Охотники и ловцы рыб (СИ) - "ITN-997". Страница 20

Ростила отмерла, вырвала свою руку из Любавиной и бросилась бежать. Ее подруга, не веря собственным глазам, еще несколько минут созерцала Харальда со спутницей. К несчастью, их поведение не оставляло ей сомнений. Она развернулась и бросилась бежать вслед за Ростилой. Та нашлась в Любавиной горнице, сидела на лавке и, закрыв лицо руками, горько рыдала.

— Я сама во всем виновата, — проговорила она сквозь слезы, почувствовав присутствие подруги. Любава опустилась рядом с ней на колени и крепко обняла несчастную. Та молча рыдала.

— Мне почему-то больше не хочется быть рядом с ним, — всхлипнув, проговорила она еле слышно. Я могу, конечно, ему подчиниться, но он же чувствует, что я встречаюсь с ним через силу. Решил, наверное, что я его разлюбила. Или… не знаю, что он решил. Я, наверное, проклята. Не могу удержать собственное счастье. И жить больше не могу.

Она захлебнулась в своих, так долго сдерживаемых рыданиях и замолчала, затем с силой вырвалась из Любавиных объятий, подобрала с сундука какой-то сверток и быстро скользнула к двери.

— Ты не проклята, а благословенна, — остановил Ростилу мужской голос.

Любава развернулась к двери и вскочила. На пороге стоял отец Афанасий, загораживая выход. Перед ним замерла Ростила со свернутой в кольцо пеньковой веревкой в руках.

— Ты ждешь ребенка, дочка, — тихо сказал монах и сделал шаг вперед. За ним стоял еще и Сольмир. Видимо, Ростила рыдала слишком громко, а комната сказителя была рядом. — Твой сыночек, когда вырастет, станет великим утешением и для тебя и для многих людей. Только выноси его, дочка. Сие будет непросто.

Ростила, отступая назад, дошла до скамьи, опустилась на нее, выронила веревку из рук и закрыла заплаканное лицо руками. А Сольмир, войдя в ее горницу вслед за отцом Афанасием, бросил взгляд на подругу, на клубок веревки, выпавший из ее рук, развернулся и выскочил наружу. По лестнице рассыпавшимися поленцами прозвучали его стремительные шаги. Любава, увидевшая, каким ярким блеском сверкнули голубые глаза сказителя, как сжались в мощные кулаки руки, бегом бросилась вслед за ним. Краем глаза она успела заметить, как Ростила положила руку на живот и счастливо улыбнулась.

Сольмир пересек дорогу Харальду во внешнем дворе замка, когда тот неспешно возвращался со своей прогулки.

— Слушай, Харальд, я знаю, что я тебе не противник, но просто так на все я смотреть не буду, — выкрикнул муромец со злостью и бросился на варяга с кулаками. Харальд отскочил в сторону, не вступая в драку.

— Хоть бы дубину, что ли, взял, — хладнокровно посоветовал он, — вон, подходящая валяется.

Сольмир невольно оглянулся, посмотреть на дубину, и густо покраснел. Он действительно никак не мог соперничать с опытным воином. Харальд молча стоял и ждал дальнейшего развития событий. Любава бессильно прислонилась к корявому стволу дуба.

— Ага, ты стоишь, такой сильный, невозмутимый, — злобно заявил Сольмир, пустив в ход то оружие, которым он прекрасно владел — дар слова, — и тебе нет никакого дела до того, что мать твоего сына из-за тебя собралась вешаться.

Дар слова — убойная вещь. Варяг неожиданно побледнел и сделал шаг назад, не отрывая пристального взгляда холодных серых глаз от лица сказителя.

— Если уж так невтерпеж, так встречался бы незаметно, зачем же обниматься с бабой на глазах у любящей тебя Ростилы? Неужели тебе все равно? Ей и так в жизни досталось. А еще и любимый последним дерьмом оказался.

Любава тихо застонала и ухватилась руками за ближайшую ветку, невольно представив себе, как Сольмирова голова слетает с плеч. Но Харальд сохранил полное спокойствие. Наступило молчание. Сольмир обреченно разжал кулаки и развернулся уходить.

— Почему ты думаешь, что Ростила носит моего ребенка? — холодно спросил варяг.

— Отец Афанасий только что сказал, — безнадежно ответил Сольмир.

В словах отца Афанасия не сомневался никто из тех, кто о нем знал. Совсем недавно бездетные супруги, в избе которых он жил, сообщили всей деревне, что неплодная ранее Тэкла ждет ребенка. И это бы еще было ладно, в конце концов, всякое можно подумать, но немолодая женщина помолодела на пару десятков лет и выглядела теперь молодой и невероятно счастливой. И в деревню Вершичи со всех окрестностей потянулись болящие за исцелением. Особенно отец Афанасий жалел деревенских баб. Слава о чудесном старце, жалостливом и всеведущем, мгновенно разнеслась по окрестным деревням. Поэтому никого и не удивило, что отец Афанасий оказался на пути у Ростилы в критический момент. И в его словах насчет сына тоже никто не усомнился.

— Сказал, что ребенок мой?

— А чей же еще? — вяло ответил Сольмир. И, поскольку Харальд молчал и не шевелился, внимательно посмотрел на него.

— Ах, это ты ее так наказывал? До смерти, да? Кстати, я сам уверил Збигнева перед отъездом, что вы с Ростилой муж и жена. К твоей жене он бы подкатываться не стал. Кто его просветил, что она тебе не жена? Уж во всяком случае, не влюбленная в тебя женщина, мечтающая ею стать.

— И не я, — резко ответил Харальд. — Я с ним никогда не разговаривал.

— А кто вообще виноват, что Ростила тебе до сих пор не жена? — снова завелся сказитель. — Женился бы, никто бы к ней на выстрел стрелы не подошел. Так нет же. Жениться он не хочет, что с ней происходит, ему не интересно, а она без него жить не может.

— Любава, где сейчас Ростила? — спросил ни разу не обернувшийся в сторону новгородки варяг.

— В моей горнице с отцом Афанасием.

Харальд еще раз внимательно посмотрел на сказителя, о несчастной влюбленности которого они все уже знали, развернулся и направился в замок. Любава подошла к Сольмиру.

— Пойду, пожалуй, Збигнева перенастрою, — сообщил тот, дергая себя за кудрявые волосы и размышляя о чем-то. — Болит у меня душа за Ростишу. Шабалдахнутый Збигнев своими приставаниями до добра не доведет.

Любава попробовала было вернуться к себе, но, открыв дверь в свою горницу, увидела, что Харальд стоит на одном колене перед низкой лавкой, на которой сидит Ростила с сумасшедшим счастьем на лице, держит ей голову обеими ладонями, ласково смотрит в светлые миндалевидные глаза и что-то нежное говорит.

Любава быстро закрыла дверь, чтобы ничего не испортить, и пошла в конюшню, покормить морковкой свою кобылу. Она ничем не могла помочь подруге. Ростила, несмотря на природную силу души и энергичность, в противодействии со своим любимым находиться не могла. Она казалось белой кувшинкой, которая вянет сразу же, как только ее вытащат из воды. А холодный варяг, хоть и ни на кого больше не смотрел так ласково, только на нее, но и законный брак не предлагал.

***

Как именно Сольмир собирался перенастраивать «шабалдахнутого Збигнева», сказитель рассказывать не стал. Но Любава с удивлением поняла, что сын Вроцлавского каштеляна теперь уделяет внимание ей самой. Поскольку с красотой Ростилы девушке было не тягаться, то Любава потребовала у Сольмира объяснений.

— Ничего особенного, Любава, — ответил тот и ухмыльнулся зловредно. — У этого Збигнева есть одна непроходящая страсть — стать богатым. Мы с ним сейчас заняты поисками заветных кладов. Только это и способно перекрыть его увлечение Ростишей.

— А причем здесь я?

— Ты? — Сольмир окинул Любаву подчеркнуто оценивающим взглядом. — Ты, конечно, неплохо выглядишь в этом одеянии, да и похорошела немного за последнее время, но Ростише ты никак ни соперница.

— А вот ты в последнее время стал гораздо хуже выглядеть, — заявила Любава в ответ.

— Знаю, — неожиданно горько усмехнулся Сольмир. — Потому мне так жалко Ростишу, что я очень хорошо понимаю, каково ей все это время душевно терзаться.

И он ушел вперед, не оглядываясь, а так ничего и не понявшую Любаву догнал Збигнев.

— Панна Любава, — начал он, подкручивая темные усы, — как ты несказанно хороша. Точно язычок пламени в очаге.

— Точно медные денежки, — ответила в сердцах новгородка, — в лучах солнца.

— И вправду, — согласился Збигнев, обрадовавшись тонкому пониманию его дорогих и сокровенных чувств. И внезапно схватил девушку за запястье, чтобы она не убежала. — Дался тебе этот Всеслав. Он же некрещеный. Выходи лучше замуж за меня, а?