Корсар (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 6

Штатгальтер Максимилиан Второй проживал в замке на острове на реке Сенне и не имел желания видеться с каким-то залетным авантюристом. Выдачей патентов занимался сидевший в ратуше, расположенной на огромной центральной городской площади, чиновник Альберт Ваутерс — человек худородный и, как ни странно, скромный. Другой бы на его посту возомнил себя, как минимум, деревенским старостой, а этот проявлял амбиции, только вымогая взятки — идеальный чиновник по меркам Западной Европы. Шевеля мясистым носом-картошкой, который на худом костистом лице казался архитектурным излишеством, Альберт Ваутерс долго и нудно рассказывал, почему на выписку патента уйдут аж две недели. Главная причина — застать штатгальтера Максимилиана в рабочем кабинете.

Я понял намек и спросил в лоб:

— Пять гульденов сократят срок до одного дня?

— Пять сократят всего лишь на неделю, а вот десять — до завтрашнего дня, — ответил чиновник.

Поскольку у меня богатый опыт общения с чиновниками разных стран, я захватил с собой полсотни монет. Отсчитав десять, подвинул их по столу, накрытому темно-зеленой скатертью, в сторону Альберта Ваутерса. Словно монеты могли скатиться в ненужную сторону, чиновник быстро накрыл их ладонью и переместил по скатерти к своему краю стола, а оттуда ссыпал в другую ладонь.

— Приходите завтра утром, — сказал он, растянув в улыбке тонкие губы, из-за чего нос и вовсе стал казаться образцом неумелого фотомонтажа.

Испанский патент был не так многословен, как французский:

«В силу данной грамоты я дозволяю капитану (имярек), в соответствии с ордонансами о корсарах от 29 декабря 1621 года и 12 сентября 1624 года, крейсировать на шхуне «Альбатрос» с необходимым количеством вооруженных людей, оружия и боеприпасов близ берегов Испании, Франции и Берберии, вступать в бой и захватывать корабли французского государства, поскольку этой державе объявлена война, и корабли турецких и арабских корсаров, а также прочие суда врагов Королевского Величества Карла Второго, но объявляю, что он не может ни под каким предлогом отправиться на своей шхуне к берегам Бразилии, Азорским островам, Мадейре, Канарским островам или берегам Вест-Индии.

Составлено в Брюсселе 27 февраля 1693 года и действительно сроком на один год.

Я, штатгальтер Нидерландов, Максимилиан».

Вместо подписи стояло факсимиле ценой, как догадываюсь, в десять гульденов.

Первый рейс я сделал с грузом на Гамбруг, наняв только опытного шкипера Хендрика Пельта и минимальное количество матросов. Голландские матросы все еще лучшие в Европе, что значит и в мире. Как следствие, они одни из худших солдат, в корсары не годятся. С работой сейчас были проблемы, потому что фрацузские корсары захватили много голландских и английских торговых судов, поэтому я отобрал лучших матросов. Поскольку груз мне никто не хотел доверять, набил трюм на свои. Вспомнил, что возил когда-то в Гамбург из Роттердама, и нагрузил то же самое. Северное море встретило меня сперва туманом, а потом легким штормиком баллов на семь при юго-западном ветре, попутном и отжимающим от берега. Я в очередной раз привыкал к пятидесяти оттенкам серого, свойственным Северному морю и его берегам. Лоцмана в устье Эльбы не брал, потому что вода была высокая, в горах в центре Европы все еще таял снег.

Гамбург тоже, как квашня, выполз за остатки крепостных стен. В нем стало больше зданий из красного кирпича, а у этих зданий — этажей. Человечество устремилось вверх, как будто ничего не слышало о Вавилонской башне.

Товары распродал быстро, потому что не накручивал много. Голландские товары ценятся в регионах, которые восточнее ее. Так уж повелось в Европе: чем западнее, тем лучше. Но стоит помнить, что на меридиане франко-испанской границы лучшее начинает движение в обратную сторону. Впрочем, торговая прибыль была вторична для меня. Я приплыл сюда, чтобы набрать корсарский экипаж.

Первым делом нанял боцмана. Как-то вечером зашел в припортовую таверну и просидел там пару часов, наблюдая, как развлекаются безработные моряки. Поскольку денег на вынивку было меньше, чем кулаков, дрались чаще, чем пили. Кстати, пьют немцы сейчас так, что русским придется еще несколько веков догонять их. Основными напитками были пиво и дешевая картофельная самогонка, мутная и с пресквернейшим вкусом. За одним из длинных дубовых столов с толстой столешницей, изрезанной ножами и залитой пивом, сидела компания из шести человек, вожаком которой был крепкий мужчина лет сорока пяти со светло-русыми волосами на голове, обветренной мордой бурякового цвета, рыжеватой короткой бородой, которую в будущем будут называть шкиперской, и тяжелыми кулаками, густо поросшими рыжеватыми волосинами. Одет в кожаную куртку с длинными рукавами и кожаные штаны, босой, хотя по ночам холодновато. Если на куртку нацепить пару цепей, то походил бы на байкера, потерявшего сапоги вместе с байком. Он что-то не поделил с таким же крепышом, сидевшим за соседним столом, после чего они пару минут выясняли, кто круче. Крепыш оказался слабаком. По приказу хозяина таверны приятели вытащили его безчувственное тело на улицу. Если кто-либо умрет в таверне, у хозяина будут проблемы, а если под ее стенами, то нет.

Я подошел к победителю, который залпом допивал пиво из оловяной кружки емкостью в литр, и, когда она была припечатана днищем к столешнице, спросил:

— Ты — боцман?

Он посмотрел на меня покрасневшими то ли от алкоголя, то ли от ярости глазами и, правильно угадав, с кем имеет дело, ответил тоном подчиненного, приученного к дисциплине и субординации:

— Да, господин капитан.

— У меня испанский каперский патент, набираю экипаж. Нужны человек тридцать — сорок отчаянных парней, — сообшил я и задал второй вопрос: — Сумеешь набрать таких?

— Конечно, господин капитан, — произнес он.

Я рассказал, где стоит шхуна, и добавил:

— Если наберешь за четыре дня, будешь получать три доли от добычи, как офицер.

Боцман, которого звали Магнус Неттельгорст, справился с поставленной задачей за три дня. Парней он набрал под стать себе. Я бы предпочел не встречаться с такими в темном переулке. За это время я нашел артиллерийского лейтенанта, двадцатитрехлетнего англичанина Годдарда Оксбриджа, которому, по пока неизвестным мне причинам, заказан путь на любимый кислый остров.

— Мы будем заходить в порты Англии? — первым делом спросил он.

— Разве что бурей загонит, — ответил я

— Тогда я согласен, — сказал артиллерист.

А чего бы ему не согласиться?! Судя по потрепанному черному камзолу, явно с чужого плеча, на размер меньшего, грязной нижней рубахе, потертым черным кюлотам и сабо, обутым на босу ногу, с деньгами у него большие проблемы. Если не со мной в море, то в ближайшие дни — на большую дорогу. Тем более, что у меня всего-то четыре бронзовые карронады калибром двенадцать фунтов и две шестифунтовые, с нарезными стволами, погонные кулеврины, которые легко перенести на корму и сделать ретирадными. Ему, как и шкиперу, и боцману, полагались три доли от добычи. Помощнику боцмана и плотнику — по две, матросам и солдатам — по одной, а двум юнгам — по полдоли. Голландским матросам я разрешил уйти, если бояться. Испугался всего один. Я, как капитан, буду получать пять долей и, как судовладелец и снабженец, еще две трети добычи после выплаты королевской десятины.

В Северном море французских судов не увидели. В Ла-Манше повстречали пару французских корсаров на одномачтовых суденышках водоизмещением тонн пятьдесят. Наверное, рассчитывали захватить такие же большие призы, как сами. Я не стал тратить на них время. За такое судно много не выручишь, тем более, что не потащишь же их до бельгийского порта. Продавать придется в Англии, где отберут двадцать процентов в казну.