Книжный магазинчик прошлого - Майерсон Эми. Страница 16

Папа протянул руку к подсвечнику и, пощупывая его подушечками пальцев, ответил:

– Еще с детского сада.

– Они выросли вместе? – изумилась я, на что папа кивнул, не сводя глаз с подсвечника. – Но как она умерла?

Он приподнял подбородок.

– Почему ты спрашиваешь?

– Я ведь даже не знала, что Билли был женат. До сегодняшнего дня я даже не слышала имя Эвелин! Так ты в курсе, как она умерла?

– Сильный приступ.

– Эпилепсии?

– Не думаю. – Папа отвернулся к стеклянным дверям, за которыми мама осматривала почву под кустами роз. – Может, спросишь, чем она там так долго занимается?

– Она сказала, что скоро вернется. Так что случилось с Эвелин?

Внезапно прозвенел таймер на духовке, и папа в мгновение ока убежал на кухню. Само собой, он не собирался рассказывать мне правду. Они с мамой были совершенно неразлучны, единое целое. Иногда я завидовала их союзу. И, естественно, если мама что-то скрывала, то и папа тоже.

Глава 5

Кирпичный фасад «Книг Просперо» остался точно таким же, каким он был в моей памяти, а вот окружающие его здания изменились. Сансет-Джанкшен, руины старой железнодорожной станции, превратились в отдельный район с кафешками, барами, сырными магазинами и бутиками. Каждый квадратный метр бульвара Сансет был застроен. Люди обедали под навесами закусочных, а мимо них прогуливались пары с колясками.

Я стояла снаружи «Книг Просперо», рассматривая старую вывеску, которую перекрасили, но в общем и целом не тронули. Просперо держал в правой руке посох, в левой – книгу, а за его спиной развевались седые волосы и пурпурный плащ. Панорамное окно не изменилось, только теперь в нем виднелись книги Лайонел Шрайвер, Исабель Альенде и Майкла Поллана вместо новинок прошлых лет.

Я почувствовала знакомый запах, как только вошла в магазин. Белый мускус. Жасмин. Черный перец. Кофейные зерна. Я совсем забыла звон дверного колокольчика, давно не видела пробковую доску у входа, на которой теперь висели листовки с рекламами фитнес-центров и занятий пилатесом. Магазинчик оказался куда меньше, чем в моих воспоминаниях. Потолки были не такими высокими. Стеллажи располагались ближе друг к другу. Они делились на секции, которые в свою очередь делились на разделы. Художественная литература подразделялась на классическую литературу, бестселлеры, запрещенную литературу, исторические романы, профеминистские романы, литературу о ЛГБТК, научную фантастику и фэнтези, мистику, нуар, литературу на иностранных языках и небольшие медийные издания. Зеленые кирпичные стены оставались броскими, цвета лайма. Столы с мозаичным покрытием сверкали сине-золотым блеском в ярком освещении. Я не видела Ли. Не видела поэтов в пальто, попивающих эспрессо, симпатичных девушек в комбинезонах, расхаживающих между стеллажей. Нет, симпатичные девушки были. Только выглядели они теперь более худенькими и не подводили так сильно глаза. За каждым столиком в кафе кто-то сидел, стучал по клавиатуре ноутбука вместо того, чтобы писать в блокноте. И все кипело, суетилось, магазин казался таким же живым, как и магия книг Просперо.

У дальней стены стоял лохматый парень, который читал стихотворение Дилана Томаса на похоронах Билли. Он изучал один из стеллажей, периодически проставляя галочки в своем списке литературы. На его футболке пестрела надпись: «Улыбайтесь, вас снимает скрытая камера».

– Это же ты был на похоронах Билли? – спросила я, приблизившись к незнакомцу. Тот оторвал взгляд от блокнота и посмотрел на меня. Судя по выражению его хрустальных глаз, он меня не узнал. – Ты ведь читал стихотворение Дилана Томаса? Меня зовут Миранда.

Словно доктор, он окинул меня сосредоточенным взглядом.

– Блудная племянница вернулась.

– Да, это обо мне.

Я улыбнулась той улыбкой, после которой людям казалось, что я милая, не сексуальная, а именно милая, но он не улыбнулся в ответ. Я протянула руку, и он небрежно пожал ее.

– Малькольм, – представился он таким тоном, будто я уже должна была разузнать его имя.

Зазвонил телефон, и он направился к стойке с кассой.

– «Просперо», – ответил он на звонок. Как только речь зашла о книгах, тон его голоса резко изменился. – Книги «Белые зубы» нет в наличии, но мы можем заказать для вас экземпляр.

Он прижимал телефонную трубку к уху плечом и печатал что-то за старым монитором. Вокруг стойки творился полный беспорядок: переполненный мешок с предварительным тиражом, не распакованные коробки с книгами, календарь, где на некоторых датах были начерканы названия издательств и чьи-то имена.

– Книга придет через пару дней. Вы читали «О красоте»? Больше похоже на «Белые зубы», чем на NW, но, я думаю, вам… да, она у нас есть… конечно, отложу ее для вас.

Я слонялась по разделу художественной литературы, слушая разговор Малькольма с покупателем о Зэди Смит, с чьими книгами я не была знакома. Разглядывая книгу за книгой, я вдруг поняла, что не читала ничего из представленного на полках, а некоторые произведения и подавно видела впервые в жизни, точно так же как и некоторые подразделы литературы. Даже не думала, что их стоило выделять в отдельный жанр. Интересно, как их расставляли пятнадцать лет назад? В детстве я не обращала внимания на взрослые книги.

Малькольм продолжал рассказывать о стилистических различиях между поздними романами Зэди Смит и ее последней публикацией, а я гуляла между стеллажами, гадая, почему он притворился, будто не узнал меня, хотя мы определенно виделись на похоронах и даже пересеклись взглядами. Раздел подростковой литературы теперь назывался разделом для молодежи и был вдвойне больше прежнего, занимая весь стеллаж. Раньше мне казалось, что все эти книги подбирали специально под меня, но теперь среди них я увидела только несколько знакомых названий.

– Любишь читать? – спросил Малькольм, вернувшись ко мне.

– В основном документальную литературу. Я учитель истории.

Я ждала, что он спросит, в каком классе я преподаю и какую именно историю, ведь вежливая беседа предполагала подобные вопросы после фразы: «Я учитель истории». Но он промолчал.

– Где книги ценятся превыше герцогства, – почему-то проговорила я, на что парень недоуменно вскинул брови. – Мы так отвечали на звонки, когда я была еще ребенком. «Книги Просперо, где книги ценятся превыше герцогства».

Не знаю, почему я сказала «мы».

Я никогда не отвечала здесь на телефон.

– Ни разу не слышал, чтобы так говорили.

Он наклонился и вытащил книгу «Хорошо быть тихоней», которую по ошибке поставили на полку с буквой «Т». Обложка оказалась такого же зеленого цвета, что и стены книжного магазина.

– Это фото, наверное, сделали здесь. – Я подошла к стене и встала в позу одного из молодых актеров на обложке романа. И нет, никакой реакции от Малькольма не последовало, он даже не улыбнулся. Не то чтобы я считала своих учеников особо щедрыми на эмоции, но меня всегда смешило, как они закатывали глаза. Они не ценили мои старания, но хотя бы признавали их.

– Ненавижу, когда на обложку лепят постер фильма.

Он поставил книгу на полку с буквой «Х», где она и должна была находиться.

– Я не собираюсь закрывать магазин, если тебя это беспокоит, – сообщила я, предполагая, что данная догадка – чуть ли не единственное логическое объяснение его холодного отношения ко мне.

– А кто сказал, что меня что-то беспокоит? – раздраженно ответил он, и я сразу представила его подростком, наглым, упрямым и, наверное, чересчур умным, что играло ему только на руку.

– В детстве Билли часто приводил меня сюда. Я и не понимала ценность этого места.

Малькольм не ответил, смотрел на свои белые тапочки и раскачивался на носках, из-за чего деревянный пол скрипел под его весом.

– Билли не говорил, что собирается оставить магазин мне?

– Не говорил, но сказал юрист. Не знал, что у Билли имелась живая семья.

Он повернулся к стеллажам и скрестил на груди руки.

Тот, кто общается с подростками, поймет, что этот жест означает желание увильнуть от разговора.