Царица Шаммурамат. Полёт голубки (СИ) - Львофф Юлия. Страница 12

Наконец, тяжело вздохнув, Баштум присела на порог. Горбом выгибая спину, к ней лениво подошла кошка и, тыкаясь мокрым носом, заглянула ей в руки. Кормить кошку Баштум было нечем, и она лишь ласково провела своей шершавой ладонью по покрытой пылью шёрстке. Сев на пороге рядом с хозяйкой, кошка жалобно замяукала. Пусто было без Ану-син на маленьком подворье, сиротливо. Невыразимое чувство тоскливого одиночества охватило маленькую женщину; невыносимая печаль жгла ей сердце.

— Я знаю, как ты любишь Ану-син, свою маленькую голубку, — неожиданно раздался в вечерней тишине низкий голос Техиба. — Иная мать не любит так своего родного ребёнка… Но, согласись, Баштум, трёхлетняя разлука с ней ничто по сравнению с той разлукой, которая длится всю жизнь…

Хазанну Техиб нисколько не изменился с того дня, когда почтил своим присутствием убогую хижину пастуха. Тёмные, полные жизни глаза старика, его орлиный нос, длинные серебристые волосы и борода делали его просто красавцем, несмотря на преклонный возраст. Поверх обшитого снизу бахромой льняного канди* он набросил на плечи длинную накидку яблочно-зелёного цвета; его голову венчал колпак с навершием в виде башенки.

— Ох, абу, я так виновата перед ней! — воскликнула Баштум после того, как увидев Техиба, отдала ему низкий поклон, по обычаю коснувшись рукою лба. — Я позволила этому негодяю Залилуму взять мою голубку в рабство. И отныне Ану-син будет страдать в неволе, отрабатывая наши с Симом долги. Правду говорят: богач живёт своими доходами, бедняк — ценой своих детей.

— Ану-син не раба: ведь её мать — свободнорождённая женщина Аккада, — отозвался Техиб, покачав головой. — И я говорю не только о её родной матери. Хозяин раба, взявшего в жёны дочь свободного человека, не имеет права обращать в своих рабов детей такой женщины.

— Так неужели Залилуму неведомы законы мудрого Хаммурапи, да хранится имя его в веках? — встрепенулась Баштум; в глазах её засияла робкая надежда.

— Разумеется, Залилум читал увековеченные на знаменитом чёрном столбе законы, — начал отвечать Техиб; он стоял перед женщиной, обеими руками опираясь на посох. — Да и Зер-укин знает, что давно прошли те времена, когда ростовщик за несколько мер ячменя или фиников закабалял должника и превращал его в раба. Долговое рабство для аккадских граждан отменили. Но жадный ростовщик, у которого в советниках родной брат с жезлом законника, по-прежнему способен сделать так, чтобы обойти этот закон.

Баштум слушала и не понимала, к чему клонит хазанну, и это легко читалось в её взгляде.

— Не ропщи, Баштум, — поспешил успокоить её Техиб. — Разве ты не знаешь, что любой судья встанет на сторону Залилума, но никогда не будет защищать твои интересы? Если ты задумаешь пойти наперекор воле Залилума и захочешь вернуть Ану-син домой, его брат Зер-укин обратит против тебя коварное оружие. Согласно закона, в тех случаях, когда у кредитора имеются опасения, что должник не заплатит долг, его могут возместить за счёт любого имущества должника. Всё твоё имущество, Баштум, — эта хижина. Сохрани её для себя и жди того дня, когда сюда, домой, вернётся твоя Ану-син.

— Вернётся из рабства, — с горечью и отчаянием прибавила Баштум.

— Смирись с тем, что многие будут смотреть на Ану-син как на рабыню. Она временная рабыня, рабыня на три года. И всё же этот выбор лучше, чем скитание без кола без двора, не так ли?

Техиб умолк и пристально посмотрел на Баштум в ожидании ответа. Маленькая женщина обречённо вздохнула и молча кивнула в знак согласия.

Карум — торговая площадь, примыкавшая к гавани; вост. базар.

Нисану — апрель — май, первый месяц аккадского календаря.

Канди — мужская рубашка с короткими рукавами; чем выше положение человека в обществе, тем длиннее было его канди.

Глава 9. Аваса

Завидя дом Залилума, Ану-син замедлила шаг и с любопытством осмотрелась вокруг. Теперь здесь всё было иначе, нежели той злополучной ночью. Уже совсем стемнело, но в этот поздний час, когда жители алу искали в своих хижинах желанного покоя, в доме Залилума веселилась толпа гостей и играла музыка.

Внутренний двор дома был обсажен кустарником; вдоль правильного четырёхугольника зелени шла широкая дорожка, усыпанная мелкими глиняными шариками. Посредине двора бил фонтан, рассеивая во все стороны прохладную водяную пыль. Мерцали огоньки подвесных светильников и дрожали язычки пламени факелов, вставленных в настенные скобы. Добротный дом из кирпича имел два этажа и опоясывающую двор галерею, на верхнюю площадку вела деревянная лестница.

В сопровождении Зер-укина, который нетерпеливо подталкивал её в спину, Ану-син вошла внутрь дома. И тотчас очутилась среди незнакомых людей, чьи одежды создавали причудливый хоровод ярчайших красок и расцветок. Такого разнообразия цветов девочке ещё не приходилось видеть: ведь простой народ одевался неброско, в холщовые рубашки тёмных тонов. Ану-син представила себя в озарённой золотыми огнями неземной стране, где сладким нектаром льётся в уши чудесная музыка. И вместо бородатых, заросших крестьян, измученных ежедневным трудом, девочка увидела праздную толпу добрых магов и прекрасных волшебниц.

А, может, это был сон? Один из тех удивительных колыбельных снов, какие Ану-син не раз видела в родной хижине, убаюканная голосом матери? Может, вот сейчас у неё вырастут крылья за плечами, такие, как у гусей на лугу, и она поднимется над головами этих сказочных людей, а потом полетит в глубину тёмного, с россыпью зеленоватых звёзд неба?..

Но крылья не вырастали. Ноги отяжелели и словно приросли к полу; Ану-син, уже без восторга, озиралась вокруг, как маленький затравленный зверёк. Озарённая волшебная страна исчезла. Существа, ещё недавно казавшиеся ей добрыми и прекрасными, теперь наперебой пугали её, делая страшные глаза и скаля зубы. Ярче, чем прежде, сверкали многочисленные огни, ослепляя девочку; громче звенели кимвалы, тимпаны и флейты, чья мелодия отдавалась в её ушах невообразимым грохотом и визгом.

Ану-син молчала и поднимала над собой руки, защищаясь от обступивших её кольцом разодетых «существ», которые показывали зубы и мотали головами, как кони. Краем глаза она заметила внушительного толстяка, сидевшего во главе уставленного яствами стола. У него было одутловатое равнодушное лицо, на котором выделялись широкие чёрные дуги бровей, соединённые между собой; бусы из разноцветного стекла, нанизанные на шнуры, сверкали в курчавых волосах; складки шеи лежали на груди, как подгрудок у быка; расшитая узорами из пальмовых листьев канди трещала под мышками.

«Залилум», — догадалась Ану-син. В тот же миг жгучая волна ненависти к этому человеку затопила сердце девочки; её смуглые щёки вспыхнули румянцем, стало трудно дышать.

— Девочка необыкновенно потешна, — раздался басовитый голос одного из «существ», которым оказалась дородная женщина с чёрными усами на верхней губе и длинным крючковатым носом. — Смотрите, это же просто дикий зверёныш.

Женщина, чьи уши были украшены крупными серьгами в виде виноградных гроздьев, а шея — массивным ожерельем из ярких камней, повернулась к Залилуму:

— Это и есть твой подарок?

— Он тебе нравится, моя дражайшая Аваса, моя любимая жена и мать моих детей? — Залилум, глядя на женщину, расплылся в угодливой улыбке.

Аваса пожевала губами, что-то соображая. Потом, подавшись вперёд всем телом, пальцем поманила девочку к себе.

— Как тебя зовут? У тебя есть шуму*? — спросила она, когда Ану-син нерешительно, осторожно ступая по толстому ковру на полу, приблизилась к хозяйке дома.

— Её звать Ану-син, — быстро ответил за девочку Зер-укин.

Аваса с довольным видом закивала крючковатым носом.

— Аккадское имя у дочери сирийского раба? Что ж, славно, славно! Не придётся подыскивать новое.

Она ещё раз оглядела стоявшую перед ней девочку, и её взгляд задержался на чудесных волосах Ану-син, связанных лентой.

— Ну-ка, сними эту тряпку, — велела Аваса.