Урощая Прерикон (СИ) - Кустовский Евгений Алексеевич "[email . Страница 17

Бандиты сначала не поверили своим ушам, затем умолкли недоуменно, переваривая услышанное, а после зароптали снова, еще более возмущенно, чем прежде. Они роптали так, наперебой друг другу, пока у них, наконец, не оформился вразумительный ответ. Тогда из толпы вышел разбойник поумнее других, бывший ученик кузнеца, который, работая подмастерьем в цеху, видел однажды, как мастер выполнял особый заказ. Он подошел и спросил мастера, что он делает, и потому знал наверняка, что нужно человеку иметь при себе для того, чтобы взобраться по отвесной скале, которых здесь было целых две, — две стены каньона.

— Но у нас ведь нет нужных инструментов для скалолазания! Поэтому сдается мне, ничего не получится… — сказал он с видом знатока. Все согласно закивали ему, поддакивая, и начали наперерез друг другу доказывать Миражу очевидные вещи, говорить, что дело дрянь и почему из них никто не согласиться быть добровольцем.

— Мы же не насекомые в конце концов, чтобы по стенам лазить! — кричал один, высокий и худой, как комариный хоботок.

— Я бы лучше был орлом, чем червем, конечно, но я ведь все-таки червь! — утверждал другой, с красной рожей и лысой башкой, и с этим его утверждением трудно было не согласиться.

— Спокойнее, ребята! Спокойнее! Мы же не на Рубикон лезть собрались, в самом деле? Только на стены Змеиного каньона, тут и обычный ребенок управиться! Эх, видели бы вы Малый каньон первой ступени! О Большом каньоне второй ступени я уж промолчу… — начал было урезонивать их Мираж, но быстро махнул рукой на эту бессмысленную затею и крикнул: — Смотрите и учитесь, парни! — все тут же закончили говорить и начали смотреть, что будет делать Мираж.

Тот снял одну из пристегнутых к седлу его лошади смотанных веревок, набросил ее себе на плечо и направился к первому утесу, самому ближнему. Достигнув стены, он быстро ее осмотрел и, найдя на ней подходящее место, вцепился в намеченную неровность правой рукой. Подтянувшись на одной руке легко, как гимнаст, он затем поставил ногу в найденную выемку, нашел еще одну неровность выше и слева от себя и, опираясь на ногу в выемке, перебросил вес тела на левую руку, одновременно вцепляясь в эту новую неровность. Чем выше орел поднимался, тем ниже отпадали челюсти у земляных червей, толпящихся внизу. Когда же, достигнув края стены, он выбрался наверх и, помахав рукой разбойничьему братству, спросил, кто будет первым на втором утесе, все тут же нашли оправдание собственной немощи в том, что никто из них не Мираж, — и это было веским аргументом.

Видя, что никто не горит желанием выдвинуть свою кандидатуру, Кнут приказал тянуть жребий, потому что не чувствовал за собой достаточной силы, чтобы теперь решать за всех. Он выдрал у Старины Билла изо рта соломинку и разломал ее на четыре части. Вытащив вторую соломинку, как по волшебству появившуюся во рту Старины, он разломал и эту на четыре части. Когда же во рту Билла появилась третья соломинка, Кнут приказал Джеку Решето хорошенько его потрясти и тот, схватив старика за ногу своей огромной, словно бревно, обезьяньей лапой, перевернул его вверх-тормашками, поднимая в воздух, и принялся трясти. В последующие несколько секунд старик похудел на табакерку и целый сноп сена, высыпавшийся из его карманов, рукавов, штанин и даже из соломенной шляпы. Теперь на всех головорезов соломинок хватало даже с избытком, и бандиты начали тянуть.

Первый раз тянули за то, кому лезть на первый утес по спущенной Миражом веревке. Процедура вытягивания соломинки повторялась до тех пор, пока половина банды не оказалась наверху. Так получилось, что Кнуту выпало лезть на вторую, тогда он сломал свою соломинку надвое, с вызовом при этом глядя на своих людей, и все же полез на первую, даже при помощи веревки одолев утес с большим трудом.

Дальше начали определяться, кто же все-таки больше орел среди неудачников-червей. Так как Кнут был наверху, оставшиеся внизу едва не перессорились между собой, — вытягивание жребия здесь оказалось бесполезным. Они кричали, размахивали руками, набрасывались друг на друга с кулаками, зачем-то приводя порой далекие от логики аргументы, — вся эта вакханалия продолжалось до тех пор, пока, наконец, чья-то мозолистая рука не отцепила от седла вторую веревку. Все тут же умолкли и принялись смотреть, как бывший каторжник будет карабкаться на стену. Кнут обрадовался, надеясь, что Кавалерия сбрендил и в процессе подъема упадет, свернув себе шею или сломав хребет, но не позволил себе праздновать раньше времени и с нетерпением ждал, что будет дальше. Когда Кавалерия перед тем, как лезть, набросил моток веревки себе на шею, закрыв ее, как воротником, Кнут обрадовано рассмеялся: — А, висельнику нетерпится закончить начатое, я погляжу? Тем лучше для меня! Эшафотом ему послужит утес, а палачом — высота!

Голыми руками карабкаясь на скалу, Кавалерия двигался совсем не так, как Мираж: когда лез плут, казалось, что вверх поднимается тоненькая струйка дыма от сигареты с мундштуком, пущенная из губ высокородной дамы, так плавно это было. Когда лез каторжник, — взбирался дикий зверь! Он набрасывался на утес, как тигр набрасывается на буйвола, даже во время шторма океанические волны не атакуют берега сильнее. Кавалерия лез рывками, иногда замирал, приготовившись к прыжку, а после совершал сразу несколько движений, предварительно рассчитав их у себя в голове.

Только каторжники могут так карабкаться, сбегая порой из таких неприступных темниц, что расследование того, как же им удалось это сделать, нередко заходит в тупик. Следователи попадают в неловкое положение, руководствуясь здравым смыслом и не находя объяснение тому, как может заключенный взобраться на отвесную стену, высотой с трехэтажный дом, не имея при себе ни веревки, ни тем более кошки? Как получается у них голыми руками избавляться от кандалов, если для этого нужно по меньшей мере несколько точных ударов молотка? Чем пилят они цепи, если регулярно каждого из них обыскивают? Множество вопросов без ответа, — множество не закрытых дел на полках архивов. Каторжники продолжают сбегать, а зачастую невиновных охранников, неспособных ничего противопоставить хитроумию заключенного, больше жизни стремящегося оказаться на свободе, судят за халатность.

Эта суровая школа выживания, которую Кавалерия некогда закончил с отличием, позволила ему теперь быстро забраться на утес и, привязав веревку к большому камню, сбросить второй ее конец вниз. За время подъема несколько раз он чуть не сорвался, вися буквально на одном пальце, но по скорости обогнал даже Миража. Пройдоха лишь прицокнул языком, наблюдая то, как лихо каторжник перебирает руками и ногами по скале, будто у него в распоряжении не четыре конечности, а все сорок. Кнут же был вне себя от злости и едва не сбросил вниз какого-то несчастного ублюдка, так не вовремя подвернувшегося ему под руку.

Когда последний из разбойников забрался на второй утес, внизу остались только двое: Джек Решето и Старина Билл, солому которого Кнут пустил на жеребьевку. Чтобы поднять первого, понадобился бы кран, второй был просто слишком стар. Он опять растолстел за счет собранных им остатков уцелевшей соломы, не пропустив под ногами ни тростинки, а когда ему сверху прокричали: «Лезь тоже!» — фермер покачал головой и отказался, сославшись на больную спину. В плачевном состоянии его спины не приходилось сомневаться: если она и не была больной до встряски Джека Решето, то теперь, после всего пережитого Стариной, должно быть, болела ужасно. По плану Миража внизу должен был остаться только Джек, но старый бандит был настолько незначительной фигурой, что разведчик махнул рукой и позволил ему не участвовать в авантюре вовсе. Фермер снял шляпу и приложил ее к груди в знак своей глубочайшей признательности, а после забросил в рот лист табака, достав его из вновь обретенной им табакерки, которую Кнут каким-то образом проглядел среди соломы и не успел прикарманить, и поковылял в ущелье, используя ружье в качестве клюки. Старина Билл направил свои стопы к чаше, куда немного позже Джек загнал всех лошадей.