Жизнь номер два (СИ) - Казьмин Михаил Иванович. Страница 28

— Дар твой дан тебе Господом нашим во благословение, отрок, — провозгласил иеромонах Роман. — Но помни: кому много дано, с того многое спросится.

Уф-ф… Одобрили, стало быть, и дозволили. Это хорошо, очень хорошо. Отец, тоже, судя по виду, испытавший немалое облегчение, на радостях пригласил всех отобедать у нас, монахи с вежливыми извинениями отказались, сославшись на необходимость успеть выполнить еще несколько поручений архимандрита Власия, отец Маркел и доктор Штейнгафт приглашение приняли.

Время до обеда еще оставалось, и я решил скоротать его в библиотеке. Взяв первую попавшуюся книгу, я устроился на диван и раскрыл ее на тот случай, чтобы прикинуться читающим, если кто-то войдет. Мне надо было подумать…

Итак, отец упорно не желает сообщить мне нечто, что кроме него знают и доктор Штейнгафт, и отец Маркел. Ладно, пока что переживу, хотя и не радует меня это. Один хрен, к этой теме я еще вернусь, и так или иначе отцу поделиться со мной придется. Мне, кстати, еще про матушку узнать надо, что с ней на самом деле. Да и кто меня убить хочет, тоже о-очень интересно. И ко всему этому в хороший такой довесок появилась еще одна задача — научиться использовать свое предвидение каким-то более серьезным образом, чем угадывание траектории полета шарика из скомканной бумаги или даже направления движения чьего-то кулака. В самом деле, не всю же жизнь я буду на кулаках биться, да и карандашами недруги вряд ли станут кидаться. С этим пока было плохо — попытки воздействовать на меня мануалом я вроде как успешно гасил, а вот как мне такое удавалось, сам не понимал.

…Единственным отличием от привычного обеденного ритуала стало то, что молитвы перед трапезой и по ее окончании читал отец Маркел, а не боярин Левской. А так все прошло обычным, я бы даже сказал, стандартным образом. Отец, как и всегда, восседал во главе стола, олицетворяя незыблемость заведенных в доме порядков, матушка была все такая же блеклая и отрешенная, боярин Волков излучал жизнерадостность и оптимизм, его супруга все и всех оценивала (интересно было бы посмотреть на ее график изменения котировок, особенно тех, что относятся ко мне), Ирина привычно наслаждалась положением первой красавицы, Васька все так же норовил обратить на себя ее внимание, Митька с Татьянкой старательно демонстрировали благовоспитанность и послушание. Гости из общей картины не выбивались — отец Маркел при всей своей внушительности умудрялся показывать, что здесь и сейчас он не самая важная персона, а Рудольф Карлович нет-нет, да виновато посматривал в сторону матушки. Да уж, не самая блестящая страница его врачебной карьеры… Кстати, а ведь этим можно воспользоваться! Раз доктор чувствует себя виноватым, может, и удастся подтолкнуть его к несколько вольному обращению с врачебной тайной и узнать подробнее о том, что на самом деле происходит с боярыней Левской именно у него, а не у отца Маркела? Хм, а мысль интересная…

Отец не курил и курение табака в доме, мягко говоря, не приветствовал, поэтому, когда обед закончился, доктору Штейнгафту и боярину Волкову пришлось пускать дымы на балконе. Я воспользовался случаем и сообщил отцу о приглашении к Болховитиным. Отец дозволил, тут же подозвал Ирину и велел ей присоветовать мне выбор подарка. Сестрица сказала, что было бы вполне уместно преподнести имениннице коробку настоящих венских конфет, небольшую, на две дюжины, чтобы подарок не получился неприлично дорогим. Отец покупку такого подарка одобрил и профинансировал, я отправился к себе, и уже на лестнице получил сигнал от Аглаи.

Однако же, скоро сказка сказывается, а передвижение женщины — дело не такое скорое даже в городских условиях. К появлению Аглаи я успел не только запастись съестными припасами, но и изрядно соскучиться, и потому полез к Аглае с настойчивыми ласками, даже не дав ей перевести дух с дороги. Извиняло меня лишь то, что сама она явно ничего против такой нетерпеливости не имела.

…Полюбовавшись задремавшей Аглаей, я сел на кровати и задумался. Впервые за недолгое время наших с ней отношений, если, конечно, можно так назвать то, что происходило между нами, я попытался решить для себя, что именно эта связь для меня значит. Секс или, как тут говорят, заветные утехи — да, конечно. Ощущение собственной значимости, потому что могу ей в какой-то мере покровительствовать, тоже. Да, деньги ей платит отец, но я даю ей хоть немного простой человеческой заботы. К дочке отпустил ее сегодня, и буду отпускать дальше. Поесть вот тоже… Взгляд зацепился за маленькую корзинку, стоявшую на полу у стола. Хм, корзинка-то Аглаина, а я даже не обратил внимания, что она пришла с поклажей. Заглянув в корзинку, я нашел там завернутые в чистую тряпицу небольшие пирожки, судя по запаху, с гречкой и грибами. Дешевая народная еда. Я переставил корзинку с пирожками на стол, не дело это, держать еду на полу. Какой, интересно, у Аглаи заработок? И какую его долю тратит она на то, чтобы иметь, так сказать, товарный вид? Платья, белье, чулки, обувь, все это удовольствие недешевое. Однако же принесла поесть, поучаствовала в устройстве нашего быта, пусть и малой денежкой… Хорошая она. Честное слово, хорошая.

— О чем призадумался, боярич? — Маленькие ладошки легли мне на плечи. Проснулась…

— Да вот, пироги твои на стол поставил, думал, съем их, пока ты спишь, — решил я отшутиться.

Что это шутка, до Аглаи дошло не сразу, но через несколько секунд она мелодично рассмеялась.

— Шутишь! И не побрезгуешь?

— А с чего тут брезговать? — удивился я. — Они у тебя что, несъедобные, что ль?

— Тебя-то такими, небось, не кормят, — пояснила Аглая. — Я себе принесла.

— Вот ты и покормишь, — я повернулся и обнял ее. — Я тебя покормлю, ты меня, и будем с тобой сытые и довольные.

— Ох, боярич, ты со мной прямо как с ровней, — Аглая даже головушкой покачала.

— А ты сейчас и есть ровня, — сказал я и, видя ее недоумение, пояснил: — Ты голая, я голый, кто в каком роду родился, и не видать.

Аглая недоверчиво хихикнула. Нет, ну я ей сейчас покажу, что такое ровня.

— Иди-ка ко мне, — поманил я ее…

[1] Иеромонах — монах, имеющий сан священника.

Глава 16. Гроза

С венскими конфетами в качестве подарка Ирина оказалась более чем права. Удовольствие, прямо скажу, совсем не дешевое, зато и эффект соответствующий. Именинница только что не подпрыгнула от радости, женская половина гостей посверкала глазками, сначала завистливо, а чуть попозже, когда конфеты пошли на общее угощение, то и обрадованно, а мамаша виновницы торжества отметила мое подношение благосклонным кивком. Всего на празднике я насчитал двадцать одного человека — как раз каждому конфету, да три штучки именинница себе оставит на вечер или на утро.

Пришлось, ясное дело, пройти через процедуру взаимных представлений, впрочем, многих присутствующих я помнил благодаря прежнему Алеше Левскому, а многих знал уже и сам, поскольку почти половину гостей нашего с именинницей возраста составляли мои же недавние товарищи по гимназии, а другую половину — те же девушки, с которыми знакомились на выпускном балу. Празднично-развлекательная программа ничего особенного не предлагала — танцы, закуски «а-ля фуршет», да умеренное количество шампанского. Молодежи, после того, как все взяли с разносимых слугами подносов по бокалу, больше не подносили, только старшим. Зато прохладительные напитки имелись, как говорится, в широчайшем ассортименте и неограниченном количестве.

Где-то к исходу первого часа я заметил, что наблюдаемое обилие весьма и весьма привлекательных девушек меня не то что не возбуждает, а и просто не впечатляет. Впрочем, а чему удивляться, если вечером у меня встреча с Аглаей? При всех своих внешних качествах, местами очень даже, хм, выдающихся, сравнения с этой не столь яркой красоты женщиной девицы не выдерживали. Хотя… Невесту-то мне, ежели я сам этим не озабочусь, подбирать будут если уж и не прямо из этих, то уж в любом случае из таких же, так что стоило присмотреться. Приглядывался я в первую очередь по фигуре, а затем, исходя из того, что при прочих равных показателях меня больше привлекают девушки нордического типа — чтобы волосы посветлее, глаза поголубее, а кожа побелее. А если уж и наличие ума удастся обнаружить, это вообще чудесно. Две девицы — боярышня Щукина и княжна Бельская — соответствовали названным требованиям в наибольшей степени, но предпочтительнее смотрелась Лизонька Щукина, потому как была поумнее. Однако же показывать на публике свое явное предпочтение общению с одними девушками в ущерб другим считалось здесь не вполне приличным, поэтому общаться приходилось со всеми примерно в равной мере.