Урощая Прерикон (СИ) - Кустовский Евгений Алексеевич "[email . Страница 71

Дальше идет еще много сухого научного текста, изредка прерываемого восторженными отзывами ученого о совершенных им открытиях и в свое время наделавшего много шуму в обществе таких же, как он, помешанных на науке лунатиков. Для нашей истории, однако, несущественного в настоящем, но, без сомнений, важного для ее будущих перипетий. Таким образом, Шарль, наконец, обрел свое счастье, пускай и на краткий миг и основанное на несчастье другого человека.

В жизни экспедиции на целую неделю наступило затишье, ничего не происходило, ничто не выбивалось из привычного ритма и даже тот, казалось, слегка замедлил свой ход. Тишь и благодать нависла над прерией легкими перистыми тучами, лагерь был спокоен, люди в нем умиротворились. «При такой-то погодке еще денек в степи я, пожалуй что, и вынесу… Может, и два денька, если с удочкой в руке!» — думали наемные рабочие, изредка поглядывая в небо даже с легким намеком на улыбку. Дискомфорт, вызываемый невозможностью приблизить момент возвращения домой, на фоне этого праздника жизни отошел на второй план, безмятежное небо успокоило людей там, где не сработало даже увеличение суточных выплат.

Только один человек из всей экспедиции так за прошедшие семь дней и не взглянул ни разу вверх. Правда, у Шарля Тюффона были в шатре свои облака, — каракули в его записной книжке! Ученый с головой погрузился в работу. Его никто не беспокоил, пока не было повода. По правде сказать, все уж начали было надеяться, что обзаведясь такими увесистыми доказательствами проделанной работы, неугомонный богатей образумится и прикажет поворачивать назад, но вот однажды в облюбованную экспедицией приречную долину пожаловали гости.

Одним утром полы шатра раздвинулись и внутрь вошел Брэндон. Охлаждение между Дейвом и Шарлем заметили все в лагере, не укрылось оно и от опытного взора следопыта. До приключения со змеей, стоившего жизни Баскету, Брэндон переживал, как бы Шарль не повлиял на неокрепший разум его сына, задурив тому голову своей научной ерундой и россказнями о сладкой столичной жизни. Он уже видел первые ростки этого влияния и был категорически против него, но благоразумно решил обождать, до поры до времени не вмешиваясь и не вставая между ними, — эта выжидательная тактика, принятая им, имела свой успех. Когда Шарль и Дейв в недавнем времени поссорились из-за гибели пса, Брэндон, отлично зная характер своего сына, вздохнул с облегчением, — в той могиле неизвестного воина они похоронили свою едва начавшуюся дружбу. Теперь дурного влияния Тюффона можно было не опасаться, все вернулось на круги своя.

«Поссорились? Тем лучше для Дейва! Я бы не доверил этому и хворост собрать для костра, — думал он про себя, — остались бы все без ужина, еще бы и спасать его пришлось, чего доброго! Уж столько раз бывало… Сущий ребенок, честное слово, а строит из себя не пойми какую шишку! Такой великан мысли, что за завесой туч, окружающих его голову, ничего внизу себя не видит, но вместо того, чтобы опуститься к нам, простым смертным, он просто шагает семью милями наощупь. Но человек, в сущности, не плохой, вроде, — порядочный… Жалко, что бестолковый! Много добра бы мог сделать для нас, простых смертных, с его-то деньжищами и умственной одаренностью, да только применяет он их не в ту степь, великан… Ну да черт с ним! И на нашей лужайке засияет солнце! А Тюффон… Пока платит исправно и не требует невозможного, может быть во мне спокоен, — я на его стороне!» — таково было мнение Брэндона на счет своего работодателя, не вполне лестное и гладкое, его отрицательные стороны, однако, им никак не афишировалось среди людей, что шло весьма на пользу поддержанию порядка. Вздумай он бунтовать, рабочий люд, всецело преданный ему, восстал бы по первому же зову. Однако старый охотник был отнюдь не дурак, по крайней мере достаточно умен, чтобы понимать, что они с Шарлем в одной лодке. Рассудительный Брэндон был последним человеком, который стал бы выбивать опору из-под своих же ног. В тот судьбоносный для всей экспедиции час, его лицо в момент обращения к ученому выражало крайнее волнение, в обычное время и при обычных обстоятельствах северянину совсем не присущее.

Брэндон снял шляпу и на некоторое время замер, будто в нерешительности, едва переступив через условный порог границы шатра. Удивительно, но это было так. Вести, с которыми он пришел на этот раз, были отнюдь не пустяковыми и должны были в скором времени значительно повлиять на дальнейшую судьбу экспедиции.

— Ах, Брэндон, это вы! — Шарль наконец заметил коренастую фигуру охотника. До его прихода ученый был занят тем, что протирал колбы с заспиртованными в них детенышами найденной змеи, поминутно любуясь на них. Все они были изъяты из змеиного брюха и в свое время послужили поводом для повторного и более детального прочесывания местности. Несмотря на понимание бесперспективности этой затеи, Шарль пустил все усилия на то, чтобы отыскать отца неродившихся детенышей, однако, увы, это его начинание постигла неудача. — Ну разве они не прекрасны?! — спросил молодой Тюффон, переводя взгляд с Брэндона на колбу в своих руках и обратно. Он держал ее с той же бережностью, с которой отец держит своего первенца, если только не баюкая при этом.

«Да будут милосердны боги к той блаженной, которая согласиться стать его женой…» — подумал следопыт между тем, но вслух сказал совершенно другое:

— Месье, я прибыл сообщить вам одну крайне важную новость… — неуверенно начал Брэндон, во весь путь с равнин в шатер размышлявший над эпитетом к слову новость, в конечном итоге остановившись на нейтральной крайней важности известия. Брэндон не сомневался в том, как воспримет его Шарль, а также в том, что он первым делом предпримет после их встречи, однако это был как раз тот самый неприятный случай, когда интересы лидера и подчиненных ему людей расходятся настолько, что прямо-таки кардинально противоположны друг другу. — Видите ли, Шарль, насколько я могу судить, мы больше не единственные обитатели гостеприимных берегов Йеллоуотер…

Глупая улыбка медленно сходила с лица Шарля по мере того, как до его перегруженного наукой мозга доходил смысл сказанного. Двигаясь наощупь, великан споткнулся об гору и вынужден был прервать свое гордое шествие, чтобы в кои-то веки опуститься ниже туч и рассмотреть остановившую его преграду.

— Вы хотите сказать, что…

— Боюсь, что так… — вздохнул Брэндон и потер густую бровь, пребывая в столь частом замешательстве честного человека перед необходимостью из принципа действовать себе во вред. Это, однако, был далеко не тривиальный случай. Простая ложь бы не спасла ситуацию, ученый бы все равно прознал, так как ту весть, которую он нес, скрыть было невозможно. — Кони, — с натугой выдохнул Брэндон, наконец решившись говорить, — Дикие кони. Целый табун лошадей пожаловал к нам на лужайку…

Спустя несколько минут они уже мчались на всех парах вниз по склону к месту, в котором Брэндон оставил сына наблюдать за новоприбывшими гостями, а все остальные обитатели лагеря с беспокойством смотрели им вслед, обдумывая возможные причины такой спешки. Несомненным для всех было одно, — их отбытие из прерий опять задерживается на невыясненный срок.

Три человека залегли на изгибе склона, в том месте, где он немного выравнивался, и мог служить укрытием от взглядов снизу для всех, кому оно было нужно. Помимо рельефа и расстояния, от лошадей наблюдателей закрывала еще и высокая и густая трава. По всей вероятности, именно за этим сочным лакомством кони и пожаловали к лугам вблизи Йеллоуотер, ведь по сравнению с остальными прериями здесь был прямо-таки оазис. Да какие еще кони! Даже Брэндон — следопыт старый и опытный — и тот не мог смотреть на их могучие тела без смеси страха и восхищения. Те же чувства, только усиленные во сто крат, испытывал и Дейв, Шарль же радовался так, как не радовался, должно быть, ни один ребенок после долгой разлуки со своими родителями. Прежде он думал, что именно змея была драконом, подаренным ему прериями, — теперь он считал иначе.

«Ищущему, да воздастся!» — желая найти одно чудовище, молодой Тюффон отыскал их множество. Шарль был уверен в том, что ничего ценнее в Прериконе не водится. Он уже воображал себя въезжающим в столицу с триумфом, подобно генералам древности, верхом на исполинском коне, родом из темного пятна на карте. К несчастью, у него, как у генералов древности, не было за спиной человека, чьим долгом было принижать разыгравшееся тщеславие, напоминая смертным об общем для всех исходе. Кто-то забыл сказать ему, — «помни о смерти, Шарль!» И Шарль не помнил, — не помнил себя от счастья.