Морские гезы (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 3

Четверо выпивох сразу замолчали. Они не смотрели на меня, но я чувствовал напряжение. Вспомнилось, как в двадцать первом веке во время прогулки по Роттердаму зашел в интернет-салон. На моем судне тогда еще не было интернета, приходилось пользоваться городским. В салоне было человек десять. Все, включая сотрудника, из Африки, Азии или Латинской Америки. Заведение это находилось почти в центре города, но когда я гулял в том районе, то не встретил ни одного белого. Приятно было почувствовать себя в Европе расовым меньшинством. Посетители салона тоже сразу замолчали, и я тоже почувствовал напряжение. Стоило мне сказать на английском, что хотел бы посидеть полчасика в интернете, как напряжение спало. Один из посетителей произнес на испанском языке слово, которое на латиноамериканском жаргоне обозначало алкаша — так выходцы из Латинской Америки в Западной Европе называют наводнивших ее поляков. Посетители коротко хихикнули. В Западной Европе, пока молчал, меня принимали за немца, а когда начинал говорить — за поляка. Если я сообщал, что русский, очень удивлялись. Это при том, что у меня типичная русская физиономия. Наверное, их вводило в заблуждение то, что я не бываю слишком пьяным, не курю, говорю на английском и не только и смотрю на мир без агрессии и вечной тоски. Последнее — самое важное.

— Я не алкаш, друган, — улыбнувшись, поделился я на испанском языке знаниями латиноамериканского жаргона, которому меня научил старпом-аргентинец.

Все посетители весело заржали.

— Лишь бы не голландец! — нимало не смутившись, произнес латиноамериканец.

Голландцы, конечно, очень толерантные, но чрезмерный наплыв иммигрантов начал их доставать, после чего они в свою очередь начали доставать чужестранцев. Помню, гуляя поздно вечером по парку, а их в городе много и все ухоженные, я обогнал голландца, молодого и изрядно пьяного, который перемещался противолодочным зигзагом. Во рту он держал незажженную сигарету. Когда я проходил мимо, парень попросил огоньку. Я сказал на голландском языке, что не курю, и пошел дальше. Видимо, по акценту он догадался, что я иностранец, почему-то сразу перешел на английский, которым все встречавшиеся мне голландцы владели в совершенстве, и начал перечислять, что они очень скоро сделают с неграми, латиноамериканцами, азиатами и — на закуску — с поляками. Что у трезвых на уме, то пьяный выпалил мне в спину.

Молчание завсегдатаев заставило хозяина таверны оставить бочку в покое. Ему было лет тридцать семь. Волосы светло-русые и курчавые, подстрижены под горшок. Усы и короткая бородка. Щеки румяные и нос красный то ли от выпивки, то ли кровь прилила, когда возился в бочке. Серые глаза глуповаты, но смотрят внимательно и расчетливо. Уверен, что он сейчас с точностью, как минимум, до флорина просчитает мою кредитоспособность.

— Добрый вечер, сеньор! Желаете выпить пива или поужинать? — обратился трактирщик ко мне.

Я поздоровался в ответ и спросил:

— Постояльцев принимаешь?

— Конечно. У меня есть комната для иностранцев. Три стювера или патарда за ночь. Питание отдельно, — ответил он.

В прошлую эпоху серебряные стюверы были монетой графства Голландия, а равные им патарды ходили в Бургундии, Брабанте и Фландрии. Золотой флорин равнялся тридцати четырем патардам. Если это соотношение не изменилось, то жизнь сильно подорожала. Раньше в подобных трактирах я платил патард за две комнаты.

Трактирщик догадался, что цена показалась мне слишком высокой, сказал без издевки, по-доброму:

— Дальше по нашему каналу, почти на окраине, есть еще один трактир. Там возьмут два стювера.

И наверняка все будет в три раза хуже.

— У тебя остановлюсь, — решил я. — У меня там лодка. Ее можно пристегнуть на замок, чтобы не украли?

Трактирщик посмотрел с добродушной улыбкой на посетителей за столом. Мол, каких только чудаков не бывает среди чужестранцев!

— Не бойтесь, не украдут! — заверил он. — Можете на всякий случай весла занести. Поставите возле двери.

— Так и сделаю, — решил я.

— А откуда приплыл сеньор? — поинтересовался трактирщик, причем лицо его выражало готовность не обидеться, если я скажу что-нибудь типа «не твоё дело!».

— С моря, — ответил я. — Корабль утонул. Один я спасся. Сумел лодку вплавь догнать.

— Шторм вчера был лютый! Я думал, ставни не помогут, стекла повылетают! — произнес трактирщик восхищенно, будто это было самое приятное событие в его жизни. — А куда шел корабль?

— Из Венеции в Любек, — ответил я и, упреждая следующий вопрос, рассказал: — Вез на своем корабле товар венецианских купцов. Теперь ни корабля, ни товара, ни купцов…

— Жив остался — уже хорошо! — попробовал утешить он, а потом сказал, перейдя на «ты»: — Могу найти покупателя на лодку. Продашь — и рассчитаешься со мной.

— Пока не надо, — отклонил я. — У меня есть немного денег.

— Как хотите! — вернувшись к «вы», произнес повеселевший трактирщик, который, видимо, решил сначала, что я потерял во время шторма всё-всё, и сменил тему разговора: — Так вы, стало быть, венецианец?

— Не совсем, — ответил я, — но это уже не важно. Теперь я никто.

— А как зовут сеньора? — поинтересовался трактирщик.

— Александр Чернини, — после короткого раздумья придумал я себе новую фамилию, которая звучит на итальянский лад.

Трактирщик догадался, что это не настоящая фамилия, но, судя по понимающему взгляду, согласился, что судовладелец, потерявший корабль с грузом, имеет право считаться утонувшим.

— А меня Петер Наактгеборен, — представился трактирщик.

Если я не ошибаюсь, его фамилия значит «Рожденный голым». Видимо, это очень редкий случай, поэтому и стал фамилией.

— Я бы поел, — сказал ему.

— Есть снерт, — предложил трактирщик, показав на котел на огне. — Это суп гороховый. Будете?

— Буду, — согласился я. — И пива налей.

— Одинарного или двойного? — спросил он.

Я подумал, что двойное будет покрепче и получше, хотя и дороже:

— Давай двойное.

Я забрал из тузика свои вещи и весла. Последние поставил в углу у двери. Остальное положил на лавку среднего стола, за который сел. Трактирщик поставил передо мной большую глиняную тарелку, наполненную гороховым пюре с кусочками копченого окорока. Деревянная ложка, воткнутая в центре блюда, стояла. Я сразу вспомнил украинский борщ, в котором ложка тоже должна стоять. Наверное, это своего рода знак качества. Порадовало и количество еды. В будущем голландцы и немцы в этом отношении не изменятся. Одного блюда будет хватать, чтобы наелся досыта. Это тебе не французская или итальянская кухня, рассчитанная на несколько перемен, поэтому порции — воробью два раза клюнуть. Про качество умолчу. Голландская кухня, как таковая, не сложится. Будет привычка готовить из овощей и мяса что-то среднее между пюре и густым супом, будет множество сортов сыра и шоколада и — приятное исключение — будут стропвафли, состоящие из двух кружочков вафель с начинкой из карамели. Глотание голландцами, подобно пеликану, сырой селедки, взяв ее за хвост и уронив в рот при запрокинутой голове, я считаю не едой, а экстремальным видом спорта, как поедание японцами ядовитой рыбы фугу. Для гостей из других стран голландцы вживят в свою культуру индонезийскую кухню. Индонезийские ресторанчики будут разбросаны повсюду. Правда, для голландцев в них будут готовить по-голландски. Это когда от карри остается только желтый цвет.

Хлеб оказался непонятно из какой муки. Мне показалось, что из смеси ржаной, ячменной и овсяной. Он был черный, глевкий и плотный. Создавалось впечатление, что откусываешь мыло. Тем более, что и вкус не сильно отличался. Суп оказался получше. Я умолол всю тарелку, запивая напитком, который мой язык не поворачивался назвать пивом. Но крепок, не отнимешь. И в нос шибает, напоминая шампанское. Я выдул три кружки. И захмелел немного, и восстановил водный баланс. Теперь не мешало бы покемарить.

За это время четверо посетителей ушли. Трактирщик забрал их кружки и поставил на край стола.