Испытание близнецов - Уэйс Маргарет. Страница 7

И тут что-то произошло! Именно в этот момент что-то не заладилось и пошло наперекосяк. Теперь, когда у Карамона было время подумать и провернуть все в памяти еще раз, он вспомнил, что произошло что-то совсем не то и не так, как должно было; вот только – что?

«Но я, конечно, ничего не смогу с этим поделать, – с горечью подумал он. – Я никогда не понимал магии и никогда ей особенно не доверял...»

Еще один близкий удар молнии прервал размышления Карамона, заставив его вздрогнуть, а Тассельхофа – подскочить во сне. Раздраженно бормоча себе под нос ругательства, кендер закрыл глаза ладонями и снова свернулся в комок, удивительно похожий на маленького бурундучка, уснувшего в своей норе.

Карамон вздохнул и, с трудом заставив себя не думать о бурях и бурундуках, снова вернулся к последним минутам, проведенным им в Замане, когда он включил волшебное устройство.

Неожиданно Карамон вспомнил появившееся тогда странное ощущение, будто что-то тянет его в одну сторону, в то время как другая неведомая сила толкала его в противоположном направлении. Что делал Рейстлин? Карамон никак не мог этого припомнить. Понемногу у него в мозгу начал возникать смутный образ брата.

Как из тумана, выступили искаженные ужасом тонкие черты его лица – такое лицо было у Рейстлина в тот момент, когда он в крайнем изумлении смотрел на Врата.

Крисания в это время...Крисания стояла прямо перед этим порогом Мрака, но больше она не молилась. Ее тело корчилось, словно от боли, а глаза были полны...тем же ужасом, что и глаза Рейстлина.

Карамон вздрогнул и облизал губы. Горькая вонючая дождевая вода оставила на его губах какую-то масляную пленку, отчего во рту у него появился такой привкус, словно он долго грыз грязные ногти. Сплюнув, Карамон вытер рот тыльной стороной ладони. Очередной удар грома заставил его поморщиться, как от зубной боли.

Внезапно к нему пришел ответ.

Рейстлин проиграл.

С ним произошло то же самое, что и с Фистандантилусом. Он утратил контроль над своей магией. Волшебное поле так некстати включенного устройства для путешествий во времени вступило в контакт с силами, вызванными его заклинаниями, – таково было единственное более или менее правдоподобное объяснение случившемуся.

Карамон нахмурился. Нет, Рейстлин не мог не предусмотреть подобной возможности. Но если так, то он, несомненно, не дал бы им воспользоваться магическим устройством, он бы просто убил их обоих, как расправился с гномом-механиком – приятелем Таса.

Карамон свирепо потряс головой, надеясь, что в мозгах его прояснится и мысли встанут на свои места. Он пробирался сквозь непонятные и запутанные вопросы с тем же упорством, с каким в свое время штудировал ненавистную арифметику, которую в детстве его заставляла учить мать. Магическое поле прибора было нарушено, это очевидно. Оно зашвырнуло его и кендера слишком далеко вперед, отправило в их же собственное будущее.

«Следовательно, – решил Карамон, – достаточно лишь снова включить устройство, и оно вернет меня в мое настоящее, обратно к Тике, в родную Утеху...»

Открыв глаза, Карамон огляделся по сторонам. Стоит ли возвращаться, чтобы через два года снова встретить такое будущее?

Эта мысль заставила гиганта вздрогнуть. Он промок насквозь, и наступившая ночь оказалась удивительно холодной, однако вовсе не погода беспокоила его. Ему было хорошо известно, каково жить без надежды, зная о том, что ждет тебя впереди. Как он мог вернуться назад к Тике и всем своим друзьям, зная, что с ним случится в недалеком будущем?

Потом он подумал о трупе под обелиском. Каково самому ему будет возвращаться после всего...

Если, конечно, этот труп действительно принадлежит ему. Карамон попытался припомнить последнюю беседу с братом. Тассельхоф изменил время – так сказал тогда Рейстлин. Кендерам, гоблинам и гномам – расам, созданным богами непреднамеренно, по чистой случайности, – перемещаться во времени было заказано. Они, в отличие от великанов, людей и эльфов, существовали вне временного потока. Значит, кендер, попавший в прошлое, способен изменить будущее?

Тассельхоф попал в эпоху Катаклизма случайно, ворвавшись в магический круг, очерченный верховным магом Пар-Салианом, за мгновение до того, как заклятие, призванное отправить в прошлое Карамона и Крисанию, было произнесено.

Тас изменил ход времени. Вот почему Рейстлин считал, что может избежать судьбы Фистандантилуса! Он мог попытаться пойти по другому пути и уцелеть там, где сгинул его предшественник. Рейст мог победить!

Голова у Карамона закружилась, его начинало тошнить. Что все это означает?

Что он здесь делает? Как он может одновременно быть живым человеком и покойником, изрядно к тому же разложившимся? Действительно ли это тело принадлежит (принадлежало? будет принадлежать?) ему? Если кендер на самом деле каким-то образом изменил ход истории, то у подножия каменного обелиска мог оказаться какой-нибудь другой ее персонаж.

И все же самым главным вопросом для Карамона оставался один – что случилось с Утехой?

– Интересно, это все Рейстлин устроил? – пробормотал Карамон себе под нос просто для того, чтобы услышать свой собственный голос среди шипения молний и сотрясающих землю ударов грома. – Имеет ли эта буря какое-нибудь отношение к нему? Случилось ли все это оттого, что он потерпел неудачу, или наоборот...

Карамон вдруг почувствовал, как у него перехватило дыхание. Тассельхоф рядом с ним зашевелился во сне, всхлипнул и что-то невнятно пробормотал. Гигант рассеянно повернулся к другу и похлопал его по плечу.

– Дурной сон, – ласково проговорил он, чувствуя, как сжалось под его большой ладонью маленькое тело кендера. – Просто плохой сон. Спи, Тас...

Тассельхоф перекатился на другой бок и, по-прежнему закрывая глаза ладонями, плотно прижался к спине Карамона. Исполин продолжал ласково похлопывать его по плечу.

Плохой сон...Как бы ему хотелось, чтобы это действительно было так. Он мечтал снова очнуться в своей собственной мягкой постели, пусть даже с гудящей хмельной головой и трясущимися руками. Ему отчаянно захотелось снова услышать, как Тика в отчаянии швыряет на кухне грязные тарелки, проклиная его на чем свет стоит за леность, пьянство и слабоволие и готовя на завтрак при этом его же любимые блюда. Карамон страстно желал вернуться к этому жалкому, растительному существованию, потому что тогда бы он умер легко, ни о чем не зная заранее.

«О, пусть это будет только сон!» – мысленно взмолился гигант, роняя голову на колени и чувствуя, как из-под его плотно сомкнутых век капают жгучие слезы.

Он сидел так довольно долго и, сокрушенный открывшейся ему истиной, даже перестал обращать внимание на бурю. Тассельхоф вздыхал во сне, но не просыпался. Сам Карамон не мог уснуть, а то, что ему привиделось, было сном наяву, реальным кошмаром, от которого нигде не спастись. Для подтверждения худших его опасений Карамону не хватало только одной детали, но в глубине души он был уверен, что не ошибся.

Гроза понемногу стихала, отползая на юг. И когда буря наконец перевалила через горный хребет, тишина зазвенела в ушах Карамона громче самых яростных штормов. Снаружи развиднелось, и небо очистилось – до следующей грозы. Теперь на нем стало возможным разглядеть и луны, и звезды...

Карамон еще некоторое время сидел в грязной норе, вырытой им под бревном, словно ожидая, пока до него донесется запах жареной картошки со специями или пока звонкий смех Тики не прогонит эту странную тишину. Он хотел, чтобы страшная боль в голове, которую он часто испытывал с похмелья, заглушила острую боль в его сердце.

Но ничего такого не произошло. Над мертвой землей воцарилось гробовое молчание, нарушаемое лишь далекими раскатами грома. Карамон чуть слышно вздохнул, поднял голову и посмотрел в небеса.

Он сглотнул скопившуюся во рту горькую слюну и до рези в глазах стиснул веки, стряхивая набежавшие слезы.

Над ним в вышине горело неоспоримое подтверждение всех его худших опасений и страхов.