Назад в Лабиринт - Уэйс Маргарет. Страница 47

По словам Пайтана, лабиринт — хитросплетение живых изгородей — когда-то содержался в образцовом порядке. Деревья и кусты тщательно подстригались. Дорожки вели разными кружными путями к расположенному в центре амфитеатру. Здесь, вдали от глаз и ушей смертных, сартаны устраивали свои тайные собрания.

— Я бы на твоем месте туда не ходил, Tea, — остерегал ее Пайтан. — В книге говорится, что сартаны каким-то образом заколдовали этот садовый лабиринт, чтобы он стал ловушкой для каждого, кто войдет в него непрошеным.

Это предостережение только подстегнуло любопытство Алеаты, лабиринт стал казаться ей еще более притягательным.

С течением лет, брошенный на произвол судьбы, садовый лабиринт одичал. Живые изгороди, когда-то аккуратно подстриженные, теперь возвышались неровной стеной, нависающие над дорожками ветви переплетались, образуя покров, почти не пропускающий света, отчего в лабиринте царили прохлада и полумрак даже в жаркие полуденные часы. Это было похоже на путешествие по зеленому туннелю в страну растений. По какой-то неизвестной причине сами дорожки не зарастали. Может быть, благодаря странным знакам, вырезанным на камнях. Такие же знаки можно было встретить на зданиях в городе и на городской стене. По словам Пайтана, они обладали какой-то магической силой, Железные ворота (что было редкостью на Прайане, где мало кто когда-либо видел даже землю) вели к арке, образованной живой изгородью над выложенной камнями дорожкой. На каждом из камней был изображен магический знак. Пайтан говорил, что знаки могут причинить ей вред, ранить ее, но у Алеаты было свое мнение на этот счет. Прежде она вообще не обращала на них никакого внимания, много раз наступала на них, и они нисколько не поранили ее ноги.

От ворот начиналась дорожка прямо в лабиринт, высокие стены деревьев возвышались над головой, цветы наполняли воздух нежным ароматом.

Сначала на каком-то расстоянии дорожка шла прямо, потом раздваивалась, и каждое из двух направлений вело в глубь лабиринта. Дальше этой развилки Алеата забираться не отваживалась. Обе тропинки шли так, что ворота вскоре скрывались из вида, а Алеата при всей своей беспечности и сумасбродстве была не лишена здравого смысла.

У развилки располагался пруд с мраморной скамейкой на берегу. Здесь Алеата любила сидеть в прохладной тени, слушая трели невидимых птичек, любуясь своим отражением в воде и лениво размышляя о том, что будет, если зайти в лабиринт подальше. Наверное, ничего интересного, и не стоит труда, решила она, увидев однажды план лабиринта в книге Пайтана. Для нее было большим разочарованием узнать, что тропинки ведут всего лишь к круглой каменной площадке, окруженной ярусами скамеек.

Сейчас, идя по безлюдной улице (ужасно безлюдной!), ведущей к садовому лабиринту, Алеата улыбнулась. Роланд был уже там, уныло расхаживая туда-сюда, бросая мрачные, подозрительные взгляды на заросли кустов.

Алеата нарочно зашелестела юбками. При этих звуках Роланд выпрямился, сунул руки в карманы и напустил на себя беззаботный вид, заинтересованно разглядывая живую изгородь, как будто только что подошел.

Алеата с трудом сдержала смех. Весь день она думала о Роланде. Думала о том, как сильно она его не любит. Как просто терпеть его не может. И еще о том, какой он грубый, неотесанный, наглый… в общем… такой, как все они — люди. А вспоминая, как она его ненавидит, Алеата, естественно, не могла не вспомнить ту единственную ночь, которую они провели вдвоем. Тому, конечно, были свои причины — так сказать, смягчающие обстоятельства. Никто из них не был виноват. Оба приходили в себя после смертельной опасности, когда их чуть не сожрал дракон. Роланд был ранен, а она только лишь старалась облегчить его страдания…

Ну почему она должна без конца вспоминать ту ночь, его сильные руки и нежные губы, и его ласки, на какие не осмеливался до него ни один другой мужчина!

Только на следующий день она вспомнила, что он — человек, и категорически запретила ему впредь прикасаться к себе. Судя по тому, что он сказал ей в ответ, он был только рад подчиниться ее приказанию.

Но ей доставляло жестокое наслаждение дразнить его — это было ее единственное развлечение. И он, по-видимому, получал не меньшее наслаждение от того, что досаждал ей.

Алеата вышла на дорожку, Роланд, прислонившись спиной к живой изгороди, взглянул на нее и улыбнулся нахальной, по ее мнению, улыбкой.

— Ага, значит, все-таки пришла, — сказал он, намекая на то, что она пришла из-за него, и тем самым лишая ее возможности произнести заготовленную фразу, из которой следовало бы, что это он пришел из-за нее, чем мгновенно привел ее в ярость.

Но в ярости Алеата просто становилась еще милее и еще обворожительнее.

— О, Роланд, это ты? — проговорила она, очень естественно вздрогнув от удивления.

— А кто же еще? Ты, может, думала, это твой лорд Дуридур?

Алеата вспыхнула. Лорд Дурндрун, эльф, был раньше ее женихом, и, хотя она не любила его и собиралась выйти за него замуж только из-за денег, теперь его больше нет в живых, и этот человек не смеет насмехаться над ним и…ох, ну ладно!

— Я тебя не сразу узнала, — сказала она, откидывая волосы на обнаженное плечико. Она похудела, и платья уже не сидели на ней “как влитые”, а постоянно соскальзывали вниз по руке, обнажая то одно, то другое немыслимо очаровательное белое плечико. — Кто знает, какая мерзость может приползти сюда снизу!

Роланд не сводил глаз с ее плеча. Какое-то время она позволяла ему смотреть алчущим взглядом — Алеата полагала, что этот взгляд должен быть алчущим, а потом медленным, ласкающим движением накрыла плечи ажурной шалью, найденной в брошенном доме.

— Ну, если бы какая-нибудь мерзость и приползла сюда неизвестно откуда, я уверен, ты бы ее спугнула, — он сделал шаг к ней и снова демонстративно посмотрел на ее плечо. — Ты стала такой костлявой.

Костлявой! От злости Алеата забыла, что должна быть очаровательной. Она подскочила к нему, занеся руку для пощечины.

Он перехватил ее руку, повернул, пригнул вниз и поцеловал ее в губы. Алеата сопротивлялась ровно столько, сколько нужно — не слишком долго (это могло охладить его пыл), но достаточно для того, чтобы заставить его держать ее посильнее. Тогда она позволила себе расслабиться в его объятиях.

Его губы коснулись ее шеи.

— Я знаю, это тебя разочарует, — прошептал он, — но я пришел только для того, чтобы сказать тебе, что не приду. Извини, — и с этими словами он отпустил ее.

Алеата стояла, прислонившись к нему всем телом. И когда он убрал руки, она, потеряв равновесие, упала на четвереньки. Он усмехнулся.

— Умоляешь меня остаться? Боюсь, из этого ничего не выйдет, — повернувшись, он зашагал прочь.

В ярости Алеата попыталась подняться, но запуталась в пышных юбках, и к тому времени, когда она приняла вертикальное положение, готовая выцарапать ему глаза, Роланд уже завернул за угол здания и скрылся из виду.

Алеата стояла, тяжело дыша. Побежать за ним означало бы именно это — побежать за ним. (Если бы она все же пустилась за ним вдогонку, то обнаружила бы, что он стоит за углом, прислонившись к стене, стараясь унять дрожь и утирая пот с лица.) Сжав кулаки так, что ногти впились в ладони, она бросилась через ворота, ведущие в лабиринт, промчалась по камням с изображением сартанских магических знаков и рухнула на мраморную скамью.

Точно зная, что здесь она одна и никто не увидит ее покрасневшие глаза и распухший нос, Алеата заплакала.

— Он ударил тебя? — спросил чей-то хриплый голос. Алеата в испуге вскинула голову.

— Что? А-а, это ты, Другар… — вздохнула она с облегчением, но потом забеспокоилась. Этот гном был какой-то странный, угрюмый. Кто знает, что у него на уме. И потом, однажды он уже пытался убить их всех note 25…

— Нет, разумеется, нет, — небрежно ответила она, вытирая глаза и шмыгая носом. — Я ведь не плачу, — при этом она беззаботно рассмеялась. — Просто что-то в глаз попало. Ты… давно здесь стоишь? — спросила она как бы между прочим.