Драконы Погибшего Солнца - Уэйс Маргарет. Страница 44

— Меня не слишком интересует то, что ты называешь «стоящим», — отозвался наконец Герард. — Мне просто нужно сначала разобраться со своим обещанием, а потом управиться с тобой. И чем раньше я сделаю это, тем скорее смогу приступить к достижению своей цели.

— А какая у тебя цель? — Тас был в восторге от того, что ему удалось завязать такой захватывающий разговор.

— Участвовать в сражении при обороне Оплота, — был ответ, — а потом, когда мы с этим справимся, освободить Палантас от гнета Неракских Рыцарей.

— А кто это такие? — немедленно последовал новый вопрос.

— Прежде они называли себя Рыцарями Такхизис, но они изменили имя, когда им стало ясно, что на возвращение Владычицы Тьмы надеяться нечего.

— Что ты имеешь в виду, говоря о ее возвращении? А где она сейчас?

Герард пожал плечами:

— Наверное, там же, где и Паладайн с Мишакаль, если ты веришь в то, что болтают люди. Лично я думаю, что они жалуются на плохие времена, наставшие якобы потому, что от нас ушли Боги, вместо того чтобы поискать в этом собственную вину.

— Ушли Боги? — поразился Тас. — А когда они ушли?

— Я не собираюсь обсуждать такие глупости, — фыркнул Герард.

Тас глубоко задумался над тем, о чем только что узнал.

— Скажи, а ты часом ничего не напутал со всеми этими рыцарскими делами? — осведомился он после продолжительного молчания. — Может, это Оплот во власти Рыцарей Тьмы, а Палантас, наоборот, в руках твоих соламнийцев?

— Нет, я не напутал. О чем сожалею.

Тас глубоко вздохнул:

— Ничего не понимаю.

Герард усмехнулся и снова подтолкнул кендера, который начал было отставать, — его ноги были далеко не такими проворными, как когда-то.

— Поторопись-ка, мы уже скоро придем.

— Как, уже скоро? — кротко переспросил Тас. — А что, эти квалинестийцы тоже куда-нибудь переехали?

— Если тебе обязательно нужно это знать, кендер, то могу сообщить, что у моста нас будут ждать две оседланные лошади. А прежде чем ты задашь мне следующий вопрос, объясню, что пешком мы отправились потому, что я не состою в кавалерии. Присутствие лошади могло бы вызвать ненужные расспросы.

— У меня будет лошадь? Моя собственная? Ух, как здорово! Я так давно не катался верхом! — Тас опять остановился и, задрав голову, посмотрел на рыцаря. — Дико извиняюсь, но я поначалу подумал, что ты не разбираешься в путешествиях.

— Пошевеливайся, — последовал стандартный ответ. Тут кендеру пришла в голову новая мысль, настолько странная, что у него даже перехватило дыхание и ему пришлось некоторое время помолчать, переваривая ее.

— Я тебе совсем не нравлюсь, да? — В голосе кендера не было ни гнева, ни обиды, только безграничное удивление.

— Совсем. Не нравишься. — Герард сделал глоток из кожаного бурдючка, который затем протянул Тасу. — Если это может послужить тебе некоторым утешением, то скажу, что в этом чувстве нет ничего личного. Я испытываю одинаковую неприязнь ко всем кендерам.

Тас обдумывал услышанное, пока пил тепловатую и пахнувшую кожей воду.

— Может, я не прав, но мне кажется, что лучше бы ты не любил меня лично, а не весь мой народ. Я бы мог попытаться сделать что-нибудь со своим характером, но то, что я кендер, уже никак не исправишь. Ведь и мама у меня была кендер, и папа тоже был кендер, так что здесь уж ничего не поделаешь.

Он немного помолчал, но тут же заговорил снова, более взволнованно:

— Я, может, тоже хотел бы быть рыцарем. Правда, я почти уверен, что хотел бы. Но Боги создали мою маму очень низкорослой, и конечно, она не смогла бы произвести на свет такую орясину, как ты. Поэтому я и родился кендером. Пожалуйста, не обижайся, я могу взять назад слова насчет орясины. Еще я хотел бы быть драконидом, точно-точно, они такие чешуйчатые и ужасно злые, и еще у них есть отличные крылья. Мне всегда хотелось иметь крылья. Но родить меня с крыльями моей бедной мамочке было бы совсем трудно.

— Пошевеливайся.

— Я могу помочь тебе нести этот мешок, если ты снимешь с меня наручники, — предложил Тас, подумав, что сможет завоевать любовь своего спутника, если станет ему полезен.

— Нет, — последовал короткий ответ.

— Но за что ты не любишь кендеров? — настаивал Тас. — Флинт тоже всегда говорил, что он нас не любит, но я точно знаю, что на самом деле это было не так. Мне, правда, кажется, что Рейстлин тоже не очень любил кендеров. Я догадался об этом, когда он один раз попытался прикончить меня. Но я ему, конечно, простил это. Зато не простил того, что он сделал с бедным Гнимшем, но это совсем другая история, я тебе ее расскажу попозже. На чем я остановился? Ах да. Я хотел еще сказать про Стурма Светлого Меча. Он тоже был рыцарем, как ты, но он любил кендеров, поэтому я и удивился так, когда ты сказал, что не любишь нас.

— Твои кендеры слишком беспечны и беззаботны. — Голос Герарда звучал очень строго. — Сейчас такие тяжелые времена. И жизнь — это не забава, относиться к ней надо серьезно. Мы не можем позволить себе роскошь быть легкомысленными. Радость и веселье в наши дни неуместны.

— Если не будет радости и веселья, вот тогда, уж конечно, времена будут тяжелыми, — возразил кендер. — Чего другого тогда ожидать?

— Ты очень радовался, когда узнал, что в твоем родном Кендерморе сотни несчастных были замучены во время нападения Малистрикс? — Рыцарь говорил очень сурово. — Или когда узнал о тех, кто выжил, но был изгнан из родных мест и подвергся своего рода проклятию? Их называют «сокрушенными», потому что они узнали, что такое страх и носят теперь мечи, а не такие сумочки, как твои. Ты смеялся, когда ты узнал от этом, кендер? Может, ты пел «тра-ля-ля, как весело живется»?

Тассельхоф замер на месте и обернулся так быстро, что рыцарь чуть не споткнулся о него.

— Сотни? Сотни кендеров, убитых драконом? — Он был поражен. — Что ты хочешь сказать? Что в Кендерморе убивали кендеров? Но я не знал об этом. Я никогда ни о чем подобном не слышал! Нет, это неправда... Ты обманываешь меня... Нет, — добавил он вдруг жалобно, — я не прав. Ты не можешь солгать. Ты же рыцарь. Хоть ты и не любишь меня, но честь не позволит тебе лгать.

Герард ничего не отвечал. Положив руку на плечо Тасу, он повернул его лицом к дороге, и они зашагали дальше.

Тас почувствовал где-то, около самого сердца, странное, прежде незнакомое удушье, будто он проглотил самого большого в мире ужа. Чувство было совсем неприятным и даже ужасно противным. Тас знал, что рыцарь сказал правду. Что сотни его соотечественников погибли, страшно и мучительно. Он не знал, как именно это случилось, но был уверен, что это правда. Такая же правда, как то, что по краям дороги растет трава, и что над головой тянутся ветви деревьев, и что за их зелеными листьями сияет солнце.

То была правда этого мира, мира, в котором похороны Карамона так сильно отличались от тех, что он видел раньше. Но в том, другом, мире это было совсем не так, и похороны там были другие.

— Я как-то странно себя чувствую, — тихонько сказал Тас. — Голова кружится, что ли. Я боюсь, что меня вырвет. Если ты не возражаешь, я немного помолчу. Хорошо? Можно?

— Сделай одолжение, — сказал рыцарь и добавил свое неизменное «пошевеливайся».

Они молча пошли дальше и примерно к полудню достигли моста. Он нависал над извилистой звонкой речушкой, которая распевала свои песни у подножия Сторожевых Пиков и затем бежала вдоль Большого Южного Пути до самой реки Белая Ярость. Мост был достаточно широк, чтобы по нему могли проехать фургоны, упряжки лошадей или пройти потоки людей.

В прежние дни движение по мосту было бесплатным, но по мере того, как оно становилось интенсивнее, поддержание переправы в порядке требовало все более серьезных сумм. Власти в Утехе устали постоянно латать дыры в городском бюджете, возникавшие из-за ремонта моста, и учредили специальную мостовую подать. С этой целью у входа на мост поставили воротца, а рядом будку для сборщика пошлины. Плату установили очень скромную. Речка, над которой нависал мост, была мелкой, и во многих местах путешественники могли бы перейти ее вброд, но берега были крутыми и скользкими; и уже не один фургон сорвался с них в воду вместе с поклажей. Большинство путешественников предпочитали платить пошлину.