Флибустьер (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 7

— За какие заслуги? — поинтересовался я.

— Мое место капитана галеона займет племянник губернатора дон Луис де Эстрада, которому надоело здесь, — ответил мой потомок.

— Помогать родственникам — святая обязанность каждого идальго, — подначил я.

— Тебе смешно, а мне придется провести здесь свои лучшие годы! — чуть не плача, воскликнул он.

— Можно подумать, на галеоне ты проводил время интереснее, — сказал я.

— На галеоне еще хуже, но после следующего рейса я бы получил назначение на берегу, в Кадисе или даже Малаге. Мой отец договорился, — сообщил дон Диего де Маркес. — А теперь все рухнет. Пока мое письмо доберется до отца, пока он задействует свои связи, пока приказ доплывет сюда, пройдет два или даже три года, место будет занято, и придется снова командовать старым галеоном.

— Не расстраивайся. Я, конечно, не испанец, но и у моего народа принято помогать родственникам. Раз так хочешь, останешься капитаном на галеоне, — пообещал я.

— А как ты сможешь помочь?! Губернатор тебя не послушает, — возразил он.

— А что ему останется делать, если племянника ранят на дуэли?! — произнес я.

— Ты хочешь… — начал Диего де Маркес и запнулся.

— Если легко раню его, меня ведь не казнят? — спросил я.

— Если поединок был честным, то нет, — ответил он. — Хотя от губернатора можно всего ожидать…

— Понадеемся на лучшее, — молвил я.

В любом случае сразу меня не казнят, а опыт побега из тюрьмы у меня уже есть. И есть время подготовиться к такому варианту. Надо будет проинструктировать Кике. Он не должен подвести. Слуга все еще является как бы младшим родственником, делит судьбу старшего в горе и радости.

В будущем мне поводилось гостить в испанской тюрьме. Из-за какой-то сволочи (догадываюсь, из-за какой именно, больше он на моем судне не работал), которая оторвала пломбу с кладовой, где хранились сигареты и алкоголь, и настучал таможне. В европейских портах, где цены на алкоголь и сигареты раздуты непомерно из-за грабительских налогов, каждому члену экипажа разрешается иметь на время стоянки в порту пару блоков сигарет и литр алкоголя. Остальное надо сложить в надежное помещение и закрыть на замок, который пломбирует таможенник, чтобы не случился факт контрабанды. Относятся к этому, за исключением Германии, довольно наплевательски. А тут на тебе — таможня привалила сразу с полицией. Обычно испанцы не проявляют служебное рвение. Русская поговорка «от работы кони дохнут» придумана и про них. Прибывший же таможенник явно хотел кому-то что-то доказать. Мои объяснения слушать не стал, сразу составил протокол о контрабанде в особо крупных размерах — пол-ящика сигарет. В Испании, как и в любой другой стране, чиновник всегда прав, а если не прав, то тебе же будет хуже. Меня закрыли на разрешенные законом семьдесят два часа. Чему я не сильно огорчился, потому что испанская тюрьма — это вам не турецкая. Камера на двоих, с туалетом, умывальником и телевизором. Закрывают в ней только во время сиесты и ночью. Все остальное время можешь разгуливать по отведенной зоне, заниматься своими делами. В том числе рубиться в компьютерные игры в специальном салоне. Говорят, позже вай-фай оборудовали, но при мне еще не было. Можно играть в любые настольные игры, в том числе с охраной. Был среди охранников любитель шахмат, с которым мы приятно коротали его рабочее время. Когда хочешь и сколько хочешь, можешь звонить родне и адвокату. Раз в неделю каждому разрешено провести с женой два часа в специальной комнате. Бесплатное и качественное медицинское обслуживание. Душ принимай, когда хочешь и сколько хочешь. Прачечная тоже все время открыта. Стиральный порошок и мыло бесплатно. Кормили, как на убой, причем можешь повыпендриваться и потребовать особую диету, что и делали мусульмане. Если не устраивает кормежка, можешь покупать еду, кроме алкоголя, в тюремной лавке, где цены не отличаются от вольных. На неделю разрешено получать семьдесят евро. В общем, рай для нищих и шутов. Я переданные адвокатом семьдесят евро не успел потратить, потому что вышел на пятый день, что, по мнению моего пожилого русского сокамерника, который сравнивал испанскую тюрьму с советским домом отдыха для партактива и коротал в ней время до наступления российской пенсии, было чудом. Обычно семьдесят два часа из-за маньяны растягиваются до семидесяти двух дней или даже недель. Постарался судовладелец, который знал, что лучший в Испании адвокат — это не тот, кто умнее и опытнее, а тот, кто в родстве с судьей.

— Где можно будет завтра утром встретиться с доном Луисом де Эстрада? — спросил я своего потомка.

— Скорее всего, будет играть в мяч в саду рядом с домом губернатора, — ответил он.

— Завтра утром буду искать там тебя, и будет хорошо, если тебя там не окажется, — посоветовал я.

— Я поплыву на галеон за своими вещами и вернусь только к обеду, — сказал он.

— Правильное решение, — похвалил я.

Дон Луис де Эстрада имел такое же узкое лицо и черные глаза, как у дяди, но смотрел в упор, словно пытался пробуравить человека, заглянуть, что там у него внутри. Обычно так смотрят те, кто плохо разбирается в людях. В моде он тоже плохо разбирался, потому что имел густые усы и бороденку, какие я больше ни у кого не видел. Наверное, подражает какому-нибудь знаменитому предку. Кто-то мне говорил, что в роду у губернатора было аж два генерала. На голове парик, обсыпанный мукой. Дон Луис де Эстрада, раздевшись до рубахи из тонкого белого плотна, играл во что-то среднее между лаун-теннисом и бадминтоном. Рубаха была не первой свежести, с большими пятнами пота подмышками. Мука обсыпалась с парика и, смешиваясь с потом, оказывалась на вороте, отчего последний был грязен, засален. Испанцы все еще главные грязнули Европы. И если французы сейчас борются с этим недостатком хотя бы с помощью духов, испанцы продолжают стойко чтить традиции предков. Их поддерживают англичане с голландцами, но по другой причине: духи они считают колдовским зельем, отвратным для истинного христианина. Битами были палки, похожие на маленькие весла. Играл племянник губернатора хорошо, точнее сказать, лучше своего соперника. Судя по хитроватому лицу последнего, тот поддавался.

— Резче надо бить, — посоветовал я дону Луису де Эстрада под руку, когда он промазал.

— Я сам знаю, как надо бить! — огрызнулся идальго.

Когда он промазал еще раз, я порекомендовал ему держать биту выше.

— А почему бы тебе не заткнуться?! — грубо бросил он.

Наблюдавшие за игрой три молодых офицера напряглись, словно услышали звук взводимого курка. Мне, как иностранцу, позволили бы проглотить оскорбление, если бы я сделал вид, что не понял его. Но я не сделал.

— Надеюсь, вы погорячились и извинитесь? — довольно милым голосом задал я вопрос.

Я был уверен, что он не извинится в присутствии своих друзей-приятелей. Понты — это святое.

— Я не погорячился, и извиняться перед каким-то еретиком не собираюсь! — надменно выпалил дон Луис де Эстрада.

Теперь все свидетели подтвердят, что я всячески пытался избежать поединка, но мой противник пер буром.

— Надеюсь, шпагой вы владеете лучше, чем битой? — язвительно бросил я. — Не подскажите, где мы сможем это проверить?

— Да прямо здесь, — кипя от злости, предложил он.

— Кто-нибудь из вас окажет мне честь, став моим секундантом? — обратился я к трем офицерам-зрителям.

Секунданты, если хотят, тоже сражаются между собой. Если же они приятели, как в данном случае, то будут просто наблюдать, чтобы бой был честным. Поэтому я и посоветовал дону Диего не Маркесу не появляться здесь. Не дай бог, погибнет — и получится, что я зря старался.

Все трое посмотрели на дона Луиса де Эстрада, давая ему еще один шанс избежать дуэли. Если он даст им знак не становиться секундантом, мне придется поискать кого-нибудь другого, что займет время, позволит успокоиться и дать уговорить себя отказаться от дуэли.

— Мигель, будь добр, окажи честь этому… — демонстрируя презрение ко мне, обратился племянник губернатора к ближнему ко мне офицеру, обладателю тонких и вытянутых в линию усов.