Драконы весеннего рассвета - Уэйс Маргарет. Страница 37

– Я никуда не спешу, – сказал Ариакас и уселся в кресло. – Хотя, если ты вправду хочешь, чтобы я прислал цитадели, мне нужно будет вылететь на рассвете.

Китиара улыбнулась ему обворожительной кривой улыбкой, пленившей столь многих.

– Спасибо, господин мой, – сказала она. – Теперь уж я нипочем тебя не подведу.

– Я тоже думаю, что не подведешь. – И Ариакас невозмутимо позвонил в серебряный колокольчик. – Потому что в ином случае его судьба… – и он мотнул головой в сторону нижнего покоя, где достиг своего апогея жуткий стонущий плач, – … Его судьба покажется тебе медом, прелесть моя.

РЫЦАРЬ ЧЕРНОЙ РОЗЫ

– Как тебе известно, – начала свой рассказ Китиара, – государь Сот был Соламнийским Рыцарем, честным и благородным. Увы, он был еще и человеком сильных, необузданных страстей и сам не ведал порой, что творил. Это-то его в конце концов и сгубило.

Его угораздило влюбиться в прекрасную эльфийку, ученицу истарского Короля-Жреца. К тому времени Сот уже был женат, но красота эльфийки заставила его тотчас позабыть о супружеском долге. И он отдался страсти, разом отбросив и священные обеты брака, и свою рыцарскую клятву. Солгав девушке, он совратил ее и привез сюда, в Даргаардскую Башню, пообещав вскоре жениться. Законная же супруга его исчезла при весьма подозрительных обстоятельствах… Китиара передернула плечами и продолжала:

– Насколько я разобрала слова песни, там говорится, что, даже узнав об ужасных преступлениях своего возлюбленного, эльфийка продолжала хранить ему верность. Она денно и нощно молилась Богине Мишакаль, умоляя дать рыцарю возможность искупить грехи. И, по всей видимости, ее молитвы были услышаны. Государю Соту была дарована сила отвратить Катаклизм – правда, ценой собственной жизни.

Любовь девушки, с которой Сот обошелся столь скверно, придала ему сил, и Сот выехал в Истар. Говорят, Боги открыли ему: чтобы спасти Кринн и остатки своей чести, он должен был добраться до Короля-Жреца и остановить его.

В дороге, однако, рыцаря перехватили женщины-эльфийки, ученицы Короля-Жреца. Они знали о преступлении государя Сота и пригрозили погубить его. А чтобы он поменьше слушал свою возлюбленную – намекнули ему, что она в его отсутствие принялась ему изменять.

И Сот вновь поддался страсти, отмахнувшись от доводов разума. Бешеная ревность и жажда мести погнали его назад в Даргаардскую Башню. Едва переступив порог, он стал уличать безвинную девушку в гнусной измене. Именно в тот момент и разразился Катаклизм. Громадный светильник, стоявший тогда в нижнем покое, рухнул на пол, и девушку, державшую на руках дитя, охватило пламя. Умирая в огне, она прокляла рыцаря Сота страшным проклятием, обрекая его на вот эту самую жизнь без жизни – жуткую и вечную. Начался пожар, и Сот погиб в нем со всеми своими людьми, чтобы возродиться такими, какими мы их видим сейчас…

– Вот, значит, о ком ему напоминают каждую ночь, – вслушиваясь, пробормотал Ариакас.

В тихих владениях сна Вспомни о ней.

Когда мир сновидений Облекается тихим светом И кажется, что близко благословение, – Вспомни о ней!

Мы все равно не дадим позабыть.

Проживаешь былое снова и снова Ты, давно бестелесный.

Ибо ты был первой тенью в обители света, Разросшейся, как смертоносный нарыв.

Ибо ты был акулой в тихой воде, Исподволь разинувшей пасть.

Ибо ты был ядовитой змеей, Алчущей в тишине живого тепла.

Ты был подобен смерти младенца в люльке, Дому, гниющему под дождем.

Через это – и худшее – ты проходил Бестелесным видением, мести и скорби Уже недоступным.

Вопли женщин рвали заветную тишину, Но ты отворял глухие двери миров И выпускал на волю чудовищ.

В вихре пламени погибало дитя И страны горели.

И время пылало.

И расколотый мир готов был сгинуть навек, Лишь бы знать, что отмерен срок, Что тебя поглотила тьма.

Но ты проходил Бестелесным виденьем, Мести и скорби Уже недоступным.

Только не скрыться от слов, Звучащих в ночи, За которой грядет новая ночь.

И так – до скончания дней.

Ненависть – вот спокойствие мудрецов, А у вечности нет конца.

Сквозь рои метеоров И неподвижность зимы, Сквозь распятую розу И омуты, где таится акула, Сквозь черную толщу океанских глубин, Сквозь камень тверди земной И кипящую магму недр – К себе самому.

В пустоту.

В ничто.

Это ненависть гонит тебя.

Ничего нельзя изменить.

И у вечности нет конца.

3. ЛОВУШКА

Бакарис спал в своей камере, и сон его был тревожным. Днем он держался вызывающе и высокомерно, зато по ночам не находил себе места, одолеваемый томительными любовными снами о Китиаре, либо жуткими – о своей собственной смерти от рук Соламнийских Рыцарей. Бывало и так, что казнить его являлась сама Китиара. Он просыпался в холодном поту и тщетно старался припомнить, кто же на сей раз стал его палачом. Лежа без сна, он на чем свет стоит клял эльфийку, приведшую его к гибели. И обдумывал все новые и новые способы мести на тот случай, если она когда-нибудь попадет ему в руки.

Именно об этом он и раздумывал, лежа в мучительном полусне, когда скрежет ключа, повернувшегося в замке, заставил его одним духом вскочить на ноги. Час был предрассветный – излюбленный час казней! Никак это Рыцари пожаловали за ним, чтобы…

– Кто там?.. – выдавил он хрипло.

– Тихо! – отозвался повелительный голос. – Будешь делать, что тебе говорят, и поменьше шуметь, – и можешь ничего не бояться.

Бакарис ошарашенно опустился обратно на свое ложе… Он без труда узнал этот голос. Еще бы! Тот самый, что ночь за ночью звучал в его мстительных снах. Эльфийка!.. А за спиной у нее, в кромешной тени, маячили еще две тени. Двое коротышек. По всей видимости, кендер и гном. Ходят за ней повсюду, как два хвоста… Дверь камеры отворилась, и эльфийка проскользнула вовнутрь. На ней был длинный, толстый плащ; второй такой же плащ она держала в руке.

– Надевай, – сказала она. – Побыстрей.

– Сперва я должен знать, что затевается, – подозрительно ответил Бакарис, не в силах поверить радостному предчувствию.

– Мы собираемся обменять тебя на… На другого пленника, – сказала Лорана.

Бакарис нахмурился. Еще не хватало выдать охватившее его нетерпение. – Не верю я тебе, – заявил он и вновь откинулся на постели. – Это какая-то ловушка…

– А мне наплевать, веришь ты или нет! – нетерпеливо перебила Лорана. – Не пойдешь добром, стукну тебя по затылку и поволоку. Хоть без чувств, а предъявлю тебя Ки… Тем, кто хочет тебя получить!

Китиара!.. Так вот, значит, в чем дело! Чего, однако, им нужно? В какую игру они играют?.. Бакарис замешкался… Он доверял своей Кит не больше, чем та – ему. Он знал, что она, не задумываясь, использует его в своих целях. Что, по-видимому, как раз и происходило. С другой стороны, почему бы ему самому не извлечь выгоду из этой затеи?.. Ох, знать бы, что им нужно… Взгляд, брошенный на бледное, напряженное лицо эльфийки, сказал Бакарису, что девушка-полководец вполне способна выполнить свою угрозу. Что ж, придется выждать.

– Похоже, выбора у меня нет, – пробормотал он. Лунный свет сочился сквозь зарешеченное оконце, серебря каменные стены грязной маленькой камеры. Сколько просидел в ней Бакарис? Он не вел счета времени, но вполне поручился бы за несколько недель. Протянув руку за плащом, Бакарис натолкнулся на холодный, презрительный взгляд зеленых глаз эльфийской принцессы. Лорана смотрела на него пристально и с нескрываемым омерзением. Бакарис не спеша поднял здоровую руку и поскреб щетину, которой густо заросла его некогда холеная физиономия.

– Прошу прощения, госпожа моя, – произнес он ядовито, – к сожалению, здешняя обслуга не позаботилась снабдить меня бритвой. Я знаю, насколько претит вам, эльфам, вид растительности на лице… К его удивлению, эти слова причинили Лоране немалую боль. Он увидел, как отхлынула кровь от ее лица, и даже губы стали белей мела. Лишь предельное напряжение воли помогло ей сдержаться…