Берег мечты - Гиррейру Виктория. Страница 46

В смерти Эпифании он винил себя и дочерей. Ему казалось, что если бы хоть кто-нибудь в тот вечер находился дома, то Эпифанию можно было бы спасти. Бедняга так страдал, что не был способен ни на какие действия, и все хлопоты по организации похорон взяла на себя Жудите, которую Деодату приютил в своём доме, исполняя одно из последних желаний Эпифании.

На траурную панихиду собрался едва ли не весь город, префект тоже счёл своим долгом туда пойти, разумеется, вместе с первой леди, и вот там, в церкви, Адму всё-таки настигло возмездие, хотя никто из присутствующих этого и не понял. Когда она подошла к гробу, чтобы проститься с покойной, ей вдруг почудилось, будто Эпифания открыла глаза и гневно произнесла: «Убийца! Ты будешь гореть в аду!»

— Нет, нет, этого не может быть! – в ужасе воскликнула Адма и отпрянула от гроба, вся дрожа.

Феликс подхватил её под руку, отвёл в сторону и сказал с недовольным видом:

— Успокойся. По-моему, ты переигрываешь, изображая горечь утраты.

— Нет, она живая! – дрожащим голосом ответила Адма, и Феликс понял, что напряжение последних дней подкосило его жену и она сейчас близка к помешательству.

Он отвёз её домой, напичкал транквилизаторами, она отоспалась и, полностью овладев собой, тоже объяснила своё жуткое поведение нервным перенапряжением.

А жители города сошлись во мнении, что Адма зачем-то разыграла эту неуместную сцену, и это лишь усилило их неприязнь к семейству префекта. Волна народного гнева всколыхнулась с новой силой, и под давлением оппозиции Феликс вынужден было взять на должность вице-префекта дядюшку Бабау. Со стороны Феликса это был разумный компромисс, дававший ему временную передышку в обострившейся политической борьбе. Бабау хоть и был ярым оппозиционером, но не располагал той информацией, с помощью которой собиралась разоблачить Феликса Эпифания.

А между тем, и дядюшка Бабау не собирался спокойно отсиживаться в кресле вице-префекта. Он исподволь готовил акцию, которая вполне могла обеспечить Феликсу не только провал на выборах, но и уголовное преследование за преступное загрязнение им окружающей среды. Проведение такой акции стало возможным после того, как Родригу выяснил, из-за чего болеют люди, имевшие несчастье искупаться в местной речке. Оказалось, что речная вода содержит огромное количество ядовитых примесей, которые являются отходами ткацкого производства, принадлежащего сеньору Феликсу. Дулсе предложила устроить митинг и потребовать от Феликса, чтобы он установил у себя на фабрике очистные сооружения, но дядюшка Бабау предпочёл действовать более убедительно и грамотно. По его совету Дулсе написала аргументированное заявление в комитет охраны природы штата Баия с требованием устроить экологическую проверку на фабрике Феликса. Теперь она собирала подписи жителей города, чтобы чиновники в Сальвадоре не могли с лёгкостью отмахнуться от этой коллективной петиции.

Но Феликс об этом не знал и пребывал в прекрасном расположении духа. Ещё бы! Ему сопутствовала удача, к нему благоволила судьба. Он чувствовал, что находится под защитой мощных таинственных сил. Ведь только их властным вмешательством можно объяснить внезапную смерть Эпифании. Стоило ей только объявить себя врагом Феликса, как она тут же была устранена, изъята из жизни. Жестоко? Возможно. Однако Феликс тут абсолютно ни причём, всё произошло без его участия. Некто всемогущий позаботился о нём в ту ночь, убрав с его пути врага и одновременно послав ему бесценный дар – любовь! Как же после этого не уверовать в собственную избранность, уникальность, неуязвимость, если тебя хранит и направляет по жизни твоя яркая путеводная звезда!

Феликс был счастлив как никогда и жил предвкушением ещё большего счастья.

Алешандре тоже был вполне доволен жизнью и собой. Его коварный план удался на славу: Гума в пух, и прах разругался с Ливией, обвинив её во лжи и предательстве. Более того – он заявил, что расстаётся с ней навсегда, поскольку ложь и любовь для него понятия несовместимые.

— По твоей милости Феликс Геррейру унизил меня, втоптал в грязь, — гневно упрекал он Ливию. — Из-за твоей лжи я лишился гордости, чести, достоинства. И этого я тебе никогда не прощу! Ты для меня больше не существуешь!

Не достучавшись до сердца и разума Гумы, Ливия потребовала объяснений от Феликса:

— Вы рассказали Гуме о моём долге, хотя не имели на это права. Скажите, зачем вы это сделали? Чтобы унизить Гуму при всём честном народе?

— Да, я хотел поставить его на место, — подтвердил Феликс, выразительно посмотрев на Алешандре, который тоже присутствовал при их разговоре. — Он пользуется лодкой, выкупленной на мои деньги, и при этом везде поливает меня грязью. Я должен был ему сказать, чего он стоит на самом деле!

Вы ошибаетесь, — возразила Ливия. – Те деньги не ваши. Они мои! Вы их дали мне, значит, это я у вас в долгу, а не Гума!

— Брось, Ливия, — криво усмехнулся Феликс. – Я слышал, вы живёте вместе, поэтому будет справедливо, если часть долга он возьмёт на себя. В конце концов, ты занимала эти деньги ради него.

— Это моё личное дело, вы не имели права вмешиваться!

— Нет, если бы я знал, кому предназначены эти деньги, то не дал бы их тебе. Но ты скрыла от меня правду, как потом скрыла её от Гумы. Ты вела двойную игру, но проиграла! — перешёл в наступление Феликс. — Твой рыбачок не понял тебя, не оценил твоих благих намерений. Ему наплевать на ваши отношения, он нянчит свою уязвлённую гордость.

— Я не собираюсь обсуждать здесь мои отношения с Гумой! – воскликнула Ливия.

— Да тут и обсуждать нечего, — махнул рукой Феликс. — И так ясно, что скрывается за его непомерной гордыней: он любит себя, а не тебя! Если бы это было не так, то он бы не стал обвинять тебя, а достал бы деньги из-под земли и вернул их мне! Но ему проще жить за твой счёт и при этом делать вид, будто я его незаслуженно оскорбил.

— Вы действительно повели себя подло, сеньор Феликс, — заявила Ливия. – И я больше ничего от вас не приму. Ни денег, ни работы! Я увольняюсь! В следующий раз я приду к вам только затем, чтобы вернуть долг!

— Что ж, я удовлетворю твою просьбу об увольнении, — сказал Феликс. – А деньги потребую с твоего рыбачка, упрямая ослица!

Он блестяще справился со своей ролью, и теперь настал черёд Алешандре.

— Я не позволю тебе оскорблять Ливию! – гневно произнёс тот свою первую реплику. — Ни тебе, ни кому-либо другому!

— Что кому позволить, решаю я. И не повышай на меня голос! — ловко подыграл ему Феликс.

— Нет, ты вёл себя по-хамски и должен попросить прощения у Ливии, — продолжил в том же тоне Алешандре. – И об увольнении не может быть и речи. Ливия погорячилась…

— Не надо меня защищать, Алешандре, — сказала Ливия. – После всего, что тут произошло, я не смогу работать на фабрике. Прощай. Спасибо тебе за поддержку. Я ухожу!

— Нет, в этом доме ты моя гостья, не уходи! – всерьёз испугался Алешандре, и попытаться удержать её, а Феликс, продолжая играть свою роль, снова подлил масла в огонь:

— Пусть уходит. Она тебе не пора, Алешандре. Ты всё для неё сделал, окружил заботой, осыпал подарками. Ты из кожи вон лез ради девки…

— Полегче! – угрожающе воскликнул Алешандре, сжав кулаки, но Феликс не унимался:

— А как я могу её называть, если она сбежала к рыбаку, к оборванцу?! И ты всё ещё бегаешь за ней? Где твоя гордость?

Ливии, наконец, удалось оттолкнуть Алешандре, преграждавшего ей дорогу. Она выбежала за дверь, и Алешандре тотчас же последовал за ней, громко крикнув отцу:

— У меня нет гордости, у меня есть любовь! Тебе этого не понять!

Догнав Ливию, он решительно отмежевался от отца, попросив у неё прощения за грубость Феликса. И Ливия приняла его слова за чистую монету.

— Довольно, Алекс, я не хочу, чтобы вы из-за меня ссорились, — сказала она. — Я ухожу из вашего дома и с фабрики навсегда. Но ты не беспокойся, дело вовсе не в тебе. Наша дружба продолжается. А с Феликсом я расстаюсь. Найду работу и отдам ему всё до последнего сентаво!