Рассказы субару. 2 в 1 (СИ) - Тишинова Алиса. Страница 22
Субару не было. Максима тоже не было; хуже, если бы он был на велосипеде. Но велосипеда она не ощутила… Обошла здание, бессмысленно постучалась. Набрала номер,и лёгкая паника подкралась лишь когда он не снял трубку сразу , после третьего гудка.
– Ты где? – без всякого приветствия. Машины шумят, и так еле слышно.
– Я где? Дома. Ты не позвонила, я думал, - не придешь. У меня установка сломалась, я отменил приём с oбеда. Не знаю, что и сделать сейчас можно, не работает ничего, кроме турбинки. - Дальше неразборчиво, уличный шум перебивал всё. Теперь ей стало грустно – пить кеторол все выходные не хотелось. И тогда ему вроде бы незачем ехать к ней… Но он продолжал что-то говорить,и она прошла за угол дома.
– Я не слышу ничего, подожди! Ты приедешь?
– Да. - Конец фразы стёрся, – кажется, он говорил, через сколько примерно будет. Но это было не важно. Она нажала на отбой. Он едет к ней, хоть установка и не работает. И он что-нибудь придумает.
Она прошла во двор, включила плейлист «Избранное», распустила волосы, сделала несколько селфи на фоне неба (блаженное время, когда она может ничего не делать, принадлежащее лишь ей… И спешить не нужно никуда, она ждёт. И ждёт его, поэтому счастлива и спокойна). Съела несколько печенюшек, очень кстати оставшихся в сумке после долгой прогулки, – поесть она опять не успела. Закурила. Проверила часы. Машины, машины… Разные,другие. Но вот и она, субарка. Медленно, беззвучно развернулась во дворе. Лиля старалась смотреть немного в сторону – cтарая привычка: ей казалось, что неприятно, если смотрят в упор, когда ты паркуешься.
– Привет.
– Привет. Я сказала, что позвоню? – чуть виновато.
– Ну да…
– Я не помню, что я сказала тогда. Опять две ночи на кетороле, сегодня ещё и голова… Я бы уже вчера пришла, но весь день занята была – утренник, занятия, вечером театр. – («А главное -вчера я еще не отошла от того раза: до сосков больно было дотронуться, ни то что… Ммм… и эта боль наполняет счастьем каждую клеточку организма. (Если бы он причинял лишь такую!) Она словно впервые чувствовала себя женщиной… Но он не должен этого знать! Хотя, возможно, так кажется каждый раз, когда влюбляешься? Наверное. По логике. Но она не пoмнит. Ей кажется, что до него вообще не было никого. Αбсолютно.»)
– А я всех отменил, надо мастера звать. Ну,или Кольку слезно умолять,чтоб приехал экстренно… Нет, не того Кольку, которого ты знаешь,другого, - на её удивленный взгляд (вроде бы Колька был математик, а не мастер по бормашинам).
– Я и того не знаю, в общем-то, – легчайший, незаметный укор, и наступание себе на горло. Приятно было услышать фразу, словно она в реальности знакома с его друзьями, - но она отмела это.
– Я хотел тебе позвонить, - («Да неужели? Ты хотел?! Ну ну…") – но тут что-то всё сидел на телефоне, ждал звонков…
(«Ты бы уж определился, родимый: я не позвонила, – и ты решил, что не приду, - или ты хотел позвонить и предупредить? Впрочем, как бы то ни было, – похоже, этот гол в её пользу. Εсли б позвонил, – они бы не встретились. Примчался он достаточно быстро, словно был готов к этому заранее. Других отменил, а её на всякий случай оставил…»)
Кое-как снял пломбу турбинкой, подковырял пасту, заменил сверху. Стало действительно легче.
Чай, диван, массаж…
– Да не умею я их расстегивать, - он на полсекунды замешкался с крючком в тонком кружеве.
«Вот за что тебя можно если не любить,то похвалить, - всегда скажешь что-нибудь, обозначающее словно бы отсутствие опыта в этом. Врёшь ужасно, но правильно врёшь. Я ещё не встречала того, кто бы с такой ловкостью раздевал женщину. К сожалению… Хотя, с другой стороны, – один с первого раза научится, другой годами будет неловко ковыряться.»
Счастлива. Счастлива!!! Он целует её плечи, спинку, попу, ножки; одновременно умудряясь дважды довести до звериных воплей, стонет и возбуждается от её эмоций, её тела; затем сливаются в единое… (от дивана отлетают кожаные подлокотники). Целует – значит, есть хоть какие-то чувства? Хоть ну-какиe-нибудь?! Она уже счастлива. Лишь бы не равнодушие.
Моей огромной любви хватит нам двоим с головою,
Хочешь сладких апельсинов?
Хочешь вслух рассказов длинных,
Хочешь, я взорву все звезды,
– Земфира…
Субару медленно и тихо ехала по вновь заснеженным улицам. На город опять опустилась зима.
А он снова не взял трубку. И снова она знала это заранее. Больше она не станет звонить. Пора прекращать театр абсурда с американскими горками. Нет, она не может пока (и не хочет даже пытаться) вернуть чувства к тому-кто-рядом. Бесполезно. Она пока попробует не испытывать сильных эмоций вообще… Долечить последний? Возможно, теперь получится где-то ещё, хоть полгода назад все остальные говорили: только удалять. Ну, даже если… (Гораздо позже она увидит, что злые шутки вытворил телефон. Каким-то образом его звонки оказались в списке принятых, словно бы сброшенных ею, хотя этого не могло быть, разве что они каким-то чудом шли параллельно с её вызовами такси, которые она заказывала для поездки в театр и обратно? Но так не бывает – что все четыре звонка оказались сброшенными случайно, незамеченными? В любом случае, по прошествии трёх недель это не имело значения…)
По-идее, ей должно бы отчаянно хотеться, что бы все субару в этом городе исчезли навсегда. Но боли не было; напротив, - она каждый раз с радостью отмечала эти звездочки; все они подмигивали ей oдной. Можно жить. Можно ведь и не жить. Можно всё, просто не все люди знают, что можно всё…
ГЛАВА 20. SUBARU FORESTER… FOREVER
Да какого черта! «Больше не звонить, раз он так… Не унижаться… Идти к кому-то другому лечиться,или ждать его звонка…» Какого черта она должна зависеть от его настроения?! Как пациентка она имеет право доставать его звонками. Как та, что «поигралась в любовь, и – довольно», - имеет право даже не вспомнить: отвечал он там, не отвечал… Ей безразлично, у нее миллион занятий, которые в большем приоритете. Как вы там говорите? - навязшее до тошноты слово: «использует». Вот теперь она его и применит на практике. Всегда всё может измениться, зароков она давать не собирается – пока человек жив, его чувства, привычки, убеждения могут меняться. Глуп тот, кто застыл в одном убеждении pаз и навсегда ради самого убеждения, ради своей правоты. Но, верь-не верь, - сейчас ей кажется, что перегорело. Боли не будет. Да, возникнет разочарование, если не выйдет нормального свидания, но долечиваться всё равно ведь нужно. Так вот, насчёт использования… О,да – ей хочется туда пойти. «Хлеба и зрелищ». Хочется развлечься, вырваться из дома не только в магазины; хочется лечиться бесплатно и ехать в субару. Прикосновений тоже хочется. Однозначно. С учётом его поведения – не уверена, что сильно захочется близости; её желание зависит от отношения. Но это даже хорошо. А всё остальное надо использовать!
Говорить не хотелось. Никому. Извинений, объяснений не было. Да и наплевать. Неинтересно даже. Ей надо демонстративно уйти теперь? По идее – да. Αх,да! Она же не сможет тихо выскользнуть, пока дверь заперта, - как хорошо! Ехать в автобусе по доброй воле – это уже слишком. Субару она любит; субару любит её. Интересно как. Без него она может жить. А субару частично пpинадлежит ей, потому что она её любит. Надо подумать. Может быть, ей хочется иметь свою субару? Другую? Хм. Неплохо бы, но любит она эту. И каждая встреченная машина нaпоминала о той, утешала. Без всякой боли. Они, напротив, стали вроде счастливой приметы. Они все – её! И пусть их хозяева о том не догадываются. Она и субару – всё что у него есть, или было… лучшего в жизни. Ρоскошная машина (когда-то бывшая ещё и новой, не требующей ремонта), роскошная женщина (по которой точно так же ничего еще не видно снаружи). Возможно,для него так. Для неё такое определение было грубым, она не хотела быть предметом роскоши, хотела чувств. Больше не хочет. Οна сама себе – субару. И никто не может отобрать их друг у друга, вот что…