Берег мечты - Гиррейру Виктория. Страница 51

Луиза приняла сторону отца, и это был ещё один тяжелейший yдар для Риты. Луиза рыдала, бросая матери жестокие упрёки:

— Ты сломала мне жизнь! Моя сестра – шлюха! Меня теперь не пустят на порог в доме Фреда! Родители никогда не позволят ему жениться на девушке, у которой такая сестра и такая мать. Ведь ты же изменила папе и прижила ребёнка на стороне, а потом ещё и бросила его!

Рита пыталась втолковать ей, что первым изменил Шику, а Селму отобрали у неё насильно, однако для Луизы эти доводы звучали неубедительно.

Рита ушла из дома. Куда — она и сама не знала. Оставила свой чемодан в камере хранения на вокзале и отправилась к другой дочери. Теперь она уже ничего не боялась, и прямо сказала Селминье, что является её матерью.

Селминья не обрадовалась этому признанию. Наоборот, она сочла себя самой несчастной на свете. Прожить всю жизнь сиротой, при живой-то матери? Да такого врагу не пожелаешь! Понять и простить Риту Селминья не могла и тоже обвинила её в своей сломанной жизни:

— Если бы все эти годы у меня была мать, я бы не стала проституткой! Лучше бы ты продолжала молчать и ничего не говорила мне, потому что теперь я не хочу жить! Этот стыд, эту боль невозможно вынести! Я ненавижу тебя!

У Селминьи было достаточно оснований для подобных обвинений. Как раз в то время она переживала тяжёлую любовную драму. Родолфу, которого Селминья называла не иначе, как сказочным принцем, посланным ей, Золушке, самой судьбой, жестоко обманул её ожидания. Он не уставал восторгаться её красотой и даже прогулялся с ней по пляжу при луне, но когда Селминья заговорила с ним о любви, и о своих мечтах о замужестве, Родолфу бесцеремонно и грубо напомнил ей, кто она есть.

— Ты извини, но я никогда не смогу жениться на проститутке, — сказал он.

Селминья поняла, наконец-то, что нужна ему только в постели, и отказалась обслуживать его даже за деньги. Родолфу был взбешён, стал говорить, что она не имеет права отказать клиенту, работая в борделе, и Селминья уже тогда была готова наложить на себя руки. А тут ещё и Рита не вовремя пришла ко мне со своим признанием. Селминье стало так обидно за свою пропащую жизнь, что она решила покончить с ней раз и навсегда. Не помня себя, несчастная девушка выбежала из борделя и помчалась к речке, где стала пить отравленную воду. Роза и Гайде вытащили её из речки силой — посиневшую от холода и успевшую достаточно нахлебаться ядовитых веществ, после чего она и впрямь оказалась на грани жизни и смерти. Но Роза приложила все силы для того, чтобы вылечить Селминью, да ещё и сохранить этот досадный случай в тайне.

Рита, ночевавшая то в рыбацкой хижине, то на лавочке в сквере, не знала, что её старшая дочь лежит в жару, зато ей стало известно об исчезновении Шику. Кто-то из рыбаков видел, как Шику, напившись до полуобморочного состояния, взял лодку Гумы и вышел на ней открытое море.

— Святая Еманжа, не дай ему погибнуть! – молилась Рита, а Гума и Руфину отправились на лодке вдогонку за Шику.

Нашли они его на дальнем острове, куда Шику решил сбежать от позора. Их своевременное появление там и спасло жизнь Шику, потому что на острове его укусила змея, и он умирал.

Гума и Руфину успели доставить его в больницу ещё живым, а доктор Родригу сделал всё необходимое для спасения Шику.

— У него есть шансы на выздоровление, — сказал Родригу, — но ему нужна сиделка. Пусть дона Рита не отходит от него ни на секунду.

— Я готова, — сказала Рита и тотчас же получила жёсткий отпор со стороны Луизы, которая считала мать недостойной и утверждала, что сама справиться с ответственной миссией сиделки.

Родригу, тем не менее, настоял, чтобы у постели Шику дежурила Рита, а Луизе вообще запретил оставаться в больнице.

— Ты не имеешь права, папа выгнал тебя из дома! Ты ему никто! – продолжала твердить Луиза, и Рита была вынуждена ответить:

— Я уйду из дома, как только твой отец поправиться.

Гума и Руфину вывели Луизу из палаты и велели ей идти домой. Ни тот ни другой до сих пор не знали, из-за чего поссорились Рита и Шику, поэтому им была непонятна и внезапная враждебность Луизы по отношению к матери. Гума по-братски отругал её, но даже после этого Луиза не сочла возможным рассказать ему о семейным позоре.

Фреду она, разумеется, тоже ничего не сказала, просто стала избегать его. А когда он всё же подкараулил её у больницы, заявила что между нами всё кончено.

Услышав это, Гума сказал Руфину:

— Я ничего не понимаю! Просто сумасшедший дом какой-то!

— Будем надеяться, что к завтрашнему дню твоему дяде полегчает и ты сможешь спокойно поговорить с доной Ритой. Пусть она объяснит тебе, наконец-то, происходит. А пока давай зайдём в «Звёздный маяк», выпьем чего-нибудь. Сегодня было трудный день, мне нужно расслабиться.

— Я непротив, только Эсмеральда будет действовать нам на нервы, — сказал Гума.

— А ты не принимай её всерьёз, — посоветовал Руфину. – Если даже я сумел это сделать, то ты и подавно скоро перестанешь обращать на неё внимание, поверь мне.

— Ты… разлюбил Эсмералду? – изумился Гума. — Неужели это возможно – вытравить любовь из своей души?

— Да, возможно, — подтвердил Руфину. — Я понял, что Эсмеральда меня не любит, а насильно мил не будешь. И со временем я перестал страдать.

— Значит, и я смогу? – оживился Гума, но Руфину не поддержал его, заметив:

— У тебя совсем другой случай, Ливия тебя любит!

— Нет, она спит с Алешандре!

— А ты в этом уверен?

— Я же не слепой! — ушёл от прямого ответа Гума. — Она всюду появляется вместе с ним, они жить друг без друга не могут!

— А тебе не приходило в голову, что Ливия, таким образом, тоже пытается избавиться от своей любви, потому что ты не хочешь даже выслушать её? — предположил Руфину. — Это называется: вышибить клин клином. Говорят, очень хорошее средство от любви, но я сумел обойтись и без него.

— Спасибо за подсказку, — усмехнулся Гума. — Не исключено, что мне придётся ей воспользоваться, если я не излечусь от этой проклятой любви иным способом.

В «Звёздном маяке» друзья пробыли несколько часов, и вышли оттуда сильно захмелевшими. При этом Руфину клонило в сон, а Гума, наоборот, был возбуждён, идти домой ему не хотелось. Он пошёл по набережной, вспоминая, как ещё совсем недавно они гуляли здесь с Ливией в такую же лунную ночь. Неужели это всё в прошлом?… Неужели ничего нельзя исправить? Почему-то Рафину убеждён, что Ливия любит не Алешандре, а его, Гуму. Возможно, он прав?…

Поглощённый сомнениями и воспоминаниями о Ливии, Гума не заметил, как вышел на середину дороги. В этот поздний час набережная былы пустынной — ни людей, ни машин, — и Гума шёл, не оглядываясь по сторонам и ничего не видя перед собой. Всё его внимание было сосредоточено только на Ливии.

Яркий свет фар, ударивший ему прямо в глаза, заставил Гуму остановиться. Машина, мчавшаяся на большой скорости навстречу Гуме, тоже успела остановиться, лишь слегка задев его бампером.

Пока Гума стоял в оцепенении, не понимая, как это он едва не угодил под колёса, из машины выскочил разъярённый Алешандре и стал грубо отчитывать его:

— Ты куда прёшь, идиот? У тебя есть хоть какие-то мозги? Тебе что, жить надоело.

Подойдя к Гуме, он с силой тряхнул его за плечо, и в это время из машины выбежали испуганные Ливия и Леонтина, которых Алешандре в тот вечер развлекал в ресторане, а потом решил прокатить по ночной набережной.

— Успокойся, Алешандре! Не трогай его! – закричали они хором.

Увидев Ливию, Гума, наконец, вышел из оцепенения и сам попытался ударить Алешандре.

— Это ты, подонок, хотел убить меня! — заявил он. – Ты нарочно наехал прямо на меня!

Алешандре увернулся от его удара и сказал:

— Если бы я хотел сбить тебя, то сбил бы, не сомневайся. А я остановился. Так что, будь добр, иди куда шёл и не распускай тут руки.

— Нет, я с тобой поквитаюсь, — продолжал наступать на него Гума. – Ты храбрый только за рулём! А не хочешь вот так — один на один?!