Драконы Погибшего Солнца - Уэйс Маргарет. Страница 15

Карамон удобно откинулся на скамье. Солнечный свет лился сквозь красные и зеленые стекла витражей, приятно согревая его. Он был доволен собой. Внизу люди расчищали после урагана улицы, убирали сломанные ветки, проветривали сырые помещения, застилали соломой мокрые мостовые. После полудня, нарядившись во все самое лучшее, украсив волосы цветами, они станут праздновать самый длинный день года танцами и пирушками. Карамон провожал глазами Герарда, который, весь напрягшись и задрав голову, по щиколотку в грязи, направлялся к Усыпальнице, не обращая внимания на происходящее вокруг него. Вот он окончательно затерялся в толпе.

— Довольно странный субъект, — заметила Лаура, забирая пустую миску и смахивая в карман фартучка монету. — Неужели тебе нравится сидеть с ним за одним столом, отец? От одного его вида молоко может скиснуть.

— Но не он же в этом виноват, — строго возразил Карамон. — Нельзя ли еще пару яиц?

— Сейчас принесу. Ты даже понятия не имеешь, как мы рады тому, что к тебе вернулся аппетит! — И Лаура нежно поцеловала отца в лоб. — А что касается этого молодого человека, то отнюдь не внешность делает его таким неприятным. В свое время я любила куда более безобразных. Его высокомерие и надменность — вот что отталкивает людей. Думает, что он лучше всех остальных. Ты знаешь, что он принадлежит к одной из богатейших семей Палантаса? Говорят, что его отец практически в одиночку субсидирует Рыцарство. И он хорошо платит за то, чтобы его сын служил в Утехе, подальше от сражений в Оплоте и других местах. Неудивительно, что другие рыцари его не уважают.

И Лаура унеслась на кухню, чтобы наполнить тарелку отца. Карамон с изумлением смотрел ей вслед. На протяжении последних двух месяцев он каждое утро завтракал с этим молодым человеком, они, можно сказать, почти подружились, однако Карамон ничего про него не знал, а эта девчонка, которая не перемолвилась с рыцарем ни одним словом, кроме как «подать ли вам к чаю сахару?» или «что вам угодно на завтрак?», знает чуть ли не всю его биографию.

— Ох уж эти женщины! — вздохнул Карамон, нежась в солнечных лучах. — Я в свои восемьдесят лет понимаю их ничуть не лучше, чем когда-то в шестнадцать.

Из кухни появилась Лаура. Подав отцу тарелку, одну половину которой занимала огромная яичница, а другую аппетитная горка румяного картофеля с приправами, девушка снова поцеловала отца и вернулась к своим хлопотам.

— До чего она напоминает мне свою мать! — растроганно пробормотал Карамон и продолжил завтракать.

Герард Ут-Мондар шагал по улицам, погрузившись в мысли о женщинах. Он не мог не согласиться с Карамоном в том, что женщины — создания не совсем понятные для мужчин. Правда, при этом Карамон любил их, а Герард не только не любил, но даже не доверял им. Однажды, когда ему было лет четырнадцать и он впервые вышел из дому после болезни, погубившей его внешность, одна соседская девчонка рассмеялась ему прямо в лицо и заявила, что он «ну вылитая жареная морда».

Захлебываясь слезами, он кинулся к матери.

— Не обращай внимания на глупую крошку, мой мальчик. Ничего она не понимает. Когда-нибудь женщины будут любить тебя, — помолчав, добавила она в странной задумчивости. — В конце концов, ты ведь очень богат.

Теперь, четырнадцать лет спустя, ему по-прежнему случалось просыпаться ночью от того тонкого, насмешливого девчоночьего смеха, и его душа сжималась от унижения и стыда. В ушах его звучало материнское утешение, и стыд сменялся гневом, который обжигал тем сильнее, что она оказалась права. В восемнадцать лет «глупая крошка» стала строить Герарду глазки, очевидно хорошо поняв, что богатство способно превратить уродливый репейник в прекрасную розу. Он получил большое удовольствие, высмеяв ее кокетство. И с того дня стал подозревать, что любому заинтересованному женскому взгляду он обязан только своим богатством, а за сладкими улыбками и льстивыми словами скрывается отвращение.

Убежденный, что лучшей защитой является нападение, Герард окружил себя неприступной крепостью, чьи стены и башни усеивали зубцы ядовитых насмешек, чьи острые шпили прятались в облаках высокомерия и которую окружал глубокий ров угрюмой обидчивости.

Цель была достигнута. И умозаключения Лауры были более правильными, чем чьи-либо еще. Герард Ут-Мондар действительно принадлежал к одной из богатейших семей Палантаса, возможно самой богатой на Ансалонском континенте. До Война с Хаосом его отец, Мондар Ут-Альфрик, владел самыми процветающими верфями города-порта Палантаса. Предвидя будущий опасный подъем Рыцарей Тьмы, господин Мондар мудро обратил свою собственность в звонкую монету и перебрался с семьей на Южный Эргот, где основал судостроительную компанию, дела которой пошли в гору.

Мондар Ут-Альфрик был весьма влиятельной фигурой среди Соламнийских Рыцарей. Он жертвовал на содержание Рыцарства более значительные суммы, чем кто-либо другой. И он позаботился о том, чтобы его сын стал рыцарем, равно как и о том, чтобы должность Герарда была самой безопасной из наилучших и наилучшей из безопасных. Мондар никогда не интересовался тем, чего же хочет от жизни сам Герард, и считал само собой разумевшимся, что тот мечтает стать рыцарем. И тот тоже считал это наилучшим для себя поприщем — до самой ночи Посвящения в рыцарское звание. В ту ночь во время бессонного бдения над оружием молодому человеку было видение, которое оказалось не видением славных и заслуженных побед на полях сражений, а видением меча, бесцельно ржавевшего в ножнах, мелочных поручений и службы по охране Усыпальницы, не нуждавшейся в охране.

Но было уже поздно. Отказаться от Рыцарства означало нарушить семейную традицию, восходившую предположительно к самому Винасу Соламну. Отец отрекся бы от него и навсегда возненавидел. Мать, которая уже разослала не одну сотню приглашений на торжественный бал по случаю Посвящения, слегла бы в постель на целый месяц. И Герард решился. Он принял участие в церемонии, принес обеты, которые считал бессмысленными, и надел доспехи, ставшие ему веригами.

С тех пор миновало более семи лет; один год у него отняла «почетная» служба по охране Усыпальницы. До этого он заваривал крепчайший чай и переписывал письма для своего командира на Южном Эрготе. Он обращался с просьбой назначить его в Оплот и уже должен был отправляться туда, когда город был внезапно атакован Неракскими Рыцарями, и его отец позаботился о том, чтобы сына послали, в Утеху. Войдя в караулку, Герард счистил грязь с сапог и сменил дежурного на ненавидимом и презираемом им посту почетной стражи перед Усыпальницей Ушедших Героев.

В архитектурном плане это сооружение представляло собой простой и элегантный комплекс, построенный гномами из белого мрамора и черного обсидиана. Окружали его посаженные эльфами деревья, которые цвели круглый год. Внутри покоились тела Таниса Полуэльфа, героя, павшего в битве у Башни Верховного Жреца, и Стила Светлого Меча, сына Стурма и героя последней битвы против Хаоса. Здесь также находились тела других рыцарей, которые сражались против Отца Богов. Над входом в Усыпальницу было выгравировано единственное кендерское имя — Тассельхофа Непоседы, героя Войны с Хаосом.

Кендеры со всего Ансалона собирались сюда, чтобы отдать дань уважения своему герою. Они устраивали на лужайке пикники, распевали песни о «дядюшке Тасе» и потчевали друг друга различными историями о его подвигах. К сожалению, через несколько лет после создания Усыпальницы кендеры почему-то решили, что сувениры, взятые отсюда, должны приносить удачу. И начали являться к мемориалу с долотами и стамесками, вследствие чего памятник вскоре приобрел вид обгрызенного мышами куска сыра; это вынудило рыцарей обнести его кованой решеткой.

Солнце жарко припекало, и Герард в своем тяжелом вооружении чувствовал себя бифштексом на сковороде, когда медленным и торжественным шагом маршировал вдоль Усыпальницы. Сто шагов до центра мемориала и столько же в обратную сторону; другой часовой приближался к центру с противоположной стороны. Поравнявшись, они салютовали друг другу и опять расходились. Повернувшись, полагалось отдать салют Ушедшим Героям, после чего снова направиться к центру. И опять сто шагов в одну сторону и сто шагов в другую. Раз за разом.