Л 4 (СИ) - Малыгин Владимир. Страница 21

— Командир!? — сделал непроизвольно шаг вперёд Маяковский.

— А ты тут кого-то другого хотел увидеть? — пожал широкую ладонь арестанта. — Что? Стоило мне ненадолго запропасть, и весь экипаж развалился? А некоторые его отдельные личности вообще во все тяжкие пустились…

— Не развалился… — сгорбился Маяковский. — Мы в тех горах тогда тоже до?сыта хлебнули… Полной мерой… Всех подырявили. Кого насовсем, а кого… Но то дело прошлое. И насчёт всяких «тяжких»… Так был бы ты в той «Собаке» со мной или же на моём месте, командир, так тоже не удержался бы от полирования физиономий некоторых одиозных личностей, — хмыкнул этот здоровый человечище.

— А ну-ка, осади! — отдёрнул Маяковского от меня конвойный и добавил важно, как отрезал. — Не положено!

И сник человечище. Отступил, даже как-то ростом пониже стал, голову повесил. А я развернулся к дежурному, со скукой взирающему на разыгравшуюся перед ним короткую сценку.

Только вот успел я заметить проблеснувший в глазах жандармского офицера профессиональный интерес под маской этой скуки. Внимательно так прислушивается служивый к нашему разговору…

Ну а дальше пришлось напрягать этого самого скучающего вроде бы как офицера, прозванивать в приёмную Командира Корпуса с просьбой подтвердить его же собственное устное распоряжение и всё равно ожидать письменного. Потому что, как повелось издавна, без бумажки мы, гм, м-да… Короче, дежурному всё равно для отчёта бумага нужна…

Впрочем, вся эта канцелярская канитель больше пяти минут не заняла, и уже вскоре мы вдыхали чистый воздух свободы на улице. Ну и пока дожидались письменного подтверждения, успел выслушать все подробности очередного залёта моего непростого подопечного:

— Я им про войну, про кровь и пот, а они свистеть да ногами в ответ топать. Если бы не Гумилёв… От кого-кого, но от него не ожидал поддержки… Выкинули бы меня вон. А так сам ушёл, — тихонько засмеялся Маяковский. — На своих двоих. Побитый, но не побеждённый…

— А мне сказали, что, наоборот, ты всех покалечил?

— Да какой там всех, — Маяковский собрался было сплюнуть в сторону от злости и раздражения, но вовремя опомнился. Сообразил, где и в каком качестве находится. Или просто поймал очередной внимательный и многообещающий взгляд дежурного по Управлению. — Так, подискутировали кое с кем кое о чём… И с левой, и с правой сыпал аргументами, да по сытым тыловым рожам! С ба-альшим удовольствием! Николаю спасибо. И Боричке… Уж от кого-кого, а от него вообще не ожидал подобной помощи. Спиной широкой прикрыл от непонятно почему рассвирепевших оппонентов!

И Маяковский вновь забылся — гулко захохотал, припомнив эту, по всему видать, нелепую картину, и тут же захлебнулся, задавил смех, наткнувшись на очередной яростный взгляд жандарма. Ну, да, не то это учреждение, где можно вольготно смеяться…

Потом пришлось кормить голодного поэта, коротко выспрашивать о его собственных планах на жизнь. Ну, тут я немного в демократию поиграл, можно было бы и без этого обойтись — со службы Маяковского пока никто не отпускал, но… Просто так будет лучше. Выслушал, обмолвился о своих новых планах, заинтриговал таинственностью и недосказанностью — авантюрная натура поэта и клюнула, попалась на крючок. Заинтересовался он, выразил горячее добровольное желание вернуться в экипаж. Пришлось кое-как соглашаться на последовавшие за высказанным желанием настойчивые уговоры. А уж когда я согласился, якобы скрепя сердце, да убедился в искренней по этому поводу радости поэта, только тогда и озадачил его завтрашним ранним прибытием на службу! Потому как времени на подготовку у нас очень мало…

Расстались на улице после озвученного мною распоряжения явиться завтра утром на аэродром. Закончились дружеские посиделки за чашкой чая, началась служба. Пропуск на нового члена экипажа будет лежать у охраны…

И закрутило меня в водовороте дней. Не успевал отщёлкивать на календаре числа. Ну, когда вспоминал о календаре вообще. Зато полностью укомплектовали штат и даже немного слетались новым экипажем. Распоряжением свыше на командирскую чашку посадили меня. Сикорский был назначен вторым пилотом и по совместительству вторым инженером. После такого назначения ожидал встречных обид, но Игорь воспринял это как должное. А мне пояснил:

— А что тут непонятного? У тебя столько опыта, сколько ни у кого из действующих лётчиков сейчас нет. А вторым инженером… Так каким же ещё? В экипаже я временное лицо! Так что всё правильно!

Стрелков с радистом подобрали из выпускников Гатчинской авиашколы. Штурмана определили переводом по рекомендации самого адмирала Эссена. Далеко ходить не стали — нашли в Кронштадте ещё одного лейтенанта-энтузиаста с практическим опытом судовождения, заглядывавшегося на небо. Будем надеяться, что он окажется не хуже Фёдора Дмитриевича.

Именно поэтому я и пропадал все дни на аэродроме — нужно было за столь короткое время максимально возможно хоть чему-то обучить экипаж, добиться хоть какой-то нормальной совместной работы. Поэтому почти каждый день летали. А после посадки подробно разбирали действия экипажа в полёте, анализировали все ошибки. Первый совместный вылет без слёз не вспомнить — в Гатчинской авиашколе-то не учат слушателей действиям в составе экипажа. Там весь упор на индивидуальную подготовку. Но и это просто отлично!

Так что взлетали, выполняли полёт по кругу, садились и снова поднимались в воздух. Уже на второй день начали выходить в зону, в сторону Ладоги. Проверял навыки штурмана и радиста. Стрелков проверять будем в бою. Не хотелось бы подобной проверки, но… «Не мы такие — жизнь такая…» Вместо десантирования отрабатывали прицельное теоретическое бомбометание. И каждый новый раз постепенно усложняли задание. Почему не отрабатывали практическую выброску десанта? А как же секретность? Нельзя до поры! Поэтому нет у нас никакого десанта и не заикается никто о подобной возможности! А то, что тросы в кабине натянуты, так мало ли для чего их там повесили? Например, держаться за них прекрасно можно. Особенно при болтанке в воздухе. Или бельё нательное для просушки развешивать в длительной командировке… Таким вот заключительным аргументом я на недоумённый вопрос любопытного поэта отговорился. Пошутил, якобы… Хотя в жизни всякое бывало, и подобный момент вполне имел место быть…

И нигде мы с Игорем не появлялись без охраны. Для меня трудностей никаких, я уже привык к подобному, а вот Игоря эти топтуны за спиной весьма напрягали. Опять же, людей нам подобрали таких… Короче, сразу понятно, что это именно охрана. Так что привычка привычкой, но и меня подобный расклад всё-таки напрягал. Похоже, из нас в очередной раз готовят наживку. Поэтому несмотря ни на что, хожу везде осторожно, оглядываюсь и прислушиваюсь. Один раз даже поймал себя на том, что принюхиваюсь! Словно собака! Потому что, выходя как-то раз из квартиры Сикорского, учуял на лестнице лёгкий табачный запах. Впервые! Ранее ничего подобного не замечал!

Оттого-то сразу и насторожился, притормозил и отступил, дёрнул за воротник шагнувшего за порог Игоря и самым натуральным образом забросил его назад, в квартиру. Ну и дверь одновременно перед собой захлопнул. Свободной рукой. Как-то так неосознанно сие действие у меня вышло…

— Сер… Кха, кха, — кашлял на полу Сикорский, смотрел на меня ошалевшими глазами и яростно растирал шею. Но пока подниматься на ноги не торопился. Похоже, понял, что не просто так я всё это проделал. — Какого чёрта происходит?

О, как! Ярости-то, ярости в голосе сколько! Экспрессия так и прёт хрипами через помятое горло! Поспешил я, ничего пока он не сообразил! Но вот что злость животворящая с человеком делает — в один момент пропал куда-то образованный и культурный интеллигент, потерялся где-то на заднем плане, а на первый настоящий мужчина вышел. Сейчас вот встанет и в ухо мне с разворота зарядит. Почему-то именно так мне и подумалось, когда я взгляд опустил и в эти горящие глаза заглянул.

— Тише! — шикнул на товарища. — Да помолчи ты!