Л 4 (СИ) - Малыгин Владимир. Страница 28

Последняя фраза явно предназначается Сикорскому, потому как говорит её Николай Степанович, повернувшись лицом к Игорю. Успокаивает, якобы. Да что его успокаивать-то? Я же вижу, что мой товарищ уже успокоился.

— Понял. Безопасность пролёта?

— От вас полностью зависит, — понимает с полуслова Батюшин. — Войну, батенька, ещё никто не отменял. И перемирие пока никто не подписывал. Да оно нас и не касается, с нашей-то задачей!

Ого! А какая такая у нас задача? Кроме той, в которой из нас наживку сделали?

Но мой законный последующий вопрос остался без ответа. Пока остался, как сказал Николай Степанович. Вот сядем, тогда сам всё и узнаю… Задолбала подобная секретность! Ну куда мы с подводной лодки-то денемся?

И в завершение разговора Батюшин ещё раз на радиста оглянулся…

А, может, всё правильно? И подобная секретность как раз и нужна? Сам же порой возмущался местным разгильдяйством…

Штурман как раз расчёты закончил, новый курс выдал. Мы и довернули чуть вправо. Но меня ещё один вопросец интересует, так что с завершением разговора разведчик явно поторопился:

— А почему в полосе пролёта аэродромы противника не отмечены?

Ответа я так и не дождался. В очередной раз. Промолчал генерал, карту свою только забрал, да в сумку командирскую убрал. Что-то кругом одни вопросы, а ответов, как всегда, нет.

А тут и линия фронта показалась. И, как назло, сегодня погода прекрасная! На небе ни облачка, видимость миллион на миллион! Эх, где же вчерашние кучевые облака… А рано пока для них. Утро же утреннее, во всей его великолепной летней красе. Вот начнёт земля прогреваться, тогда и облачка появятся. А пока надеяться можно только на… Да на это самое раннее утро. А вдруг не ждут нас настолько рано и крепко спят? Или вообще не ждут…

Не захотели мечты становиться былью. Ждали нас. Или не только нас. Короче, не успели мы пересечь линию соприкосновения войск согласно карте (внизу-то вообще ничего не разобрать — всё в сплошной чернозём перепахано разрывами), как по нам зенитная артиллерия отработала. Хорошо хоть с меткостью у немецких зенитчиков не всё так гладко. Первые шапки шрапнельных разрывов вспухли значительно ниже нашей высоты полёта, а потом уже и я не стал дожидаться повторного залпа (а ну как пристреляются? Пуля она же дура, тем более шрапнельная…) — ушёл в крутом крене в сторону со снижением. Команду на малый газ успел дать и педаль левую выжать! Желудок к горлу метнулся, кресло подо мной куда-то пропало… Влево тридцать. Прямая. Ловлю взглядом стрелку секундомера. Еле-еле ползут тягучие секунды, цепляются за риски, отсчитывают второй десяток. Пора! И сразу вправо точно такой же манёвр! Вывод в горизонт — скрипят мышцы на руках, спина аж трещит от нагрузок. Матчасть? Выдержит! Недаром же я над Ладогой тренировался!

Ещё прямая. И сразу же даю команду инженеру установить обороты всем четырём на взлётный режим! В грузовой кабине какой-то подозрительный грохот и еле слышный за рёвом моторов мат. Вслушиваться некогда, да и незачем — и так всё понятно… Плавно, насколько это возможно перевожу самолёт в набор высоты и заламываю штурвал влево. Выдерживаю машину в этом крене несколько долгих мгновений и перекладываю рули из левой в правую сторону. Слежу за скоростью — пора плавно выводить… И… Горизонтальная площадка на курсе. С удовлетворением смотрю, как не успевают артиллеристы за нашими манёврами — разрывы за спиной с запозданием отмечают наш пройденный путь. А мы потихоньку выходим из зоны действия батарей. Эх, скоростёнка у нас маловата, так бы даже и не заморачивался с подобными выкрутасами туда-сюда. Первого крена со снижением вполне бы хватило и ушли бы, выскочили. Но не только нам тяжко, у противника точно такие же проблемы с техникой. Не та ещё артиллерия, не та, не настолько она поворотливая и скорострельная… Представляю, в каком темпе они там рукоятки наводки крутят и нас вдогонку матерят…

Фух! Можно выдохнуть, чуть расслабить руки на штурвале и выслушать доклад членов экипажа о самочувствии. А пассажиры… Ну что, пассажиры-то? Работа у ребят такая. Пусть держатся лучше. И крепче…

Чисто уйти не вышло. Налетели аспиды с южной стороны. Похоже, рядышком где-то базировались — потому как высоту набрать не успели. Атаковали нас сходу, с нижней левой полусферы. Или четвертьсферы, не знаю, как правильно-то сказать будет. Да и какая к чёрту разница, если по мне тут из пулемётов лупят! Хорошо ещё дистанция между нами пока большая и стрельба достаточно неприцельная. Скорее, запугать надеются. Обломятся! Но напрягает ужасно! Карпатским холодком между лопаток поморозило…

Повернул голову к инженеру:

— Скорость сто шестьдесят!

— Есть сто шестьдесят! — невозмутимо продублировал команду бортач.

Кивнул ему и тут же рявкнул во весь голос:

— Стрелкам открывать огонь по готовности!

Да так громко рявкнул, что стоящий за спиной Батюшин отшатнулся в первый момент, но тут же опомнился и вновь крепко в спинку кресла вцепился. Этот момент я по отражению в приборных стёклышках чётко засёк. Да и саму спинку немного мотнуло.

— Вот сейчас и посмотрим, насколько безопасность от нас зависит! — повернул голову и покосился на генерала. — И почему аэродромы не обозначены!

Ничего в ответ не услышал, да и не до ответов мне уже было. Потому что прилип к правому боковому стеклу Игорь и левой ладонью мне показывает, где находятся и что делают самолёты противника. Так понимаю, что никого он пока не наблюдает, потому что рука замерла неподвижно.

А мне в свою форточку и не выглянуть, банально нет времени и вообще возможности — я штурвал кручу, змейкой иду. Хорошо хоть Батюшин сообразил, самолично слева сбоку к стеклу протиснулся, высматривает неприятеля. И тоже пока молчит. Зато у меня такая прекрасная боковая поддержка образовалась — есть на кого боком опереться. Или плечом…

А вот и наши бортовые пулемёты на пару с кормовым голос подали — огрызнулись короткими очередями. Огрызнулись и зачастили, затарахтели. Носовой и верхний пока молчат, уже можно кое-какие выводы делать. Скорость? Скорость заданная. Ещё чуть-чуть можно добавить… И я толкаю вперёд замершую на РУДах руку инженера. Чёрт с ним, с этим расходом, не до него сейчас, как и до ресурса двигателей! Если нас сейчас зацепят, нам уже никакой ресурс не понадобится.

— Николай Степанович, видите что-нибудь? — мне сейчас не до формализма, поэтому спрашиваю так, как удобно. А когда припрёт, вообще буду просто генералом называть. А потом, после боя пусть выговаривает (если дурак. А Батюшин далеко не дурак, поэтому всё он понимает и сумеет сообразить. В бою и не то можно сказать, а уж что в обратку иной раз можно услышать, так это вообще ого-го…)

— Ничего не вижу! — даже не оглядывается мой импровизированный наблюдатель.

Хотел было сказать, чтобы назад и вниз смотрел, да спохватился, задавил на корню фразу. Наверняка сейчас отовсюду самолёты на перехват поднимут. Мы же приманка жирная, чёрт бы их всех там в столицах побрал! Так что пусть смотрит во все стороны, целее будем!

А мы так и идём змейкой, да вдобавок потихонечку высоту набираем. Очень потихонечку, чтобы скорость не потерять. Потеря скорости сейчас для нас смерти подобна! И это не метафора! Вот спинным мозгом чую, что просто так нас не отпустят. И всё только начинается, на самом-то деле! Дальше будет только хуже… Да ещё и солнце не за нас — в спину светит!

Четыре пятьсот, скорость так и держится на ста шестидесяти. На прошлой неделе мы экспериментировали, разгоняли над Ладогой машину до ста семидесяти. Больше просто страшно было. Ну и что, что у нас лобовик крыльев фанерой зашит, а дальше-то всё равно перкаль обычный…

Но всё, выше не полезу. Да и вряд ли кто-то из наших противников на подобное решится. Почему-то уверен, что за четыре тысячи здесь пока не забираются. Это чуть позже осмелеют, а пока опасаются подобных высот.

Стоп! Или у меня со слухом что-то не то, или… И я толкнул плечом Батюшина:

— Это ваши там стреляют?