Таинственный воин - Хикмэн Лора. Страница 11
— Сефас двинется по старой Имперской дороге. По длинной дороге вдоль Драконьей Глуши! Вокруг широкого моря Чебон, госпожа! Днем дорога опасна. Ночью дорога смертельна. До Митанласа пять ярких лун! Старый слепой Сефас должен рискнуть жизнью госпожи Арвад, так? — Он рассмеялся и снова стал собираться. — Мне и без того будет весело!
Беркита беззвучно выругалась. Ее единственной надеждой найти Галена был слепой старый гном, а тот не хотел ее помощи.
Она сразу увидела нужный предмет. Застав гнома врасплох, женщина сорвала со стены большой тяжелый топор; повернулась, поднимая его над головой, и вложила в удар всю свою силу.
Гном отскочил, услышав свист лезвия, рассекающего воздух.
— Погоди, госпожа!
Слишком поздно. Тяжелый топор разбил сундук, прикованный к полу у рабочего стола Галена. На пол просыпались серебряные и золотые монеты.
— Ну вот, точно лезвие покорежила! — простонал гном.
— Ты можешь ходить по ночам, гном, но я могу ехать днем: на караванах, на грузовых телегах, на кораблях — кораблях, пересекающих заливы, Сефас! С моими деньгами мы можем выбирать дорогу покороче.
Сефас медленно покачал головой.
— Может, ты и купишь дорогу покороче, госпожа. А смерть побыстрее ты не боишься купить?
Беркита посмотрела на монеты, рассыпанные по полу, потом снова на гнома.
— Тогда, если я умру, ты принесешь обратно и мои кости тоже.
Сефас подумал немного.
— Договорились! — сказал он и протянул женщине могучую руку.
7
ВОДОПАДЫ
Сперва он почувствовал боль — невероятную, всеобъемлющую, пронизывающую все тело. Сознание уже несколько раз отступало, страшась таких мук, но теперь Гален инстинктивно понял, что либо встретится с болью лицом к лицу, либо умрет. Нечто в глубине его сознания требовало, чтобы он проснулся — чувство опасности, которое...
Он широко распахнул глаза.
Солнце висело над горизонтом — куда ниже, чем во время Праздника. Если солнце не повернуло вспять, значит, надвигался вечер. Похоже, он долго пролежал без сознания.
Гален чувствовал ужасную вонь, но не мог определить, откуда она исходит. Солнце пробивалось сквозь переплетение прутьев, которые...
Он резко вскочил и всем телом бросился на решетку клетки. Он бился о нее, сильными руками дергая переплетения стеблей железного тростника. Сыромятная кожа, которой были связаны стебли, отказывалась подаваться. Глаза Галена лихорадочно блестели, он судорожно вглядывался в родные места, такие близкие и такие недоступные. Мимо проплывали деревья Марготского леса, рядом с которым он вырос. Кроны высоких дубов только-только начинали окрашиваться в осенние цвета, на их широких листьях в солнечный теплый день лежали яркие желтые пятна. Трава под деревьями все еще была мягкой и зеленой, она наслаждалась щедрым солнцем, не слыша зова приближающейся осени.
Гален отступил на шаг и вновь кинулся на решетку с хриплым животным криком, исполненным слепого гнева. Он раз за разом бился всем телом о переплетение железных прутьев, но они оставались равнодушны к силе его ударов. Наконец он выбился из сил, отвернулся и, тяжело дыша, сполз на грязную мокрую солому, устилавшую пол.
Большая плетеная клетка мягко покачивалась в такт ровным гулким шагам торуска, к спине которого была приторочена. Торуски использовались для перевозки грузов во всех провинциях Пира, и этот был почти десяти ладоней в холке. Сразу за большим костяным гребнем, охватывавшим его шею на манер воротника, к широкому плоскому хвосту тянулся второй, двойной гребень из плоских костяшек. Послушный характер, мощные ноги и ровная походка делали торусков идеальными вьючными животными.
Вместе с Галеном в большой клетке, на толстом слое сена, сидели человек тридцать. Кузнец вгляделся в лица своих спутников. Некоторых он знал — вот Хагган Харн, Гален видел, как его схватили на Избрании. В углу скорчились Эфегиния Галлос и ее мать Миураль. С этими людьми он был хорошо знаком, но они не встречались с ним глазами.
Остальные были незнакомцами, тоже одетыми в праздничную одежду; их, должно быть, забрали в других городах — Уэтрине или Шардановой Лощине, еще дальше в Драконьей Глуши. Некоторые раскачивались взад-вперед, у других глаза покраснели от слез, третьи сидели неподвижно, вперив в пространство остановившиеся взоры, как будто видели что-то, невидимое другим.
Галена не интересовало, на что они смотрят. Его мир лежал за пределами клетки, и с каждым шагом торуска мир этот уходил от него. Тяжело дыша, юноша подался к переплетению железных стеблей, с тоской глядя назад. Торуск, на котором его везли, был одним из длинного каравана, спускающегося по прибрежной дороге к поселку Подветренному. Вдали все еще виднелись облачка дыма и вечерние огни Бенина: там его земляки готовили праздничное угощение в честь дня Избрания, чтобы весело закончить радостный и удачный день.
Где-то среди тонких столбов дыма должен быть и дым его печи. Где-то за деревьями Беркита должна сейчас помогать своей матери стряпать, со смехом радуясь благословению и с надеждой думая о будущем. Где-то за далеким хребтом Галену полагалось сидеть в этот миг рядом с Ансалом у пылающего очага, рассказывая, как хорошо идут дела в кузне, а Беркита улыбалась бы им обоим. Где-то под тускнеющим небом осталась его прежняя жизнь. Где-то вдали, далеко позади, было все, к чему он стремился и о чем мечтал.
Вцепившись в решетку, Гален подтянулся повыше и стал осматриваться по сторонам. Впереди ступало еще несколько торусков, широким медленным шагом осторожно взбираясь на вершину небольшого холма. Он видел, как вьется дорога, пересекая впадающие в море источники. Слева к берегу подступал лес, справа деревья сменялись пологими, поросшими травой холмами. Розовато-оранжевое солнце клонилось к закату, деревья в лесу отбрасывали длинные тени. К закату они и направлялись, прочь от жизни, которую он любил, к землям, о которых люди обычно говорили только шепотом... или вообще не говорили.
Горячие слезы жгли глаза Галена. Он заморгал — и вдруг увидел, что рядом с торуском идет по дороге монах Пир.
Гален резко подался вперед, вцепившись в железные стебли, и крикнул:
— Помогите! Это ошибка! Я здесь ни при чем! Мне здесь не место!
Рядом с ним так же тянулся к прутьям человек с нечесаными волосами и красными глазами. Он тоже позвал монаха:
— Помогите! Выпустите меня! Я не безумен!
— Нет! — зарычал Гален. — Послушайте меня — я не из Избранных!
Еще несколько пленников увидели монаха, бросились в ту сторону, клетка сильно качнулась.
— Помогите мне, добрый господин! Я никогда никому не причинял зла...
— Отпустите! Я требую, чтобы меня отпустили.
— Васска, спаси меня! Васска, услышь мои молитвы!
Гален просунул руки сквозь переплетение стеблей; шум протестов становился все громче.
— Нет! Не слушайте их! Я верный член Пир!
— Я тоже верный член Пир! — крикнула какая-то женщина.
— Я в здравом уме! — не сдавался Гален.
— Нет, это я в здравом уме! — захохотал растрепанный человек рядом.
Монах повернулся, и только тут Гален увидел, что он сжимает в руке жезл.
— Нет! — крикнул Гален. — Послушайте меня!
Монах повернул к ним драконий посох.
— Послушайте и меня! — крикнул безумец, и тут Око Васски спутало мысли Галена и вырвало его из этого мира.
Она парит передо мной, за сверкающими нитями паутины.
Я лежу на крошечном лугу. Паутина блестит в лунном свете; в неподвижном ночном воздухе она кажется голубовато-белой. Я никогда еще не был здесь. Я поднимаюсь с промерзшей земли и чувствую, как ночной холод пробирает меня до костей.
Хотя все происходящее кажется мне непостижимым, я все равно не могу отвести глаз от крылатой женщины. Я и боюсь, и люблю ее. Она несказанно красива, но в ней есть нечто далекое и отстраненное, чего я не в силах понять. В ней нет тепла. Меня все еще страшит ее голос; он полон непередаваемой, щемящей грусти и томления. Я не понимаю слов, но страсть и мощь ее песни способны остановить течение рек и полет птиц. Я знаю — она оплакивает кого-то, и скорбь ее слишком велика для этого мира, но скорбит ли она обо мне?
Так же, как я сам о себе скорблю?
Я подхожу к ней, давя босыми ногами замерзшие травинки. Каждая травинка ломается со звуком бьющегося стекла.
Ее грустные глаза смотрят на меня сквозь замерзшие нити паутины, и по глазам ее видно, как разбивается мое хрупкое сердце. Умеет ли она читать мысли? Может ли она прочесть то, что лежит у меня на сердце? Я не знаю. Сегодня она, к счастью, молчит, но если бы заговорила, ее слова могли бы уничтожить весь мир и меня вместе с ним. Но что-то в ее глазах зовет меня, обращается ко мне без всяких слов.
Я тянусь к ней. Обледеневшие нити паутины режут мои пальцы, словно лезвия бритвы. Кровь течет по паутине, почти сразу сворачиваясь на холоде. Я облизываю раненые пальцы, ощущая железный привкус своей крови.
Крылатая женщина подлетает ближе к разделяющей нас паутине. Она тянется ко мне, но я поднимаю окровавленные руки и качаю головой.
Мои жесты удивляют ее; на мгновение она замирает и морщит лоб, когда я начинаю говорить. Ее тонкие губы, кажется, вот-вот зададут вопрос. Она смотрит на блистающую паутину между нами. На секунду прищуривает большие глаза, рассматривая ее узоры, потом снова протягивает изящную руку.
Прямо на глазах нити начинают таять, и ее тепло побеждает жгучий холод. Лед превращается в воду, и нити становятся гибкими. Она легко раздвигает пряди паутины.
Я восхищенно улыбаюсь.
Она улыбается в ответ и манит меня к себе.
Я иду к ней, чувствуя, что мои руки и ноги закоченели от холода.