Флибустьер (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 32

Жил он в трехэтажном доме на границе между богатыми и бедными районами Нанта, то есть вдали от реки. На первом этаже располагалась кухня, комната двух слуг и кладовые. На втором — столовая и гостиная. На третьем — две спальни, родительская и четырех младших дочерей. Старшая дочь была замужем за капитаном другой роты драгунского полка. Двое сыновей умерли во младенчестве. Жену звали Жанна-Мари. Невзрачная, располневшая женщина, посвятившая себя, как понимаю, детям. Единственное, что у нее осталось привлекательным — бирюзовые глаза, которые все реже встречаются во Франции. А вот дочки были одна краше другой. Все унаследовали мамины глаза и папины густые темно-каштановые волосы. Подозреваю, что так природа награждает хороших семьянинов. Отец предупредил, что придет с гостем, а любой холостой мужчина, попадающий в дом, где толпа незамужних девиц, автоматически оказывается в расстрельном списке. Расстреливать будут глазами, одевшись в лучшие наряды.

Ту, что была на выданье, звали Мари-Луиза или коротко Малу. Ей было лет семнадцать. Длинные волосы разделены на пробор посередине, завиты в локоны, которые спадают на грудь, а на затылке собраны в пучок и завязаны алой лентой петлями. Лиф золотистого цвета с рукавами до локтя, зашнурованный на спине. Плечи обнажены, декольте глубокое, лишь слегка прикрытое белыми кружевами. Белая полотняная рубашка. Верхняя юбка темно-красная, длиной до пола, украшенная золотистыми лентами и разрезанная спереди, открывая белую нижнюю. При ходьбе девушка приподымала юбку, чтобы та не волоклась по полу, показывая черные матерчатые туфель с острыми носаками и высокими каблуками, вышитые золотыми нитками. Может быть, с голодухи, но встретившись с ней взглядом, я почувствовал мощный разряд той самой энергии, которая толкает нас на безрассудные поступки. И Малу почувствовала и заалела щечками. Отец, как положено, ничего не заметил, а мать с младшими дочками, которых тоже звали Мари, но с другими приставками, которые я сразу перепутал, постарались скрыть понимающие улыбки.

Поскольку отец предупредил обо мне слишком поздно, а приготовили только на своих, начало обеда пришлось отсрочить на четверть часа. Младших дочек отправили дожидаться в их комнате, мать ушла на кухню давать распоряжения, а Мари-Луиза осталась прельщать меня и заодно наливать нам с отцом белое вино, довольно кислое, в толстостенные стаканы из стекла цвета морской волны. Лет триста назад на юге Франции предпочитали сладкое вино, а чем севернее, тем кислее. Сейчас кислое вино наступало по всем фронтам. К двадцать первому веку оно покорит всю Францию, за исключением некоторых небольших районов в Провансе.

Женщины сели за стол вместе с мужчинами. Мне это все еще казалось неестественным. За последние жизни набрался дурных привычек. Меня посадили слева от отца семейства, который занял место во главе стола, и напротив матери, Мари-Луизу — слева от меня, а младших сестер — рядом с матерью. Матье де Кофлан, явно проголодавшийся, быстро пробормотал молитву, после чего все, включая меня, перекрестились. Я сделал это не на православный манер, догадываясь, что пришло время объявить себя католиком. Атеисту легко переходить из одной веры в другую.

За годы моего отсутствия во Франции вкусы сильно изменились. Стали значительно меньше употреблять специи, не затронув только перец, гвоздику и мускатный орех. Наверное, потому, что специи стали доступнее и дешевле, а значит, потеряли статус «для избранных». Мясо и рыбу больше не подслащивали, а только солили и перчили. На господских столах появилось много овощей, в том числе новых — фасоль и картофель. Только в тесто для хлеба по-прежнему добавляли много дрожжей, из-за чего он получался кисловатым. День был скоромный, поэтому основным блюдом была тушеная говядина с жирным кисловатым соусом и шпинатом, но потом подали паштет из рыбы и слоеный пирог с рыбой. Слоеного теста тоже раньше не было. На этом основные блюда закончились, хотя положено было быть еще двум-трем. Видимо, капитанской зарплаты не хватало на наряды дочерей, поэтому экономили на еде. На десерт были сыр, дыня и гвоздичная вода. Девицы уплетали за обе щеки, но при этом лишним весом не страдали.

Во время поглощения десерта начали расспрашивать, откуда я и как оказался во Франции. Рассказал им легенду о неудачном путешествии к Папе Римскому, а потом правду и только правду, но не всю. Впрочем, разбой всё еще считается благородным делом, которым принято гордиться, если помог тебе обогатиться. Неприлично, как и раньше, быть бедным. Мой случай, услышав, насколько богаче он меня сделал, сочли приличным.

— Была и у меня мысль податься в Вест-Индию, — глянув на жену и тяжело вздохнув, произнес глава семейства. — Не сложилось…

— А чем ты здесь собираешься заниматься? — быстро переменила тему Жанна-Мари.

— Сейчас строю новый корабль, больше нынешнего раз в шесть, после чего начну возить на нем товары в Вест-Индию и обратно, пока денег не будет столько, чтобы купить большую и доходную сеньорию, не хуже, чем была на родине, и вести жизнь, приличествующую благородному человеку. Там у меня было четыре деревни с шестью сотнями крестьян, — приврал я.

У людей неистребимая тяга к сказкам, особенно чужим. Моя тоже понравилась семейству де Кофлан. Поскольку они уже знали, что я претендую на роль приемного сына, что исключало дочерей из списка моих невест, но все же давало повод для гордости, то искренне порадовались. Богатый помогает бедным родственникам уже самим своим существованием. С родственниками богача предпочитают не ссориться, а оказывать им разные услуги, надеясь на ответ лидера рода. Иногда ведь протекция дороже любых денег.

Впрочем, я уже передумал становиться приемным сыном.

— Эти пять тысяч пойдут на приданое Мари-Луизе? — спросил я, когда мы с капитаном перешли в гостиную, уселись в глубокие кресла, набитые конским волосом и обтянутые прочной материей, и принялись потягивать из стеклянных стаканов кислое вино.

До пружин пока не додумались, поэтому кресла, по моему мнению, были недостаточно мягкими.

— Да, — признался Матье де Кофлан. — Служит у меня в роте молодой прапорщик из хорошей, но небогатой семьи. Уверен, что пять тысячь ливров помогут ему сделать правильный выбор.

— Я вот подумал, что если женюсь на Мари-Луизе, то не потеряю пять тысяч ливров, они как бы станут ее приданым. Да и вам выгоднее получить зятя, у которого два корабля, — придал я предложению чисто коммерческий смысл, потому что за чувства приходится платить больше.

У французов сейчас считается дурным тоном жить с женой, как с любовницей. Брак — это коммерческое предприятие, заодно направленное и на продолжение рода.

— По-своему правильное решение, я бы так и поступил, — без особой радости произнес глава семейства, а потом врубился и немного удивленно спросил: — Ты хочешь жениться на Малу?!

— А почему нет?! — молвил я. — Она из хорошей семьи, молода, в родстве с командиром полка, с которым у меня дела. И, самое главное, это решит мою проблему.

— Но у нее нет больше никакого приданого, разве что постельное белье из голландского полотна, — сообщил Матье де Кофлан, который, как я понял, никак не мог прийти в себя от счастья.

Голландское постельное белье сейчас считается лучшим, а потому является обязательным атрибутом приданого благородной девушки.

— Не всё измеряется деньгами, — важным тоном произнес я. — Иногда связи важнее. Я пока чужой в этой стране, не на кого опереться. И я бы хотел все-таки взять вашу фамилию. Моя слишком труднопроизносима для французов.

— Да бери, все равно наследника у меня нет, а так внуки продолжат род, — легко согласился он и радостно крикнул: — Жанна, иди сюда! Нам подвалила удача: он хочет взять в жены Малу!

Жанна-Мари сумела скрыть радость. Наверное, потому, что подслушала наш разговор и успела справиться с эмоциями. Акустика в нынешних домах та еще. Подозреваю, что и Малу уже в курсе, что скоро выскочит замуж, держит большие пальцы в кулаках на удачу.