След орла (СИ) - Сойфер Дарья. Страница 32

Камеры были одиночные и довольно приятно обставленные: кровать, письменный стол, телевизор и удобное кресло… И все бы ничего, только передние стены были абсолютно прозрачными, не оставляя заключенным ни капли приватности. За каждым их движением мог следить любой. Эдлунда посадили в самом конце коридора, и в какой-то степени ему повезло: камера напротив пустовала. Но выглядел он плохо. Осунулся, щетина выросла до сходства с финским лесорубом, глаза запали.

Почему-то до этого момента Мара сосредоточилась только на своих обидах и совершенно забыла о том, что чувствует ее отец. Теперь ей стало страшно стыдно за себя и больно за него. Хотелось заплакать, обнять, утешить… И услышать утешение в ответ. И забрать его отсюда, увезти далеко, даже если ради этого придется отгрызть охраннику остаток уха.

– Спасибо, Дамиан, – сухо кивнула Вукович, – когда тот запустил их в камеру.

– Не за что. Извините, что при таких обстоятельствах… – охранник виновато пожал плечами. – Он ждет вас.

– Знаю. Зайду попозже.

– Мне очень жаль…

– Я поняла, сержант Лобо. Можете идти, – отрезала хорватка, и Мара удивленно обернулась.

Лобо? Ведь у них есть в Линдхольме профессор Лобо. Испанский волк. Может, это родственник? Иначе откуда Вукович знает его имя и звание? Она ведь была здесь только один раз…

– Ты правда хочешь это сейчас выяснить? – нахмурилась женщина, поймав на себе задумчивый взгляд. – Будешь тратить время посещения на мою биографию или поздороваешься с отцом?

– Мила, не дави на нее, – подал голос Эдлунд, и Мара опомнилась.

От волнения и сумбура в голове совсем перестала соображать. Столько думала о нем, столько скучала… И вот теперь стоит в двух шагах и не знает: уместно обнять его? Можно ли? Не подумает ли он, что она жалеет его? Или…

– Привет, Мара, – Эдлунд неуклюже сунул руки в карманы. – Тебе понравились часы?

Его глаза блестели, и было видно, что он нервничает, растроган и рад.

– Очень, – с чувством ответила Мара, демонстрируя запястье. – Я, правда, не знаю… В смысле… Ну, они же старинные…

– Обними уже ребенка! – воскликнула Вукович. – Сил нет на это смотреть! Как два осла, честное слово!

Эдлунд шагнул к дочери и прижал ее к себе. Сначала с какой-то неловкостью, одеревеневшими руками… Мара чувствовала, как сильно он напряжен и будто бы даже боится дышать… Боится? Неужели он боится? Так же, как она? Неужели тоже не уверен в себе? Она решилась и робко обняла его в ответ, и вот тогда он стиснул ее до хруста костей. Мара коротко вздохнула. Раз, другой. И неожиданно для самой себя разрыдалась. Уткнувшись в его футболку, согревшись в кольце теплых и родных рук, она словно растаяла. Огромный кусок льда, который долгие годы тяжкой гирей висел в ее груди, хлынул из глаз соленым потоком. Сердце болело, норовя вот-вот лопнуть, но почему-то от этой боли становилось легче.

Отец гладил ее по затылку большой рукой, и Мара почувствовала себя маленьким ребенком. С двух лет, с того самого дня, когда ее определили в детский дом, она не позволяла себе быть маленькой. А тут вдруг из язвительной девушки, способной поколотить любого, выглянула девочка, которой нужна семья и которая боится оставаться одной в темноте.

– Прости меня… – шептал Эдлунд. – Прости, что опять не могу быть рядом с тобой.

– Ты не виноват, – Мара шмыгнула носом. – Почему ты не скажешь им, где был на самом деле? Я знаю, это не ты…

– Мила, спой что-нибудь, – вдруг попросил Эдлунд.

И та без лишних вопросов затянула какую-то хорватскую народную песню.

– Что?.. – удивилась Мара. – Зачем?..

– Слушай меня, – отец снова обнял ее, но на сей раз без сантиментов: прижался губами к самому ее уху и зашептал, прикрыв губы ладонью. – Это был я.

– Что?! – девочка отпрянула и от того, что ей было щекотно, и от недоверия.

– Не перебивай, – Эдлунд вернул ее на место. – Я был там. Но никого не похищал. Кто-то решил меня подставить. Я хотел навестить людей, которые принимали участие в моем эксперименте с эмбрионами. Я перевоплощался и наблюдал за ними. Орел на фотографии – я. Но похитил их кто-то другой. Эти девушки – из семей моих доноров. Похищения не случайны. Кто-то не просто хочет меня подставить, кто-то хочет что-то до меня донести. Было шесть доноров яйцеклеток. Твоя мать погибла, у второго донора нет детей, у третьего сыновья. А дочери трех остальных доноров пропали. Но кто это мог быть? Я не могу понять… Селия и Мартин Айвана под стражей. Мой отец мертв, Инира тоже. Кроме меня больше ни у кого не было допуска… Это был наш семейный проект.

– А Смеартон?

– Исключено. Тогда он еще здесь не работал. Но когда его назначили, я кое-что понял… Смеартон – сговорчивый. Его выбрал Совет, потому что хочет провернуть в Линдхольме какое-то дело. И я вспомнил, что мой отец отчитывался об эксперименте перед Советом. Когда просил денег на криохранилище и прочую аппаратуру. Я помню, что он вел переговоры лично. С кем-то высокопоставленным. Не через департамент образования. Но я не смог найти, не успел… Мара, в этом замешан большой человек. Мы должны быть осторожны. Прошу, не высовывайся. У мисс Вукович есть связи, мы попробуем что-нибудь нащупать. Я все ей объясню. Только умоляю, будь в безопасности. И ни на что не соглашайся, что бы тебе ни предлагали. Они умеют шантажировать.

– Но как же Смеартон… И Уортингтон…

– Держись подальше от них обоих. А теперь дай мне поговорить с Милой. Спой что-то.

Мара успела усвоить, что музыка – лучший способ борьбы с прослушкой. Поэтому пришлось послушно горланить «Катюшу», – первое, что пришло в голову. Ясное дело, охрана что-то заподозрит. Но доказать не сможет: расслышать шепот за этим зверски фальшивым пением не смог бы даже опытный шпион. И прочитать по губам тоже: Эдлунд старательно прикрывал рот рукой, когда говорил. Оставалось надеяться, что сержант Лобо не станет поднимать шум. Вроде, он относился к Вукович с симпатией.

Посещение закончилось быстро. Слишком быстро. За стеклом немым напоминанием возникло отгрызанное ухо, и Вукович потянула Мару на выход. Все внутренности разрывало и перетирало в фарш от бессилия и отчаяния. Так мало? Жалкие несколько минут отец был – и вот его снова отбирают. Но почему? Она-то чем провинилась? Горели бы они все в аду, эти члены Верховного Совета! Имагми был прав: у всех есть цель. У какой-то важной шишки из Совета – подставить Эдлунда. У самого Совета – провернуть какие-то темные дела в Линдхольме. А у нее, Мары, всех их разнести. Нет, пусть Эдлунд даже не мечтает. Держись в стороне! Ишь, чего захотел! Она вытащит его, и они вместе поедут к Сэму. Помирятся. Там тихо, спокойно, и никакой политики.

– Это не я его посадил, – голос охранника вывел Мару из размышлений, и она осознала, что все это время сверлила его ненавидящим взглядом.

– Но ведь и не выпустил! – она с вызовом выпятила подбородок.

– Не в моей власти, – сержант дернул плечом. – Я тоже учился в Линдхольме, и понимаю, почему ты злишься. Профессор Эдлунд – хороший человек.

– Как бы и вас не посадили за такие слова, – осмелела Мара. – От Совета можно ожидать чего угодно!

– Держи себя в руках! – одернула ее Вукович и потащила к лифту.

– Он ждет вас! – крикнул им вслед охранник.

– Да кто? – Мара дождалась, пока двери лифта отгородят их от сержанта. – Кто нас ждет?

– Думай о том, что можно говорить, и что нельзя, – процедила хорватка, игнорируя вопрос.

– А этот человек? Сержант Лобо? Откуда вы его знаете? Он родственник профессора Лобо?

– Младший брат. Но знаю я его не поэтому.

– А профессор? Что он сказал? Имейте в виду: что бы там ни было, я хочу участвовать.

– Слишком много вопросов. Обсудим позже.

Лифт распахнул двери, и Мара поняла, что они не вернулись в колонный зал, а опустились еще ниже и оказались в темном коридоре, сплошь увешанном портретами генералов и старыми картами. Вукович двинулась вглубь, замерла перед какой-то табличкой и постучала.

– Войдите, – раздался низкий лающий голос.