Урощая Прерикон (СИ) - Кустовский Евгений Алексеевич "[email . Страница 49
На рассвете они выбрались из ущелья, и тени провожали их взглядами до тех пор, пока солнце не поднялось достаточно высоко, чтобы их развеять. В последний раз призрачный ветер прокатился по ущелью, собирая остатки жизненных сил, потраченных людьми на его преодоление. С громкими стоном даже самые мрачные тени исчезли в лучах света, им оставалось только дожидаться полуденной тени, из которой они смогут родиться заново. Обернувшись, Кавалерия взглянул на ущелье напоследок, ему показалось, что он что-то услышал. Позади себя каторжник не увидел ничего, лишь приглядевшись внимательнее, он смог различить проход в желтых скалах, почти ими скрытый. Путешественник неосведомленный во всю жизнь не отыскал бы его здесь. Нога восточного человека вообще редко когда ступала на эту землю.
Лишь только каменная змея выпустила их из своих смертельных объятий, как тут же лесная прохлада обняла их в дружеском приветствии. Их встречала зелень, о которой они так давно мечтали, не просто зелень, но деревья — целый лес их, о существовании которого здесь, в самом сердце прерий, никто из них не догадывался.
— Как видите, господа, я не врал вам! — сказал Мираж, когда они устроили привал на первой же попавшейся поляне. — Тут начинается Лоно, о котором я вам рассказывал. Оно вообще много где начинается, некоторые шаманы считают, что нигде и не заканчивается, и везде, где есть жизнь — это Лоно! — Жаль только, Билл — дорогой наш престарелый скептик — не дожил до сегодняшнего утра, чтобы увидеть Лоно воочию, — грустно сказал Мираж, подойдя к телеге, внутри которой лежали два тела. — Ну ничего! По крайней мере, мы похороним их как подобает, когда доберемся до Старого падуба…
Люди слушали его одним ухом, а вторым внимали голосу леса. Когда духи ветра, не призрачного, а обычного, проносясь над чащей, проводили своими сотнями рук по верхушкам деревьев, те скрипели стволами и шелестели листьями — в каждом таком вздохе древостоя чувствовалась жизнь.
Они быстро собрали ветки для костра и расчистили для него место на поляне от дерна. Развели его и пожарили найденные поблизости грибы. Их собрала Энни под руководством Миража, который учил ее отличать ядовитые грибы от безопасных, лечебные от дурманящих и просто вкусных. Здесь росли всевозможные виды грибов, всевозможные виды кустов и лесных трав, все породы деревьев, кроме хвойных и северных. В самых неожиданных местах прятались цветы, иногда среди высокой травы, иногда в окружении папоротников. Безмятежная девушка, находя их, как ребенок малый бросала корзину из-под рыбы, в которую собирала грибы, опускалась на мягкую лесную подстилку коленями, наплевав даже на букашек, живущих в ней, которых всегда очень пугалась, и обнимала руками цветы растений, осторожно трогала их хрупкие стебли, листья и лепестки своими не менее хрупкими пальцами.
— Да, здесь много красивых цветов! — говорил Мираж, снисходительно относясь к этим девичьим слабостям Энни.
— Не понимаю, Джон, как они растут здесь, в тени деревьев? Пол моего детства прошло за мамиными каталогами, но я даже и не знала, что такие существуют в природе! — не переставала удивляться Энни, находя то одно, то другое растение.
— Что ж, ничего удивительного в этом нет: не вся из здешней зелени занесена в каталоги… Столичные ботаники не догадываются и о половине видов природной флоры Прерикона, — отвечал ей Мираж. — Видите ли, многие из этих цветков, нигде вне Лона не встретишь. Здесь к тому же встречаются прекрасные сорта известных цветов. Любой флорист бы убил за возможность завести такие у себя в саду. Получись у него достать хотя бы некоторые из них — о, это была бы катастрофа! Они бы неминуемо убили все прочие растения его сада, отобрав у них почву, влагу и солнце. Увы, запад не терпит восток, и запад сильнее. Сравнивать флору этих двух частей света, все равно что сравнивать восточных и западных лошадей. Первым повезло, что вторые водятся только в Прериконе.
Кстати, вот еще одна неразрешимая для науки тайна! Почему такие сильные лошади запада не распространились на восток, на Вельд и дальше, и не вытеснили своих слабых сородичей? И родственны ли они им? Почему только семьдесят лет назад имперцы, народ с многотысячелетней историей, впервые встретили лошадей Прерикон? Люди востока заходили на запад и раньше, но немногие вернувшиеся из прерий не упоминали ни о коренном населении прерий, ни о лошадях, с которыми те сосуществуют… Такая вот загадка истории, а кто-то жизнь тратит в попытках ее разгадать!
Кто бы там на что не тратил свою жизнь, Энни точно мало интересовали подобные вопросы. Синие крылья этой бабочки порхали от одного цветка к другому. Цветы же в глазах Энни могли увидеть небо, таким образом, она с ними как бы шла на сделку: растения упивались красотой девушки, а Энни наслаждалась их красотой. Но именно она расторгала сделку первой, переходя от одного цветка к другому. Как и все новое, вид цветов очень быстро ей приедался.
Именно благодаря ветрености натуры Энни, скоротечности ее увлечений, разбойники дошли до конца леса к закату, а иначе бы застряли в нем на долгие дни, ожидая, пока эта неугомонная утолит свой эстетический голод. На пути им не встретилось никаких крупных хищников или их следов, были только ежи, ласки, карабкающиеся на ветки к птенцам в птичьих гнездах и дуплах деревьев, однажды мелькнул хвост лисы. Встретились им и несколько гадюк, Дадли свернул змеям шеи, прицепив их длинные тела к своему поясу, позже он намеревался их съесть. Дадли постоянно совал в рот все, что имеет хоть малейшую питательную ценность. Памятуя о том, что сказал Джон о Дадли, Энни фыркала про себя, опасаясь выражать свое отвращение к нему напрямую. Однажды ее едва не стошнило, когда Дадли отколол ножом часть древесной коры, открыв взору Энни множество белых личинок короеда. Он принялся горстями забрасывать их себе в рот, пережевывать, омерзительно при этом чавкая. К ужасу Энни ее Джон составил Дадли компанию.
— Если ты и дальше хочешь быть моей ученицей, — сказал Мираж Энни, когда закончил есть, — то прекрати, наконец, брезговать природой и отвергать ее дары! Они все ценные, а ты, как и все мы, из лона природы вышла, так ответь мне, если имеешь, что сказать на это, чего здесь сторониться?
Удивительно, но она так и сделала, не навсегда, конечно, но в этом конкретном случае пересилила себя, чтобы продемонстрировать ему свою решимость. Любовь к Джону превзошла в ней даже отвращение, и она с трудом, подавляя рвотные позывы, заставила себя проглотить одну из личинок, предварительно отрезав ей голову ножом, который был ей выдал Миражом для сбора грибов. Когда Дадли отошел от дерева, Джон показал ей следы, оставленные короедами, открывшиеся теперь, когда большая часть личинок на этом участке ствола была съедена. Она нашла их красивыми и была поражена тем, как мерзкие и с виду и по сути насекомые, способны делать такие красивые и замысловатые узоры.
— Они вовсе не для красоты стараются, — ответил ей Мираж на вопрос соответствующего содержания, — что не мешает им ее создавать! Сказать по правде, это вселяет мне надежду в человечество. Короеды, как и колонисты, пришедшие с востока далеко не всегда по доброй воле, паразитируя на теле прерий, просто пытаются выжить. Каждое живое существо делает это так, как может. Не все рождены красивыми, но все равны в своем праве на жизнь, раз уж появились на этот свет. Не каждый, однако, достаточно приспособлен, чтобы данное право отстоять. А создавать красоту способны даже такие, казалось бы, низменные существа, как эти жуки. С виду они маленькие и незначительные, и на миллионную долю не такие значительные, как деревья, которыми питаются. Но вот засохнет одно дерево, засохнет второе — лес упадет, сточенный их жвалами, кто тогда скажет, что короеды неважны?
— Но я вовсе не хочу, чтобы этот лес исчез… Здесь так много красивого! Как сделать так, чтобы он остался? — спросила Энни, насупив брови.
Мираж рассмеялся детскому вопросу.
— Если бы все было так просто, дорогуша, лесов бы уже не осталось. Чтобы мы тогда делали, из чего бы строили и на чем писали? Но деревья, позвольте, продолжают стоять и сопротивляться нашим пилам и топорам! Вам ничего для этого делать не нужно, достаточно просто не мешать лесу, и он восстановится… А также не препятствовать работе тех, кто его лечит! — добавил Мираж, увидев летящую птицу. Словно в подтверждение его словам на ствол приземлился дятел и принялся выклеивать остатки личинок, своим длинным клювом забираясь и в щели между корой и древесиной, по краям оголенной Дадли раны. — Пойдемте, дорогая Энни! Не стоит ему мешать…