Бойня титанов - Хейли Гай. Страница 69

— Что же это за политика, мой господин, что ведет к массовой гибели? Я считал это предательством.

— Так оно и было, — ответил Сангвиний, предпочитая не обращать внимания на вызывающий тон Ралдорона. — Хотя это политика богов, но все равно политика. Владыка Дорн был прав, послав сюда огромное количество титанов. Представь себе подобную бойню на Терре. Пусть уж лучше они сражаются и погибают здесь, чем перед стенами Дворца. Если вся Коллегия Титаника начнет выяснять отношения на виду у моего отца, там мало что останется.

— Эти машины всегда были чрезмерно мощными. Как вы допустили концентрацию такого могущества в руках Механикума?

— Политика, — печально ответил Сангвиний. — Вы космодесантники. Вы убийцы людей, они крушители миров. Каждому свое. — Он помолчал. — Но ты считаешь их недисциплинированными и думаешь, что использовать их можно было бы более эффективно.

— Да, мой господин, — признал Ралдорон.

— Так и есть, но не стоит их обвинять. Раздоры между Легио обусловлены их стремлением выжить. У них имеются свои братства и крепкие связи. Они сознают последствия этой битвы и предвидят свое уничтожение. Они, как и мы, не заботятся о своих жизнях. Они верны, достойны и более могущественны, чем большинство людей, какими бы те ни были, но это все же мужчины и женщины, и надо соответственно к ним относиться. Они готовы смириться с собственной гибелью и даже гибелью всего своего рода, но никто не станет добровольно приносить себя в жертву, если прочие останутся целыми и невредимыми. Ни один из них не согласится связать себя обязательствами, если его партнерам будет поручено другое задание. Это сражение имеет колоссальное значение, но грозит вымиранием машин, что подрывает их дисциплину и чувство долга.

— Ты говоришь, что они сильны. Да, богомашины сильны, но они подвержены человеческой слабости.

— Слабость проявляется во всех деяниях людей. Это относится и к тебе, и ко мне! — Сангвиний чуть повысил голос. — Ни ты, ни я не пожертвуем добровольно своим легионом ради другого без особой на то причины. И если нас просто попросят отдать жизни всех космодесантников до последнего, тогда как наши братья из других легионов останутся в стороне, мы тоже сочтем это жестокой несправедливостью. — Он перевел взгляд на разгромленные равнины. — Подобные безрассудства и ввергли нас в этот ад. Переметнулся бы Пертурабо, если бы с его легионом больше считались? Или Мортарион, если бы мы чаще тешили его эго? Керз тоже причинил бы меньше вреда, если бы его безумие было раскрыто вовремя. Но этого не произошло. Нас создали повелевать людьми. Наш отец слишком доверял нам в решении наших проблем, а мы безнадежно провалили его замысел.

Откровения отца ошеломили Ралдорона, и, не будь они высказаны столь осторожно и столь безупречным существом, он мог бы счесть их почти изменническими. Сангвиний видел это, как видел его безоговорочную преданность и любовь. Примарху больно было сознавать, что Ралдорон и многие другие пойдут на вечные муки, если только он сойдет с предначертанного ему пути. Он печалился, видя, как его легион без колебаний идет в пекло иного рода, но другого пути не было.

— Мы следовали воле Императора, мой господин, — сказал Ралдорон.

— Не смотри на Императора в поисках совершенства. Мой отец прекрасен и могуч, Он мудр, но Он человек. Безупречных людей нет. Эта ложная вера придавала нам уверенность там, где ее не могло быть.

— Тогда, возможно, Ему следовало отвратить нас от этой веры, — предположил Ралдорон.

— Он пытался. — Сангвиний посмотрел на небо. Солнце маячило желтым пятном, а на его фоне, словно мошки у закрытого освещенного окна, мелькали сражающиеся корабли. На его лице появилась печальная понимающая улыбка. — Гордыня — вот ловушка для всех нас, и в этом можно быть уверенным, как ни в чем другом. В Галактике нет ничего определенного, мой сын. Только гордыня и только война.

— Эта война лучше, чем большинство других.

— И мы должны сражаться. Эти армии, скопившиеся в регионе, могли бы последовать за Жиллиманом, но его здесь нет. А станут ли они слушать Льва, Русса, или Хана, или даже Дорна? Я должен быть тут. Сейчас мое место здесь. Не стану говорить, что таково мое предназначение, поскольку отвергаю эту концепцию, но данная роль принадлежит мне по праву, и я не сомневаюсь в своем выборе.

Сангвиний помолчал, вспомнив, что подобные слова не так давно слышал от своего брата Лемана Русса. Где теперь Великий Волк? Быть может, уже мертв. С тех пор как он отправился навстречу Хорусу, ни о нем, ни о его легионе нет никаких известий. Неужели они все обречены на одну и ту же ошибку? Ведь он, как и Русс, верил, что битва против Хоруса станет для него последней.

Его крылья затрепетали. Это движение стало молчаливым приказом его Сангвинарной Гвардии снять украшения с оснований крыльев и в преддверии боя подать примарху его золотой шлем.

— Пока здесь находятся почти все титаны моих братьев, мы можем прижать его где-то еще. Орду Хана ранит его армии, обескровливает тысячами ударов кривых сабель. Хоруса здесь нет, но мы можем причинить ему вред. Мы заново овладеем Нирконом и всем этим миром и тем самым стабилизируем фронт. Чем больше времени потратит Хорус на сражения в этом скоплении, тем вероятнее наша окончательная победа. — Сангвиний поднял правую руку, ему подали Карминовый клинок, и Сангвиний сжал его рукоять. В левую руку он взял Копье Телесто. — Битва за «Наковальню» идет по плану. Азкаэллон и Амит завоюют для меня эту звездную крепость. А мы должны овладеть городом.

Он повернулся прочь от бокового люка и зашагал по проходу через пассажирский отсек. Сангвинарные Гвардейцы с его появлением встали и развернули искусственные крылья в знак готовности последовать за своим примархом.

— Открыть кормовую аппарель, — скомандовал Ралдорон.

Боковой люк захлопнулся. Пилоты накренили корабль, приспосабливаясь к изменившимся воздушным потокам; потом еще раз, когда задняя аппарель, по которой мог бы проехать танк, выдвинулась, сверкая блестящими поршнями. Сангвиний подошел к самому краю и взглянул на бушующее внизу сражение. Его крылья слегка расправились, помогая сохранить равновесие. Примарх ни разу не покачнулся, он был настоящим совершенством, воплощенным в человеческом облике.

— Пора нам заявить о себе. — С выдвинутой аппарели он окинул взглядом равнину, с нечеловеческой зоркостью выбирая самое подходящее для высадки место. Сангвиний почти так же, как Фулгрим, был уверен, что в войне присутствует элемент театральности. — Война — это искусство. Необходимо должным образом обставить свой выход, иначе он уже не будет искусством. — Схватка исключительной мощности среди прочих боев привлекла его внимание. — Туда!

Кончиком меча он указал на пару бьющихся друг с другом «Императоров», окруженных титанами разных типов, словно короли в сопровождении рыцарей или фигуры на регицидной доске. Серо-коричневая грязь покрывала их с ног до головы, так что цветов было не различить, к тому же все машины породила одна и та же наука, однако невозможно было ошибиться, кто на чьей стороне сражался. Мятежники расхаживали гордо и ровно. Движения титанов, лояльных Терре, отличались механической стабильностью и точностью, хотя и не были такими же плавными, как у врага.

— Тот вражеский титан принадлежит к классу «Император», названному в честь моего отца. Это позорит Его имя. А индивидуальное обозначение титана — «Ось мира», как будто планы Хоруса относительно человечества станут осью, вокруг которой должна вращаться Вселенная. Не бывать этому. Оба названия таят в себе оскорбление. Он падет от моей руки.

Голос Сангвиния звучал великолепно, даже несмотря на искажения вокс-передатчика шлема.

— Мой господин, это неразумно, — запротестовал Ралдорон. — Машина собьет тебя еще во время полета. Угроза слишком велика.

— Именно поэтому титан должен умереть. Так все узрят мощь Империума. Мои мятежные братья придают огромное значение предзнаменованиям. Я подам им знак, который невозможно не прочитать.