Заговор - Алданов Марк Александрович. Страница 70

— Поручик Штольц… Барон фон Беннигсен, — познакомил хозяин. — Поручик — наш… Голубчик, не томите, скажите, в чем дело.

Штааль передал приказание государя и то, что поручил ему сказать Уваров. Николай Зубов покатился со смеху:

— Пажей, говоришь? Пажей на эту ночь? Ах, забавник…

Беннигсен приблизился к Штаалю и спросил с сильным немецким акцентом:

— Так ви говорите, тшто он в свою опатшивальную комнату уходиль?

— Государь? Так точно, ваше превосходительство, — ответил Штааль и решил больше никого не титуловать: в таком деле все равны.

— Hochst wichtig [179], — многозначительно сказал Беннигсен, обращаясь к князю. — И ви вашими глазами видели, тшто карауль с конной гвардии смениль?

— Собственными глазами… Дежурный по конногвардейскому караулу корнет Андреевский мой бывший сослуживец, и я…

— И конногвардейски карауль с дворца уходиль?

— Jawohl, jawohl, — фамильярным тоном подтвердил Штааль по-немецки, чтобы не говорить ни «уходиль», ни «ушел». — Jawohl, Excellenz [180], — добавил он, хоть и решил никого не титуловать: «Excellenz» было хорошее слово, которое приходилось употреблять не часто. — Gewiss [181], — добавил он не вполне кстати, но заботливо произнося «i» как «ы».

— Sehr wichtig [182], — повторил Беннигсен и, прикоснувшись двумя пальцами к груди Штааля, снял с его мундира пушинку меха. Штааль удивленно попятился.

— Слышал про пажей? Уморушка! — сказал с хохотом Николай Зубов, наливая себе вина. — Ты, малыш, пить хочешь? Тебя как звать?.. Ты ведь грузин, правда? Эх, брат…

Он опять произнес несколько сильных слов.

— Не пей так много, — перебил его Платон Александрович. — В самом деле, может, вы закусите? — учтиво спросил он Штааля. Он, видимо, любезной интонацией хотел загладить и грубость своего брата, и то, что сам нетвердо помнил фамилию гостя. Беннигсен наклонился к Зубову и что-то ему сказал.

— Ну да, конечно, надо исполнить, — торопливо ответил Платон Александрович. — Я сейчас прикажу Клингеру нарядить кадет… Выпейте с нами вина, голубчик, за успех нашего дела. Николай, налей-ка нам шампанского.

— Это что шампанское лакать, — говорил Николай Зубов, разливая вино. — Тебе налить, немецкая образина?.. Я шампанское и за напиток не считаю. Ты, отец мой, его с английским пивом пополам выпей… Не хочешь, малыш? Ишак ты, право, кавказский ишак…

Штааль вспыхнул, но сдержался. «Что с пьяного взять?» — подумал он. Платон Александрович умоляюще уставился на своего брата.

— Was heisst: ischak? [183] — спросил равнодушно Беннигсен.

— Я на вечерний стол приглашен к Петру Александровичу, — сказал Штааль, выпив вина. — К Талызину.

— Ах да, мы все там будем, — поспешно заметил Зубов. — Но прежде прошу вас заехать к графу Палену. Вы можете?

— Отчего же, могу, если нужно для дела.

— Очень нужно. Пожалуйста, поезжайте сейчас к нему и сообщите, что мы за ним заедем или ежели не успеем, то в полночь прибудем прямо к Талызину… Будьте добры.

— Не умедлю сделать. Так до скорого свиданья, — равнодушным тоном сказал Штааль, откланиваясь.

— И говорим вам пароль: «граф Пален», — добавил генерал Беннигсен.

XXVIII

У кадетского корпуса стояло несколько извозчиков. Штааль выбрал лучшую на вид пару.

— По часам прикажете, ваше благородие, или в один конец?

«В самом деле, взять по часам?.. Может, и там пригодится: не пешком же мы пойдем его убивать, — спокойно подумал Штааль. Он теперь впервые вполне ясно почувствовал, что идут на убийство. — Жаль, сани неказистые. Ежели там кто из окна выглянет?.. Надо бы мне иметь выезд…»

— Пошел в губернаторский дом!

«Хорошая пара, рублей триста, — подумал Штааль, глядя мимо спины кучера на крытых сеткой лошадей. — Славно идут… Триста рублей, никак не меньше. У левой селезенка играет… Да, надо, надо завести выезд. Дешевы лошади на юге… С чего этот пьяный черт взял, что я грузин?.. А обижаться на него не стоило. Не обиделся же барон Беннигсен за немецкую образину. Это стоит ишака… Так вот он какой, Беннигсен. Говорят, храбрейший, заслуженный генерал. Неман верхом в бою переплыл… Он не русский немец, а немецкий: с немецкой службы перешел на нашу. Нельзя сказать „немецкий немец“. А как же надо? Пароль „граф Пален“, это хорошо. Прекрасный пароль, вспоминать будет приятно… Ежели доведется вспоминать… Я теперь совершенно не боюсь… Неужто я мог хоть на секунду помыслить о доносе?.. Не иначе, как дьявольское наваждение, — думал он, вздрагивая. — Он там в передней отлично мог с пьяных глаз рубануть меня палашом. Этакой хватит, пополам разрубит… Почему, однако, Зубов нынче с палашом? Неужто для этого? Жаль, не взял я палаша. Впрочем, Беннигсен тоже при шпаге, как я… Ну, что ж об этом думать, там будет видно…»

Штааль действительно больше не думал о том, что должно произойти ночью. К собственному удивлению, он пришел в оживленное, почти веселое настроение духа. Так, бывало, в училище он неделями волновался перед экзаменом, а в экзаменационную комнату входил совершенно спокойно. Сани, сворачивая, замедлили ход на вымершем Невском проспекте. Сверкнули фонари. В морозном воздухе запахло горелым маслом. Будочники вытянулись, стукнув алебардами. Высокий полицейский офицер сбежал с крыльца к остановившимся саням, вглядываясь в седока маленькими глазками.

— Граф Пален, — наудачу сказал Штааль. Он не знал, нужен ли здесь пароль, но эти слова могли подходить и без пароля. На крыльце, под фонарем, Штааль с изумлением увидел Иванчука. «Он-то здесь зачем? Это еще что?..» Первым инстинктивным движением Штааль подвинулся в санях за спину извозчика, так, чтобы Иванчук его не видел.

— Ежели к его сиятельству, — сказал, отдавая честь, полицейский, — то они у его превосходительства генерала Талызина. Просили туда пожаловать. Изволите знать, квартируют на Миллионной, в лейб-компанском корпусе.

«Неужели опоздал и без меня все сделают? — подумал Штааль не то с надеждой, не то с огорчением: теперь ему было бы отчасти и неприятно, если б все сделали без него. — Нет, на ужин опоздал, а на то не мог опоздать. Зубов с Беннигсеном приедут только в полночь…» Он еще себя спросил, не будет ли неблагоразумно показаться Иванчуку; однако не выдержал и, немного поколебавшись, окликнул своего приятеля. Иванчук сорвался с места, едва не упал, поскользнувшись на обледенелых ступеньках, и торопливо подошел к саням. Даже при тусклом свете фонарей было видно, что он дрожит всем телом и что лицо у него совершенно синее.

— …А… И ты… Ты тоже?.. Я… Что ж это? — стуча зубами, говорил Иванчук. От его обычной самоуверенности ничего не оставалось. Он даже не пытался скрыть свою растерянность, которая почему-то успокоила и обрадовала Штааля. Он никогда не видал своего приятеля в таком состоянии.

— Ты здесь зачем?

— Я… Право, странно… Ты не поверишь… Так ты тоже?.. Граф приказал тебе ехать к Талызину… То есть не тебе, а вам всем… Но ты понимаешь… А?.. Мое положение глупое… Так ты тоже?.. Впрочем, я не знаю… Извини…

Штааль слегка развел руками, показывая, что ничего не может сказать. Он позже сам не понимал, как он мог в такую минуту заботиться о том, чтобы удивить или унизить Иванчука. Всего лишь часом раньше он сам был почти в таком же состоянии.

— Скоро узнаешь, братец, — сказал он небрежным тоном, так, как говорят об именинном сюрпризе. Полицейский офицер с любезной улыбкой на лице прислушивался к их разговору.

— Так вы говорите, граф просил к Талызину… Наверное? — сказал беззаботно Штааль. — Знаете, было бы неприятно приехать некстати… Незваный гость…