Жизнь номер два (СИ) - Казьмин Михаил Иванович. Страница 46

— Слуг, наверное, и отпустить уже можно? Как думаете, Борис Григорьевич? — спросил я пристава. — А то нам тут надо бы по-свойски побеседовать, по-родственному…

— Ступайте, — обратился Шаболдин к слугам, — да не болтайте, смотрите!

На всякий случай слуги повернулись к отцу и лишь после его кивка с похвальной скоростью покинули столовую.

— А эта что, останется?! — Ирина возмущенно показала пальцем на Лидию.

— Нет тут никакой «этой», — ответил я ей. — Есть добрая сестра Лидия Лапина, выходившая меня и поставившая на ноги после ранения. Кстати, Ирина, не напомнишь, кто тогда в меня стрелял?

— Алексей! — из-за стола поднялся боярин Волков. — Что за намеки ты себе позволяешь?! Изволь немедленно объясниться!

— Ты, дядя Петр, меня сначала выслушай, там и видно будет, кто и что себе позволяет. А наперво не меня, а государева человека послушай. Борис Григорьевич, — повернулся я к Шаболдину, — вы обвинение предъявляли уже?

— Нет пока, — ответил пристав.

— Так предъявляйте, самое время.

Шаболдин встал, прокашлялся и громко провозгласил:

— Боярыня Ксения Николаевна Волкова, боярышня Ирина Петровна Волкова! От государева имени и по открытому листу Палаты государева надзора обвиняю вас в четырехкратном покушении, предумышленном по предварительному между собою сговору, на убийство боярича Алексея Филипповича Левского! Обвиняю вас также в непредумышленном убийстве Аглаи Савельевой и в предумышленном убийстве Натальи Капитоновой! Вы вольны молчать, вольны опровергать обвинения, но помните: все, что я спрошу, и все, что вы скажете, будет записано и представлено суду!

Боярин Волков недоуменно повернулся к жене и дочери.

— Какой вздор! — изобразить оскорбленную невинность у Ирины получилось неплохо. В других обстоятельствах я бы, возможно, ей даже и поверил. — Чушь несусветная! Дичь!

— Дичь, говоришь? — я усмехнулся. — Это ты напрасно. Государеву человеку дичь и чушь нести нельзя. А мне можно. Вы позволите, Борис Григорьевич, — я опять обратился к приставу, — рассказать, как оно было? А Ксения Николаевна с Ириной Петровной меня, если что, поправят. Глядишь, и уточнят кое-что…

Шаболдин молча кивнул.

— Так вот, — я оперся на спинку стула, — вся эта дичь началась когда боярыня Волкова узнала, что ее золовка родила отмеченного. Узнала, как я понимаю, от своего супруга, — я поклонился в сторону боярина Волкова, — а тот, в свою очередь, от родной сестры, моей матушки. Уж когда именно тебя, тетя Ксения, осенило, что отмеченные часто не доживают до взрослых лет, не знаю. Наверное, когда пришла пора задуматься о замужестве дочери. Тут тебе и попался на глаза труд Левенгаупта, где ясно сказано, что у русских в случае ранней смерти отмеченного вероятность рождения еще одного отмеченного у близких родственников достигает семидесяти пяти процентов. То есть если я вдруг помру, а Ирина выйдет замуж и родит сына, он с большой вероятностью родится отмеченным. Да, тут, конечно, полной уверенности не было. Надо было, чтобы Ирина родила первой после моей смерти, но здесь все было в вашу пользу. Если бы этой осенью Ирину выдали замуж, родить она вполне могла раньше, чем дяди Андрея старшая дочка. Надо было, чтобы Ирина родила мальчика, девочки-отмеченные — огромная редкость. И даже в таком раскладе надо было попасть в те самые прописанные у Левенгаупта три четверти, а не в одну оставшуюся. Но ты же, тетя Ксения, привыкла к тому, что тебе везет? Как именно тебе повезло появиться на свет, мы еще поговорим попозже, а так ведь тебе везло по жизни? Ты, родившись в захудалом дворянском роду, вышла замуж за боярина. Ты, заложив имение и драгоценности, вложила деньги в биржевую игру и утроила их. Вот ты и решила сыграть с судьбой по-крупному. С внуком-отмеченным ты бы развернулась по-настоящему!

Кроме графинов с водой и стаканов, на столе ничего не было, но мне-то как раз хотелось промочить горло, так что скудная сервировка никак меня не огорчала. Хлебнув воды, я продолжил.

— Говорят, яблоко от яблони падает недалеко, и на примере боярыни и боярышни Волковых это наглядно видно. Думаю, тетя Ксения, вовлечь Ирину в свою затею тебе труда не составило. Вы приехали в Москву, разместились у нас и принялись за дело. И сразу очень сильно ошиблись, подав прошение о зачислении Ирины в царицыну свиту. Почему это было ошибкой, я еще скажу, но вообще сама по себе задумка неплохая. Уж удачно выйти замуж в случае зачисления в свиту Ирине было бы легче.

Стреляла в меня Ирина. Попала метко, но я выжил. Пока я был слаб и никуда не выходил, вы решили добить меня инкантированным взваром. Как я понимаю, надеялись вы на то, что тело мое, слабое после ранения, этого не выдержит. Но именно слабость меня и спасла. Я не мог удержать чашку и поставил ее на стол, пораженный необычным видением, — скосив глаза на Лиду, я полюбовался ее покрасневшими щеками. Да, тоже помнит… — А когда видение повторилось, понял, что это неспроста и пить не стал.

Еще несколько глотков воды придали мне сил для дальнейшего изложения.

— А потом вам пришлось затаиться. Следствие сообразило, что и стрелок, и отравитель находятся в доме. Да, думали на прислугу, но в доме появились люди Бориса Григорьевича, и вы решили притихнуть. Но тут Ирина увидела меня с книгой Левенгаупта! Увидела и испугалась — ведь я, прочитав то же, что и вы, мог догадаться! Сделав все, чтобы отвлечь меня от чтения, Ирина затем вернулась в библиотеку и инкантировала книгу, превратив ее чтение в крайне затруднительное дело. Это ты, Иринка, зря. И силенок у тебя не столько, и снять инкантирование с книги было нетрудно. Так ведь, отец Маркел?

Священник с важным видом кивнул.

— Мы к тому времени решили, что раз уж злоумышленникам удается скрывать свою одаренность, то наверняка что-то подобное имело место и раньше. Отец Маркел и Борис Григорьевич, установили, что последними, кто на таком попадался, были рославльские дворяне Колядины. О, тетя Ксения, я смотрю, фамилия эта тебе знакома? Поскольку род Колядиных пресекся, ну, это мы так думали, что пресекся, то искали кого-то из слуг Колядиных или их родственников, кто мог бы служить в нашем доме. Вот вы и решили, что можно и нужно ударить снова. И ударили. Это ведь снова ты в меня стреляла, Ирина? И Аглаю мою убила ты. Но опять ты ошиблась. Когда ты первый раз пришла к вдове Капитоновой в дом Алифантьева, то высматривала мое окно с такой злобой, что я это почувствовал. Не тебя, прятаться ты умеешь, а именно твою злобу. Мне это не понравилось, и я нанял мальчишек следить за тем домом. С Аленой Егоровой ты одного роста и сложения, и когда вы поменялись епанчами, отличить одну от другой, да еще мальчику, который раньше ни ту, ни другую не видел, да в сильный дождь, было нельзя. Да, Ирина, это ты поднималась к Капитоновой, а штуцер принесла и потом унесла под епанчей. А потом этот штуцер уехал во Владимир вместе с вашими зимними вещами. В сундуке с двойным дном.

— Бредишь ты, братец, — Ирина адресовала мне ехидную улыбочку. — Я же то ружье и не подняла бы!

— Да? — деланно удивился я. — А напомни-ка мне, кого во «Владимирском охотничьем ежегоднике» назвали «Владимирскою Дианою»? [1] А ты, дядя Петр, не расскажешь, как выспорил тот штуцер у соседа своего, отставного полковника Емельянова, побившись с ним об заклад, что дочь твоя стреляет лучше, чем он? А ты, тетя Ксения, поведай нам, что вы с вдовой Капитоновой не поделили, что ты ее умертвила? Ведь все у вас оговорено было, Капитонова соврала, что к ней в тот день приходила Алена Егорова. Денег, что ли, с вас потребовала больше, чем заранее договорились? Она же в нашем доме была, приходила, как ты нам говорила, лечить тебя. Вот ты на нее и навела что-то, что она только и смогла домой вернуться, да и померла.

— Ксения, ты почему молчишь?! — боярин Волков был растерян и ошарашен. Кажется, только что он узнал много нового. — Ирина?

— Так, дядя Петр, ты же сам слышал, как Борис Григорьевич сказал, что они вольны молчать. Вот и молчат.

— Алексей, но ты же понимаешь, что такие чудовищные обвинения должны быть доказаны! — оживился Петр Федорович.