Уроки вожделения (СИ) - Казанова Элла. Страница 44

Когда желанное тело внезапно исчезло с нее, Ара задохнулась от боли, словно оборвали кровную нить, хотела рвануться к нему, вернуть, снова быть с ним, но из-за накатившей невероятной слабости не могла даже открыть глаза и лишь чувствовала, как сумасшедший барабан в груди постепенно успокаивается, переходя на хоть и сбивчивый, но безопасный ритм. А рядом кто-то метался, бился, врезаясь в стены, звеня цепями, слышался треск ломаемых крыльев, снова шипение, снова рев, словно два взбесившихся животных бились не на жизнь, а на смерть.

Последний раскатистый рык, удар, и все стихло. А потом кто-то приблизился, бережно приподнял ее, укутал во, что-то, кажется, в плащ, и мир погас.

Глава 21

Аре было откровенно скучно. Зато маменька явно не разделяла ее мнение: она вот уже битый час болтала со случайно встреченной на выходе от портнихи знакомой и, кажется, еще долго не собиралась останавливаться. И Ара смотрела на затянутую туманом улицу – на прогуливающихся леди, наряженных в последний писк столичной моды, джентльменов, постукивающих тросточками о мостовую, проезжающие мимо экипажи, – потом снова на маму и со вздохом прижимала к себе куклу.

Единственным занимательным событием стал перебегающий дорогу кот с привязанным к хвосту бантиком. Забавный… Он брызнул в подворотню неподалеку, откуда вскоре раздалось его жалобное мяуканье и шипение. Девочка нахмурилась и с беспокойством посмотрела на угол, за которым он скрылся, ожидая, что кот вот-вот вновь появится, но он не появлялся, продолжая жалобно мяукать. Кажется, там послышался шум… А вдруг, что-то упало и придавило его, и теперь бедняжка не может выбраться?..

Девочка кинула еще один взгляд на маму, увлеченно обсуждавшую бриллиантовый гарнитур графини на последнем приеме у Эйзенгрантов, и сделала шажок в сторону подворотни. Оглянулась, но взрослые были полностью поглощены своим скучным разговором. Мама велела не отходить далеко, потому, что одиннадцатилетние девочки не должны в одиночку разгуливать по улицам города, тем более сегодня такой туман, что даже собственную вытянутую руку видишь не слишком четко. Но Ара и не собирается отходить далеко – лишь поглядит, что там с котом, не пострадал ли, и сразу обратно.

Кот не пострадал: вполне целый и невредимый, он забрался на закрытую крышку мусорного контейнера и оттуда, выгнув спину и вздыбив шерсть, шипел на кого-то внизу. Девочка сделала еще шажок вперед и испуганно попятилась: на земле, привалившись к контейнеру, сидел, какой-то человек. При звуке шагов он резко вскинул голову и уставился на Ару, не пытаясь подняться. Лицо кривилось от боли, и дышал он тяжело, хрипло, а руки прижимал к животу. Незнакомец был взрослый, на вид лет семнадцати-восемнадцати, как кузен Мэтью, хотя Ара плохо в этом разбиралась.

Первым порывом было убежать. С незнакомцами говорить нельзя, потому, что это признак дурного воспитания, и потому, что они могут причинить вред. Но кажется, этот юноша даже встать с земли не мог, не то, что навредить Аре. А еще по его прижатым к животу пальцам текло алое, капая на брюки, пропитывая заношенную и местами изодранную одежду. И Ара решилась повести себя одновременно невоспитанно и неосторожно:

– Сэр… вам плохо? Вы поранились?

В его глазах зажглись странные огоньки – и страшно, и красиво.

– Да… дитя… поранился…

– Моя мама тут, за углом, я ей скажу, и она позовет констебля, чтоб он вам помог!

– Не нужно… констебля, – с расстановкой вытолкнул юноша. – Ты сама… можешь помочь…

Ара с сомнением посмотрела на его рану, наверное, глубокую, раз так кровит – порезы у Ары, даже, когда она случайно задела только, что наточенное лезвие косы, так не кровоточили, – потом обернулась на затянутую туманом улицу, в мутном мареве которой плыли пешеходы и экипажи. Так близко, и так далеко… И зачем только она пошла выяснять судьбу кота? С другой стороны, если б не это, незнакомец просто истек бы здесь кровью.

– Я не умею лечить, – неуверенно произнесла она.

– О… умеешь… Как твое имя, дитя?

– Дэйнара Эштон. Но папа с мамой и Сесиль зовут меня «Ара». Сесиль еще иногда «Р-ра», потому, что недавно научилась выговаривать «эр».

– Так вот… Ара… ты умеешь лечить, потому, что ты… волшебница.

От удивления девочка качнулась вперед и сделала шажок к нему.

– Подойди… дитя, и я расскажу… больше.

Оглянувшись через плечо на улицу в пелене, Ара прижала куклу крепче к груди и сделала еще один шажок к раненому. В конце концов, юноша слишком слаб, и, если, что, она всегда успеет убежать от него.

– Я правда волшебница? – шепнула она.

– Правда… подойди… ближе.

Она сделала следующие два шажка, завороженно глядя в его глаза, разгорающиеся прекрасным нездешним светом.

– Еще… ближе.

– Какие у вас красивые глаза, – произнесла она, останавливаясь вплотную, и тут вдруг юноша с неожиданной скоростью и силой стиснул ее подбородок, притянул лицо к себе и поцеловал в сжатые губы.

Ара хотела оттолкнуть его, закричать, чтоб прекратил, потому, что это гадко и неприлично, но стальные пальцы не позволяли шелохнуть головой, а сил с каждой секундой становилось все меньше, словно они куда-то стремительно утекали. Кукла упала из безвольных пальцев, голова кружилась сильнее и сильнее, и в этом вихре мелькали горящие глаза, кирпичи соседнего здания с табличкой «Лэйн-роуд» и шипящий кот с забавным бантиком на конце хвоста, а где-то там, за туманом, голос мамы звал:

– Ара, где ты? Девочка моя, ты где?..

Ара хотела откликнуться, но не могла. Совсем не было сил, а рот закрывали чужие горячие сомкнутые губы. Наконец пальцы разжались, и Ару аккуратно опустили на землю. Мгновение спустя раздался истошный женский визг:

– Ара, доченька. Кто-нибудь, на помощь, бога ради, на помощь!! На мою дочь напали! Констель! Констебль!

Ару трясли, растирали ей щеки, заледеневшие руки, и где-то далеко слышался звук убегающих подошв.

Ара подняла веки и встретилась с глазами, которые только, что видела так близко.

– Это был ты… – прошептала она склонившемуся над ней мужчине. – Тогда… десять лет назад на «Лэйн-роуд», ты был тем раненым юношей…

– Которому ты спасла жизнь, – докончил за нее маркиз, осторожно заправляя ей за ухо прядь.

– И, когда я спросила, за, что ты так со мной, почему именно я, ты ответил, что это расплата за мои добрые дела… вот, что ты имел в виду.

Маркиз мягко провел подушечкой большого пальца по ее губам – сразу по верхней и нижней, – и наклонился, словно хотел поцеловать, но в последний момент передумал.

– Наверное, я солгал… Потому, что расплачивалась ты не за доброе дело, а за то, что еще никогда я не испытывал такого гнева, такой всепоглощающей ярости, как в день, когда ты мне отказала… Даже не лично, а передала записку с ответом через слугу. Готова была принимать ухаживания этих идиотов: Невила, Стопарда и остальных, терпела их занудство, откровенную глупость и потные ладони Рамштона, а меня отвергла сразу, ничего обо мне не зная. Даже у этого пижона с яблоками было больше шансов, чем у меня…

– Я знала, что говорили о тебе в обществе, и мне не хотелось становиться женой человека столь….

– … неприличного?

– Безнравственного. Подожди, – нахмурилась Ара, – откуда ты знаешь про этих господ, и про Ирвина, которого я не видела уже четыре года, и… еще ты знал, что мой учитель латыни был вредным стариком! – Внезапно все кусочки мозаики собрались воедино. – Ты следил за мной. С самого моего детства следил!

– Присматривал, – поправил маркиз. – Всего лишь присматривал, чтобы никто не причинил тебе зла.

– Кроме тебя? – Она заметила, как мужчина дернулся от этих слов, и его глаза загорелись ярче. – Врачи говорили, что я останусь парализованной до конца жизни из-за потрясения, ставшего следствием нападения и отключившего, какие-то участки мозга. И, что по этой же причине я ничего не помню… Но я лишь проболела всю осень, а потом встала на ноги к изумлению докторов, которым пришлось признать меня полностью излечившейся. Про мой недуг и невероятное выздоровление один уважаемый профессор даже хотел написать диссертацию, но отец ему не позволил, сказал, что тот будет только зря мучить ребенка, который все равно ничего не помнит… Но я помнила: помнила, как кто-то приходил ко мне, пока я еще была прикована к постели, брал за руку, клал ладонь на лоб, и от этого становилось легче, словно силы по капельке возвращались… Только его лицо оставалось темным размытым пятном, и рассказать о нем взрослым мне почему-то даже в голову не приходило.