл землю и назвал ее Винланд. Возможно, это в районе полуострова Кейп-Код, в Массачусетсе.

– Только возможно, – заметил Фогель. – Разве не правда, что большинство так называемых норвежских следов в Америке признано несостоятельными?

– Но это не означает, что их не было там вовсе, – парировал Расмуссен. – В сагах описано, что брат Лейфа, Торвальд Эрикссон, погиб в битве с индейцами, раненный стрелой в руку. Один датский археолог, Ааге Руссел, занимался раскопками на ферме близ Санднеса, это к северу отсюда. Она принадлежала брату Торвальда. Среди прочего он обнаружил наконечник индейской стрелы, несомненно происхождением из Америки, и кусок антрацита – такого же типа, что добывали на Род-Айленде. В Гренландии нет антрацита.

– Джо говорил мне, что вы сами много занимались подобными раскопками, – вступил в разговор Дефорж. – Вам что-нибудь попадалось подобное?

– Очень много. В сагах еще сказано, что некоторое время в Америке, на территории под названием Стромси, – точно установлено, что это остров Манхэттен, – одно время жили Торфинн Карлсефне и его жена Гудрид Верная. Там у них родился сын Снорре. Первый белый человек на американском континенте.

– И вы верите в это? – спросил Фогель.

– Абсолютно. Позже он поселился здесь, в Сандвиге. Этот самый дом построен на фундаменте его жилища. Я много лет занимался тут раскопками.

Все были буквально захвачены его неподдельным энтузиазмом.

– А вы можете нам что-нибудь показать? – снова проявил любопытство Фогель.

– Разумеется. – Расмуссен отставил стакан и двинулся к противоположной стороне зала.

Все встали и последовали за ним.

Не то что мне было не интересно, просто я много раз уже видел его любовно сохраняемую коллекцию. Кроме того, хотелось подышать свежим воздухом. Стараясь держаться в тени, я пробрался к двери, мягко закрыл ее за собой и вышел на улицу.

Было около одиннадцати вечера. В это время года окончательно темнеет только после полуночи. Дождь и туман при резком свете фонаря напомнили мне атмосферу Йоркширских болот.

На улице был настоящий ливень. Каменные плиты двора все были в мельчайших брызгах. Я перебежал к огромному сараю в глубине двора и спрятался под его крышей. Это было просторное, гулкое помещение. В нем приятно пахло свежим сеном. Приставная лестница вела на чердак.

Туда я и поднялся. Примерно половина чердака уже была заполнена сеном. В дальнем конце его хлопала на ветру незакрепленная дверца. Залетающие внутрь капли дождя приятно холодили лицо. Я выглянул наружу. До земли было не меньше тридцати футов. Здесь же на мощном крюке был закреплен шкив, при помощи которого поднимали наверх деревянную платформу. Просто мальчишечий рай! Я с трудом удержался от того, чтобы не ухватиться за веревку и не скользнуть вниз. Закурив, я стоял и смотрел на дождь, предаваясь сладостному чувству ностальгии.

Внезапно скрипнула дверь дома. Я услышал негромкий голос Иланы:

– Джо!

Я высунулся из чердачного окошка. Она была в том же платье, в каком вышла к ужину, только на плечи накинула свою шубку.

Повертев головой, она заметила меня и улыбнулась.

– Там не найдется местечка еще для одного?

– Думаю, да.

Она поднялась по лестнице и принялась оглядываться, держа руки в карманах.

– Очень мило. Почему вы нас покинули? Не интересно?

– Отчего же? Меня всегда это восхищало. Но дело в том, что мы с Олафом Расмуссеном старые друзья. Я все это неоднократно видел. Все как-то столпились. А я не люблю, когда слишком много народу.

– Включая меня?

– А вы как думаете?

Мы перешли к открытому чердачному окну. Она устроилась на ящике. Я предложил сигарету.

– И часто у вас такое отношение? К окружению, я имею в виду.

– Нередко.

Она улыбнулась и покачала головой.

– Вы говорили, что приехали в Гренландию прежде всего для заработка. Это ведь не совсем так, верно?

Мне и самому было нелегко на это ответить. Некоторое время я внимательно смотрел на струи дождя.

– В Сити мне приходилось беспокоиться о том, где запарковать машину. Найдя место, я начинал беспокоиться, как бы не пришлось переплачивать за время стоянки. Здесь же каждый новый день – это борьба. Борьба человека с дикой природой. Это придает бодрость духа. Не так много осталось мест на земле, где это возможно.

– И как долго это может продолжаться?

– В том-то все и дело, – вздохнул я. – Исландцы начинают организовывать четырехдневные туристские маршруты. Из Исландии в Нарсарсуак. Это недалеко отсюда. Там хорошая посадочная полоса и вполне пристойный отель. У меня дурное предчувствие, что это – начало конца. Так происходит повсюду, когда появляются туристы.

– И что вы тогда будете делать?

– Уеду отсюда.

– В какой-нибудь новой роли?

– Не уловил вашей мысли.

– Это термин Карла Юнга. Он утверждал, что многие люди страшатся реальной жизни, поэтому придумывают себе определенные роли – новые личности, если хотите. Все мы в большей или меньшей степени страдаем от своих слабостей. Вот вы, например, пытаетесь играть роль крутого пилота-бродяги, сурового мужчины со стальными нервами, которому все по плечу.

– Вы в этом убедились?

Она, не обращая внимания на мои слова, продолжила:

– А Расмуссен видит себя в роли древнего викинга. Главная проблема Джека в том, что он в своей жизни сыграл так много разных ролей, что давно уже потерял всякое представление, на каком свете находится.

– Где, черт побери, вы набрались всей этой чепухи?

– Один год я слушала курс по психологии и социальной философии в университете.

Это сообщение выбило почву у меня из-под ног. Я с изумлением воззрился на нее.

– А почему же не продолжили?

– Просто поняла, что это не для меня, – пожала она плечами. – Все эти лекторы и преподаватели, с головой ушедшие в свои книги, существуют в совершенно ложном мире.

– Странно, – тряхнул я головой. – Мне казалось, что я вроде бы начинаю понимать вас, а теперь вижу, что вы совсем другая.

– Что вам Джек наговорил обо мне?

– О Майре Гроссман, – уточнил я. – О бедной еврейской девушке в обносках из Ист-Энда и о ее папаше, владельце портняжной лавки на Майленд-роуд.

– Он, должно быть, забыл упомянуть еще о ста шестидесяти трех деталях, – мягко проговорила Илана.

– А почему он должен был это делать? – непонимающе уставился я на нее.

– Джек – очень сложная натура. Он больше ничего обо мне не говорил?

Я отрицательно покачал головой.

– Ничего из того, что мне следовало бы знать?

– Ничего существенного, – заявил я. – По-моему, ничего.

– Вы никудышный лжец, Джо, – грустно улыбнулась она. – Пьяниц, я имею в виду настоящих алкоголиков, мало занимают проблемы секса. Мне следовало бы догадаться, что вам это хорошо известно.

– Пожалуй, я слишком многое принял за чистую монету. Мне искренне жаль. Вы верите мне?

– Стараюсь.

– Тогда скажите мне одну вещь. Зачем вы действительно приехали сюда? Единственное, что я до сих пор не могу понять.

– На самом деле все очень просто, – проговорила она. – Я хотела стать актрисой. Деньгами этого не купишь. Нужен талант. Джек помог мне, начал давать мне роли. Да, конечно, я не стала второй Сарой Бернар [9], но теперь я могу заниматься тем, чем хочу. Они сами приглашают меня.